Малышок - И. Ликстанов

- Живой, - ответил Костя и приготовился слушать что-то очень важное.

- Помнишь разговор на воскреснике?

- Не забыл…

- А я думал, что ты забыл, - усмехнулся Мингарей. - Хвалился, что много деталей дашь, а сам мало «труб» точишь… А? Говорят, больше «труб» точить можно, только ты не стараешься.

- Сколько обязались, столько даем, да еще приплюсуем.

- Ничего, еще без буксира ходим, - через плечо бросил Сева. - На Северном Полюсе кое-кто к буксиру больше привык.

- Ой, не хвались! - смеясь, ответил Мингарей.

- А ты вообще не задирайся, Бекиров, - вмешалась Зиночка. - Какой ты, честное слово!… Малышок, можно прервать работу на десять минут? Послушайте, что вам скажут полярники.

Все собрались у доски показателей.

- Комсомольский привет тебе от филиальских ребят, Малышок! - сказал Мингарей, сразу ставший серьезным. - Мы тебя помним - ты парень боевой… Дело к тебе есть. Ты знатный командир, я тоже командир. Лучше твоей молодежной бригады на заводе нет, и лучше моей на филиале нет. Так вот: моя бригада вызывает твою бригаду на соревнование - работать для фронта как надо. Ты давай больше «труб», а мы будем давать больше паковок. Мы до Первого мая будем вахту стоять на самый высокий показатель, и вы стойте. А с Первого мая будем опять соревноваться до первого июля - кто первым выполнит свои полугодовые обязательства. Вот это наш вызов вам! - Он расстегнул и широко распахнул пальто, точно ему стало жарко, а на самом деле для того, чтобы показать свою медаль «За трудовое отличие», и добавил: - Принимаешь вызов или испугался?

- Это возмутительно! - прошептала Леночка. - Филиальские думают, что лучше их абсолютно никого нет! - И стала протирать очки.

- Действительно, испугал! - не вытерпел Сева. - Вот так испугал. Сейчас заплачем!…

- Ребята, получается нехороший тон, - заявил Миша. - Ты всегда азартничаешь, Мингарей! Разве соревнования для того, чтобы друг друга оскорблять? Соревнование для того, чтобы дать хороший пример или помочь. А ты налетаешь, как на футбольный мяч… Давайте обсудим по-деловому… Вот Малышок хочет сказать.

- Ты на сколько будешь майскую вахту стоять? - в упор спросил Костя у Мингарея.

- На двести! - гордо ответил Мингарей. - А, Миша? Правильно говорю?

- И мы на двести, - спокойно сказал Костя, обменявшись быстрым взглядом с Севой. - А потом на сколько?

- Потом? - Мингарей чуть замялся, вдруг громко хлопнул кепкой по ладони и взглянул на Костю с торжеством. - На двести двадцать будем стоять!… Верно, Миша?

- Смотри, Мингарей! - сказал Миша Полянчук. - Опять в футбол играешь!

«На шести «Бушах» столько не взять! - с отчаянием подумал Костя. - Не дадут столько шесть «Бушей»!…»

- Что скажешь, комсомолец? - спросил Мингарей, прищурившись и сияя лукавой улыбкой. - Где ответ?

- Он еще не комсомолец, - внесла ясность Зиночка. - Он еще не комсомолец, но, конечно, вскоре станет комсомольцем…

Сердце Кости подпрыгнуло, кровь бросилась в лицо. Впервые Зиночка Соловьева соединила его имя с большим, пылающим именем - комсомол; с комсомолом, который делал людей отважными бойцами. Он еще не был комсомольцем, но он уже стал им, когда проговорил:

- До июля, коль нам еще станков дадут, будем работать на… двести тридцать процентов.

Наступила тишина. Зиночка и делегаты с Северного Полюса, удивленные, смотрели на Костю и его товарищей. Костя заметно побледнел, Сева опустил глаза, а Леночка снова стала протирать очки, зажмурив глаза и крепко сжав губы, чтобы не ойкнуть и не выдать своего ужаса.

- Зарвался? - тихо спросил Миша и положил руку на плечо Кости.

- Если лишнее сказал, я не слышал, - свеликодушничал Мингарей.

- Сказано слово! - сердито ответил Костя. - Слышал, так помни!

- Ребята, - очень внушительно выступила Зиночка, - все это не шутки. Понимаете? Мы начинаем соревнование молодежи завода с молодежью филиала. Договор Бекирова и Малышева будет первым, а потом мы вовлечем в соревнование всю молодежь. Конечно, парторганизация поддержит нас только в том случае, если договоры будут серьезные, а не филькины грамоты. Нам не нужно детского хвастовства.

- Понятно! - сказал Миша. - Так держать!

- Бригадиры до обеденного перерыва должны еще обдумать свои обязательства. После перерыва мы соберемся в комсомольском комитете и составим проект договора. А завтра проведем в цехе митинг.

Она долго говорила о том, как будет развертываться соревнование, но Костя не запомнил. Сейчас, вот сейчас-то он, кажется, испугался - он, кажется, понял, что зашел слишком далеко. Но это был не страшный испуг, да, может быть, это вовсе и не был испуг. Костя был готов защищать двести тридцать процентов до конца. Он ждал, что, оставшись с Севой и Леночкой с глазу на глаз, получит жаркую баню, но Сева спокойно спросил:

- В чем дело - на три «Буша» замахнулся?

- На три…

- А отделочный будет один?

- Один… Павел Петрович его настроит, оснастит. - И он промолчал, что вел с Павлом Петровичем разговор о двух, а не о трех добавочных «Бушах».

- А черновые по скольку обдирок должны давать? По пятьдесят? - допытывался Сева.

- По пятьдесят мало… - пробормотал Костя. - Пятьдесят пять нужно… Тогда двести тридцать пять процентов сделаем… А «труб» триста тридцать сдадим.

- Когда это мы по пятьдесят пять давали на станок, чудак?

- А мы в обеденный перерыв станем «Буши» крутить…

- «Крутить, крутить»! Значит, ты или я пойдем обедать, Галкина за отделочным, а Леночке придется три станка взять… Накрутишь тут!

- Я научусь! - быстро проговорила Леночка. - Умру, а научусь! Ты, пожалуйста, не думай, что я такая дура! - И она обиделась.

- Ну, если ты научишься, тогда выйдет! - решил Сева. - После гудка будем как-нибудь задерживаться, а Мингарея обгоним.

- Ой, непременно! - воскликнула Леночка. - Он такой хвастун, что я даже удивляюсь, как ему не стыдно.

Не успел Костя по-настоящему перевести дыхание и разобраться в своих мыслях, как за колоннами появился Герасим Иванович.

Он бросил на Костю строгий взгляд, не удовлетворился этим, надел очки, посмотрел на Костю поверх стекол, приказал: «Ступай за мной!» - заложил руки в карманы и, переваливаясь, пошел из-за колонн, увлекая за собой Костю, как пароход увлекает на буксире утлую шлюпчонку.

Он шел за мастером и - странное дело! - с каждым шагом чувствовал себя увереннее, тверже. Почему? Очевидно, новость облетела весь цех и всех взбудоражила. Его встречали и провожали взгляды, в которых он читал тревогу, одобрение, задор. Маленький Маркин подкатился к нему шариком и шепнул: «Не дрейфь! Надо с филиальских пыльцу сбить», а долговязый револьверщик Карамолин стукнул себя кулаком в грудь и сказал: «Малышок, имей в виду!» - причем было ясно, что он тоже требует от Кости решимости и отваги. Так-то так, но было непонятно, куда ведет Костю строгий мастер.

У цеховых ворот Герасим Иванович круто остановился и повернулся к Косте всем корпусом.

- Опять своевольничаешь? - спросил он. - Ты куда сунулся, я тебя спрашиваю? Посоветоваться не мог, прежде чем хвост трубой задирать?

- А коли они насели, - ответил Костя. - Вас-то за колоннами не было, а они… Мингарей думает, что против филиальских никто не устоит. Только они на филиале сознательные!…

- А ты сознательный? Не вижу! Драться - дерись, я против полезной драки ничего не имею. Но ты понимаешь, чем шутишь? Ты именем лучшей фронтовой бригады шутишь. Кто позволил? Кто будет за тебя позор рахлебывать?

- Не опозоримся! - защищался Костя. - Три «Буша» дайте. Многостаночный участок сделаем…

- Распыхался! - проговорил мастер, глядя на него уже сквозь стекла очков. - Ишь распыхался, ишь залетел! - добавил он и отвернулся, чтобы скрыть невольно пробившуюся улыбку. - Что-то ты врешь насчет трех «Бушей»… Ступай за мной!

Мастер свернул в коридор, который соединял станочный участок ремонтного цеха с первым цехом. Все стало ясно, но Костя даже не успел обрадоваться, так как увидел директора завода и Павла Петровича, которые осматривали «Буши».

На участке из четырех станков работал лишь один; за ним стоял Колька Глухих, страшно заинтересованный необычным наплывом посетителей.

- А вот и виновник торжества, - сказал директор. - Здравствуй, Малышев!… Ты что же это делаешь представителям филиала безответственные заявления? Хочешь и свою бригаду и молодежный цех подвести?

После памятного разговора с директором Костя почему-то перестал бояться этого человека, и директор стал даже казаться ему красивым, хотя у него были широкий нос и узкие глаза, из которых он так и постреливал огоньками, то сердитыми, то насмешливыми. Он перестал бояться директора, но, как и все на заводе, уважал этого справедливого и простого человека.

- Никого мы не подведем, - сказал Костя. - Дайте «Бушей», так не подведем. Я филиальским и сказал: «Коли мне станков дадут, так двести тридцать процентов сделаем…»