История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага - Уильям Теккерей

"Бедняга Сморк! - неожиданно рассмеялся Пен. - Нужно ему написать, утешить его. Да он не умрет от любви, ха-ха-ха!" Если бы майор не спал, он мог бы услышать за стеной немало подобных восклицаний, вырывавшихся у Пена в течение этой первой беспокойной ночи, проведенной в Оксбридже.

Может быть, юноше, наутро вступающему в битву жизни, подобало провести эти часы в иного рода бдении; но суетность в лице самовлюбленного опекуна уже завладела Пеном, и те, кого интересует его характер, не могли не заметить, что это был человек не только очень горячий, но и очень слабый, не только очень прямой, но и очень тщеславный, и при всем своем великодушии достаточно себялюбивый, а также довольно-таки непостоянный, как и все, для кого главное в жизни - удовлетворение собственных желаний.

За шесть месяцев, отданных страсти, Пен сильно повзрослел. Пропасть легла между Пеном - жертвой любви и невинным восемнадцатилетним юношей, только мечтавшим о ней; и эта опытность, к которой затем присоединилось и высокомерие и врожденная властность, давали Артуру Пенденнису превосходство над молодыми людьми, в чьем обществе ему теперь предстояло жить.

Утро они с дядюшкой провели очень приятно, покупая все, чего не хватало Пену в его новом жилище. Посуда и бокалы у мистера Спайсера оказались безнадежно разрозненны, лампы разбиты, а книжные полки не могли вместить и половины содержимого тех ящиков, что стояли в сенях фэрокского дома, дожидаясь отправки по адресу, написанному рукою бедной Элен,

Спустя несколько дней эти заботливо упакованные ящики прибыли по назначению. Читая надписи, сделанные любимым, знакомым почерком, Пен растрогался и аккуратно разместил по полкам книги - своих старых друзей, и белье, отобранное матерью из семейных запасов, и банки с вареньем, которые маленькая Лора увязала в сено, и прочие нехитрые подарки из родительского дома.

Глава XVIII

Пенденнис от Бонифация

Нельзя сказать, чтобы наш Пен грустил, прощаясь со своим ментором через два дня после прибытия в Оксбридж; да и сам майор был очень рад, что выполнил свою обязанность и покончил с этим. Более трех месяцев своего драгоценного времени потратил этот мученик майор на племянника. Доводилось ли какому-нибудь эгоисту идти на большую жертву? Много ли вы знаете людей или майоров, способных на такое? Ради чести человек готов сложить голову или подвергнуть себя смертельной опасности, но мало что заставит ого отказаться от привычных удобств и любимых занятия. Не многие из нас выдержат такое испытание. Так воздадим же майору должное за его поведение в последние три месяца и признаем, что он имеет полное право радоваться заслуженному отдыху. Фокер и Пен усадили его в дилижанс, причем Фокер дал кучеру наставление особенно заботиться об этом джентльмене. Старший Пеяденнис, вполне довольный тем, что оставляет племянника в обществе молодого человека, который введет его в лучшие университетские круги, умчался в Лондон, оттуда с Челтнем, а из этого курорта стал совершать наезды в загородные дома тех из своих знатных друзей, что не уехали за границу и могли предложить ему приятную беседу и охоту на фазанов.

Мы не намерены подробно описывать годы ученья молодого Пена. Увы, жизнь наших студентов не всегда и позволительно описывать. Это очень прискорбно. Но скажите, а ваше жизнеописание бумага выдержит? Вас это, вероятно, мало заботит, была бы так называемая честь не запятнана. Женщины - чистые создания, мужчины - нет. Женщины самоотверженны, мужчины - нет. И я не хочу сказать, что бедный Артур Пенденнис был хуже своих ближних, нет, но только ближние-то его были большею частью плохи. Давайте честно признаем хотя бы это. Можете вы насчитать среди своих знакомых десяток безупречных людей? Мой круг знакомых достаточно широк, но десяти святых в нем не найдется.

В течение первого семестра мистер Пен довольно прилежно посещал занятия и классическими предметами и математикой; но затем, убедившись, что к точным наукам ому недостает склонности или таланта, - а может быть, и раздосадованный тем, что его с легкостью затыкали за пояс какие-то неотесанные юнцы, даже не носившие штрипок на панталонах, дабы скрыть свои до неприличия грубые башмаки и чулки, - он перестал посещать эти занятия и сообщил своей родительнице, что решил отныне посвятить себя изучению греческой и римской литературы.

Миссис Пенденнис, со своей стороны, была вполне довольна, что ее ненаглядный мальчик занимается теми науками, которые ему более всего по душе, и только умоляла его не перетруждаться, чтобы не подорвать свое здоровье: разве не бывало так, что молоденькие студенты заболевали от переутомления мозговой горячкой и безвременно гибли, не протянув и половины курса? А Пену, который и всегда-то был хрупким и болезненным, и вовсе не должно, как она справедливо замечала, поступаться здоровьем ради каких бы то ни было соображений, а тем более ради отличий и почестей. Пен, хоть и не чувствовал, что его подтачивает смертельный недуг, охотно обещал своей маменьке не засиживаться над книгами допоздна и держал свое слово с твердостью, которой ему в некоторых других случаях жизни, пожалуй, недоставало.

Со временем он стал замечать, что и совместные занятия классическими предметами приносят ему мало пользы. На математике товарищи казались ему слишком учены, а здесь - слишком тупы. Мистер Бак не блещет познаниями - в школе многие из старших учеников и то знали больше; может, он и набрался кое-каких скучных сведений относительно метра и синтаксиса того или иного куска из Эсхила или Аристофана, но в поэзии смыслит не больше, чем миссис Биндж, которая стелет студентам постели; и Пену наскучило сообща разбирать несколько строк пьесы, которую он один мог прочесть в десять раз быстрее. Он начал понимать, что единственный подлинно полезный вид занятий - это самостоятельное чтение, и сообщил своей маменьке, что впредь будет гораздо больше читать один, а на людях - гораздо меньше. Миссис Пенденнис понимала в Гомере не более, чем в алгебре, однако же и этот план Пена вполне одобрила и не сомневалась, что заслуги ее сыночка будут по достоинству оценены.

На Рождество Пен не приехал домой, чем несколько огорчил свою матушку, а также Лору, мечтавшую, что он построит ей снежную крепость, такую, как три года назад. Но леди Агнес Фокер пригласила его в Логвуд, где ставили любительский спектакль и среди гостей было несколько человек, общение с которыми майор Пенденнис считал для своего племянника совершенно необходимым. Правда, последние три недели вакаций Пен провел дома, и Лора могла убедиться, сколько у него новых нарядов, а мать - порадоваться тому, как он похорошел и возмужал.

На Пасху он домой не явился; когда же приехал на летние вакации, гардероб его оказался еще богаче; по утрам он носил удивительные куртки с диковинными пуговицами, по вечерам - роскошные бархатные жилеты с вышитыми шейными платками и тончайшее белье. Заглянув как-то в его спальню, Лора увидела прехорошенький несессер, отделанный серебром, и множество чудесных булавок и перстней. И новые французские часы на золотой цепочке сменили старый брегет со связкой брелоков, когда-то свисавший из кармашка Джона Пенденниса, который столько раз проверял пульс у своих больных по его секундной стрелке. Всего год назад Пен мечтал об этих часах, ему казалось, что великолепней их нет на всем свете; и перед самым его отъездом в колледж Элен достала их из своей шкатулки с драгоценностями (где они пролежали незаведенные с кончины ее мужа) и отдала Пену, сопроводив подарок напоминанием о добродетелях Джона Пенденниса и кратким предостережением касательно пустой траты времени. Теперь Пен заявил, что эти замечательные надежные часы вышли из моды, и даже сравнил их с грелкой для постели, что Лора сочла совсем уже непочтительным; он оставил их в ящике комода вместе с парой заношенных лимонно-желтых перчаток, несколькими шейными платками, впавшими в немилость, и другими, самыми первыми часами, о которых уже упоминалось на этих страницах. Про старую нашу приятельницу Ребекку Пен заявил, что она мала для его веса, и сменял ее на более сильную лошадь, за которую ему пришлось порядочно приплатить. Миссис Пенденнис дала ему эти деньги; а Лора плакала, когда Робекку уводили со двора.

И еще Пен привез большой ящик сигар от Фадсона, Оксфорд-стрит; были там "Колорадо", "Афранчесадо", "Телескопио" и прочие заморские марки, и Пен завел привычку курить их не только на конюшне и возле теплиц, где это было полезно для растений, но и у себя в кабинете, что поначалу очень не понравилось его матушке. Однако он объяснил, что пишет стихи на конкурс и без сигары сочинять не может, и тут же привел строки покойного лорда Байрона во славу курения. Поскольку он курил с такой благой целью, Элен, разумеется, не могла ему это запретить; мало того, войдя однажды в кабинет, где трудился Пен (он изучал только что опубликованный роман - ведь знакомство с изящной словесностью, как иностранной, так и отечественной, входит в обязанность студента), - повторяем, войдя однажды к Пену и застав его за этой работой, Элен, чтобы не утруждать его, сама сходила в его спальню за сигарницей и спичками, вложила сигару ему в рог и поднесла огня. Пен рассмеялся и поцеловал руку матери, склонившейся над ним из-за дивана.