Александр Суворов. Первая шпага империи - Замостьянов Арсений Александрович

Для жителей тихой Швейцарии появление загадочных гостей из России оказалось событием, которое запомнилось не на годы, а на десятилетия и века. До сих пор в окрестностях Паникса к столу подают Russers — кубики картошки, поджаренные с луком, сыром и жиром. Русский ужин, напоминающий о воинах Суворова, которые выкопали в местных угодьях весь картофель. Между прочим, в те времена русское крестьянство относилось к картошке с предубеждением. О «земляных яблоках» ходила дурная слава, подкреплённая суевериями. Однако бывалые солдаты уже раскусили картошку и после мучительных и голодных переходов уплетали её с наслаждением. В Паниксе мы и оставим нашу армию на краткий отдых после нечеловеческих испытаний.

Суворов заночевал в Паниксе, по привычке пробудился с петухами и ранним утром снова направился в путь. Подальше от альпийских хребтов. Вечером 26 сентября русские войска достигли Иланца. Шли расслабленно, даже на марше отдыхали от сражений, от мучительных горных троп. Уверенно держался в седле и Александр Васильевич, скрывавший от соратников свои недомогания.

В Иланц Суворов привёл более 15 тысяч усталых богатырей. Там он наконец-то встретил австрийский корпус генерала Линкена, с которым ещё надеялся повоевать против французов.

За две недели Альпийского похода безвозвратные потери русской армии составили более 1600 человек. Следующий пункт назначения — город Кур. Там армия отдыхала более суток, пользуясь швейцарским гостеприимством. Простившись с угодьями Кура, суворовцы направились по долине Рейна, через территории Лихтенштейна, в австрийский городок Фельдкирх. Там войска расположились походным лагерем. Они были готовы к новым боям. А Суворов послал в Петербург подробную реляцию о Швейцарском походе.

Противник не дремал. Ещё 1 октября Массена приказывает Сульту, не теряя времени, идти на Кур: «Надо выгнать оттуда Суворова, пока он не реорганизовал своей армии». Французы не зря побаивались старого фельдмаршала: Суворову на удивление быстро удалось привести армию в порядок. Чудо-богатыри отогрелись, выспались, попировали. Заживали ссадины. Оживали обмороженные ноги, приходили в себя легкораненые и захворавшие. Осень в равнинной Швейцарии теплее, чем в наших краях, а после альпийских хождений по мукам исчезли тревоги. Солдаты по-прежнему безоглядно верили своему командующему. К тому же они знали, что вот-вот Суворов получит подкрепление — и русское, и австрийское. Как в Италии. Значит, труба зовёт в поход — и дело мастера боится! Но приказ не поступал, да и французам не удалось организовать нападение на русский лагерь.

Через несколько дней главная квартира фельдмаршала переместилась в Линдау. Там 9 октября с чудо-богатырями Суворова соединились остатки армий Римского-Корсакова и принца Конде.

Много лет ходили легенды о взбучке, которую устроил Суворов разбитому генералу. И только в 1870-е годы был напечатан рассказ Леонтия Фёдоровича Трефурта, записанный К. А. Висковатым. Трефурт в 1799-м служил секретарём при Суворове. По его рассказу, в приёмной комнате перед встречей с Римским-Корсаковым Суворов устроил целый спектакль, приговаривая: «Помилуй Бог! Александра Михайловича надобно принять чинно: он сам учтивец, он придворный человек, он камергер; он делает на караул даже неприятелям и в сражении». Продолжим цитату по записи Висковатого: «Вошел Корсаков с рапортом в руке, бледный и, по-видимому, сконфуженный. Ему неприятен был прием при всех; он желал и надеялся быть принятым один, в кабинете. Суворов приветствовал Корсакова легким поклоном и, принимая от него рапорт, стоял минуты две, зажмурив глаза. Вдруг он будто пробудился от сна и сказал громко: „Александр Михайлович! Что мы?.. Треббия, Тидона, Нови… сёстры… а Цюрих?“ „…“ Повторив это еще раз, он спросил случившийся в комнате офицерский эспантон и, делая им приемы, сказал Корсакову: „Александр Михайлович! Как вы отдали честь Массене? Так, эдак, вот эдак?.. Да вы отдали ему честь не по-русски, помилуй Бог, не по-русски!“»

После этой педагогической экзекуции Суворов позвал Корсакова в уединённую комнату, и, как пишет Висковатый, после тихой часовой беседы «Корсаков вышел как убитый, на нём лица не было». Если представить себе ещё раз подробности суворовского похода, яснее станет психологическая мотивация серьёзных претензий к Корсакову, «проспавшему» Цюрих. Проигранное сражение сломало ход кампании, стало в своём роде решающим: после него для Суворова война превратилась из наступательной в оборонительную. Болезненный и унизительный удар — его трудно было простить. И всё-таки отметим, что чуть позже Суворов будет оправдывать Корсакова перед императором, утверждая, что наш генерал действовал при Цюрихе вполне основательно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Приняв в командование пополнение, Суворов разделил всю свою 35-тысячную армию на два корпуса, командование над которыми возложил на испытанных генералов Дерфельдена и Розенберга. 19 октября вместе с Дерфельденом Суворов покинул Линдау. Был ли он разочарован и растерян? Судя по переписке тех лет и по расстроенному здоровью генералиссимуса, Суворов как трагедию воспринимал невозможность уничтожения Французской республики. Но, будучи человеком эмоциональным, он не мог отмахнуться и от громких почестей, которыми величал Суворова весь мир после Итальянского и Швейцарского походов. К горечи от австрийского предательства (а Суворов иначе и не называл манёвры Гофкригсрата) примешивались гордость за непобедимую русскую армию и ощущение кульминационного взлёта личной славы.

Тем временем Петербург всё ещё томился неведением. Что происходит с Суворовым? Жив ли великий князь Константин? Слухи до Невы доходили противоречивые. «От Суворова никаких известий, а с ним Великий князь. Газеты противоречат, то он побеждает, то разбит и уничтожен», — писал Ростопчин.

Когда наконец император получил реляции Суворова, он пришёл в восторг. Он придумал для Суворова исключительную награду — чин генералиссимуса. Суворов стал четвёртым генералиссимусом в истории России, и Павел осознавал, что именно Суворов первым получил это звание заслуженно. И вот уже Гаврила Державин слагал оду «На переход Альпийских гор»:

…На Галла стал ногой Суворов, И горы треснули под ним. Дадите ль веру вы, потомки, Толь страшных одоленью сил? Дела героев древних громки, До волн Средьземных доходил Алкид, и знак свой там поставил На то, чтоб смертный труд оставил И дале не дерзал бы взор; Но, сильный Геркулес российский! Тебе столпы его знать низки: Шагаешь ты чрез цепи гор.

В императорском рескрипте говорилось:

«Генералиссимус всех войск Российских! Побеждая повсюду во всю жизнь Вашу врагов Отечества, недоставало еще Вам одного рода славы — преодолеть и самую природу! Но Вы и над нею одержали ныне верх, поразив еще раз злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистию против Вас вооруженных.

Ныне награждаю Вас по мере признательности Моей и, ставя Вас на вышний степень чести, геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков».

Павел, не слишком подробно изучивший военные и политические нюансы прошедшего лета, уже гневался на австрийцев сверх меры. Вместе с рескриптом о новом звании Суворов получил и копию письма австрийскому императору, в котором Павел объявлял о разрыве военного союза.

Ростопчин передал Суворову и устное замечание императора, весьма лестное: «Другому этого было бы много, а Суворову мало. Ему быть ангелом». Конечно, Суворов получил все эти лавры тоже не сразу: телеграфа в то время не существовало. Похвалы императора чрезвычайно воодушевили старого солдата.

Однако очень скоро тональность посланий Павла своему полководцу изменилась: