Выжигаю имена в сердце своем (СИ) - Светлая Надежда

Угольки глаз разгорались, подобно раскалённой добела лаве, готовые вот-вот вырваться за пределы тесных камер. Глаза наримца таили в себе больше загадок, чем здешние заклинатели могли себе представить. Адамантовый взор пригвоздил мечника.

— Так что, найдутся ли у достопочтенного мистера Маркуса О Де Фоля слова в свою защиту? — свирепо прорычал в сторону друга Ян, переходя в наступление.

— Так ты, на самом деле, маг? — запоздало отреагировал рыцарь, облегчённо выдыхая. Не ему одному придётся давать объяснения.

— И это твои первые слова после расставания?

В ответ Маркус лишь сверкнул в ухмылке белыми зубами. Ночь обещала быть долгой.

* * *

— Признаю, сглупил.

— Сглупил? Полное сокрытие личности, недоверие и решение бросить меня при первой же возможности ты называешь глупостью?

Ночь за окном холодным ветром гнала с улиц последних гуляк. Ян скинул с себя впитавшую вечерний дождь мантию, снял промокшую обувь. Маркус подкинул дров в остывший камин, поставил завариваться травяной чай.

— Хорошо, я совершил ошибку. Непозволительную. Скрыл от тебя, кем являюсь. Это не из-за того, что боялся твоей реакции на мои баснословные богатства. Их даже нам вдвоём за всю жизнь не растратить. Ты же не ограбишь меня после этих слов, правда? — Ян безразлично смотрел на собеседника. План «развеселить наримца» провалился. Видимо, придётся говорить начистоту. — Понимаешь, людям свойственно скрывать то, чего они сторонятся, или что ненавидят. Я не строю из себя великомученика, но я никогда не гордился своим именем.

Прожигая в сердце свою фамилию, рыцарь наблюдал за тем, как деревянные бруски медленно охватывал огонь.

— Раз твоя семья идеальная, это не означает, что и остальные должны быть таковыми.

— Она никогда не была идеальной, — перебил его Ян. Наримец готов был выслушать северянина, но не тогда, когда тот высказывал ошибочные суждения. Если не исправить это сейчас, то потом может быть поздно. — Ничто не идеально. Вопрос в том, как ты к этому относишься, как ты с этим справляешься.

Мечник криво ухмыльнулся.

— Счастливыми глазами не узришь реальности, на которую позорно даже взглянуть. Я рад, что у тебя в жизни всё сложилось, но не надо везде приплетать своё правое мнение, если, кроме белых простыней и физической работенки ничего не видел. В состоянии ли ты понять, что чувствую я или сотни таких же детей, чьи родители дали присягу служить во имя Светлости? Нет.

Яну было обидно.

Да, возможно, его жизнь не была испытанием, но и раем её не назовешь. И он по-своему выживал на предоставленной ему территории — на юго-западе Пансо, в Нариме, где слухи разлетались быстрее звука. В городишке, где высокими амбициями никого не удивить, но мало кто делал хоть шаг в нужном направлении. Место, где чувствуешь потолок возможностей и тихо довольствуешься малым.

Яну было, что возразить, но, придя к подобным умозаключениям, он смиренно хранил молчание. Наримец понимал, что и Маркус отчасти был прав. Он никогда не побывает в шкуре северянина. Не узнает, через что проходят рыцари севера. Не ощутит веса данных Светлостью «привилегий».

Яну было обидно, но он всё ещё желал понять своего друга. Даже если тот считал иначе.

— Великий господин Радигощ О Де Фоль. Только посмотрите на него, какой статный мужчина. Гроза и гордость прибрежных рыцарей северного континента! — начал в нарочито восторженном тоне Маркус. — Военная выправка, выверенные взмахи меча. Точные удары, рассекающие каплю воды точно пополам. Видел бы ты его шествие по центральной площади Комешэха. Подумал бы, что он точно спустившийся с небес бог войны, снизошедший до обыкновенных смертных. Святой Кхайе, как же это смешно.

Уставившись невидящим взглядом на догорающие угольки, Маркус погрузился в свои мысли, вспоминая совсем не радужное детство.

— Дом, который должен быть местом, где все члены семьи могут почувствовать себя раскованно и быть самими собой, и где непременно окажут неоценимую поддержку, было хуже всех видов пыток, которые я только испытал.

Звон железных цепей набатным стоном завывал в ушах Маркуса. Ногу обжигали невидимые стылые пальцы пленников. Северянин скривил лицо, не желая более вспоминать тот жуткий дом.

— Отец часто приводил домой «невыполненную работу». Домашнее задание, как любили выражаться хваленые советнички. И тогда в нашем доме по ночам можно было услышать сдавленный скулёж, доносившийся с подземных этажей и непременно сопровождавшийся хлёсткими ударами прутьев. Клянусь, кровь буквально застывала в жилах, и единственной мыслью в голове было: «Боже, как бы не оказаться на месте этих отступников». Зная отца, я понимал, что это всегда могло стать реальностью.

Мощное тело содрогалась от букета эмоций. Гнев, непонимание, страх, одержимость, неопределённость.

— День за днём повторялось одно и то же. Верные псы отца задерживали человека, выжимали из него все соки, пока бедолага сам не сознавался в том, чего не совершал. Дальше рыцари при полном параде отправлялись в Комешэх докладывать правителю Панпуга о доблестных свершениях, — обернувшись к Яну, Маркус смотрел сквозь него безумным невидящим взглядом. — И знаешь, что самое забавное? Меня просили понять их и простить. Говорили, что это всё издержки работы. Издержки работы, спятившие старики.

Плечи опустились, словно невидимая ноша с небывалой тяжестью давила на Маркуса, прижимая его к земле и не давая сил подняться. Кулаки его сжались так, что костяшки пальцев побелели, до предела натягивая кожу с мелкими порезами.

— Как-то ночью я хотел отрезать себе уши, лишь бы вновь не услышать эти мольбы, крики и протяжный истерический хохот, — стеклянные глаза северянина безумно поблёскивали в ночной темноте. — Что, думаешь, я тоже сумасшедший? Я тоже так думал. Продолжаю думать. После такого перестаёшь верить, что хоть кто-то способен сохранять здравомыслие. Точно не в нашей семье.

Маркус, как и Соня, на себе познал, каково это с ранних лет расти в одиночестве и страхе за свою жизнь. С опаской размышлял, наступит ли момент спокойствия, когда перестанут всюду мерещиться живые трупы.

И каждый раз, как в последний, в тёмных уголках дома маленький мальчик надеялся, что его заберут и спасут. Что с ним поделятся каплей сочувствия, теплоты и понимания. Надеялся, что найдётся однажды человек, кто вызволит его из этих незримых оков и подарит ему свободу.

Но годы шли. Список сомнительных деяний возрастал, забирая с собой иллюзию возврата к чистому началу. Маркус собственными силами пытался держаться за связующие нити души, готовые в любой момент разорваться под натиском сильных ветров перемен. Иногда выходило, иногда не очень.

— Мать, старший брат, — с трудом выныривая из собственного сознания, мечник медленно возвращался к реальности. — Я не мог подвергнуть их опасности, понимаешь? Что бы отец сделал с ними, если бы я отказался от его пути? В итоге, я подчинился и пошёл по стопам отца, став рыцарем. Я сделал это не с целью убивать людей, но хотел спасти их от таких монстров, как мой отец.

Сплетя пальцы в замок, Маркус жадно вглядывался в сизый дымок от камина, наклоняясь к нему ближе и ближе.

— Радигощ стал моим началом и станет моим концом. Он — моя проблема, задача и решение. Я хотел понять, как он мыслит, какие вещи крутятся в его голове, чем он руководствуется. Сначала я выбирал Мастеров из его окружения, чтобы понять, как они поведут себя в той или иной ситуации, узнать, осталось ли в них что-то человеческое. Я сменил трёх Мастеров, прежде чем понял, что этими людьми… нет, этими нелюдями, правит лишь одно — желание власти. Кем бы они ни были, чего бы они ни добились, им этого было мало. Они всё больше утопали в гнусном круговороте крови, лжи и обладания. Я больше не мог это выносить, а кровь так въелась в жёсткую кожу рук, что уже никак не хотела смываться.

Маркус уставился на раскрытые ладони, мелко подрагивавшие на весу.

— И представляешь, — слегка успокоившись, он перевел насмешливый взгляд на Яна, — скитаясь по континентам, я наткнулся на невзрачного мальчишку, напоминавшего меня в юности. Такого решительного, лёгкого на подъём и готового совершать героические поступки, хоть это и смотрелось со стороны весьма глупо. Ты буквально вдохнул в меня жизнь. Напомнил, как бы наивно или по-детски это не звучало, что жизнь — это плод твоих стараний. Это страстные желания, мечты, о которых ты боишься лишний раз сказать не тому человеку. Это нескончаемые падения всё глубже и глубже, пока, наконец, не взлетаешь ввысь. Это также и бесценный опыт, проработка навыков и миллион вещей, которые делают нашу жизнь уникальной и неповторимой.