Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли

Патруль, в зеленых фуражках, остановил машину Авраама на полпути от городского парка к зданию радиостанции:

– Хорошо, что я решил сначала отыскать Шмуэля, – невесело подумал он, – а потом заехать за оружием, в комиссионку. Если бы у меня нашли пистолет, вряд ли бы я сейчас оставался над землей… – на конференции Авраам слышал разговоры о подвальной тюрьме на проспекте Андраши:

– Проспектом Сталина улицу никто не называл, – понял он, – а сейчас и вовсе, от статуи остались одни сапоги…

По окраинам площади у парка пылали перевернутые машины полиции и госбезопасности. Пробившись сквозь размахивающую трехцветными флагами толпу, Авраам прочел на гранитном постаменте яркие, с потеками алой краски, криво написанные буквы:

– Доктору Судакову. Симон уехал к радиостанции… – чертыхнувшись, Авраам развернулся:

– Зачем он в это полез? Хотя он только что после армии, парень молодой, горячий. Но Тупица его еще младше, а не ходит ни на какие митинги. Он прилежно репетирует, один или с Аделью… – заводя машину, Авраам напомнил себе, что Тупица всегда был осторожен:

– Как любой гений. Он знает, что ему надо беречь себя. Шмуэль тоже не лихая голова, как Иосиф, но иногда и он может переступить черту… – они с Эстер беспокоились за старшего пасынка. На египетской границе продолжались стычки, все говорили о неминуемой войне. Египет отказался выполнять решение ООН о пропуске израильского флота через Суэцкий канал:

– Даже не военные корабли, а торговые… – Авраам не сдержал зевок, – а в Кнессете заседает достаточно ястребов. Они спят и видят Израиль, вернувшийся к библейским границам, от Нила до Евфрата… – Авраам напечатал несколько статей в левой прессе, громящих такую позицию:

– У нас не хватит сил воевать со всем арабским миром, – настаивал он, – новые иммигранты еще живут в палаточных лагерях. Надо развивать страну, добиваться объединения Иерусалима, мирным путем… – Авраам проводил черту, как он говорил, когда речь шла о Стене Плача:

– Пусть Иерусалим станет городом под совместным управлением евреев и арабов, – замечал он, – на это я готов пойти. Я готов пойти на что угодно, только бы евреи смогли молиться у Стены, как веками делала моя семья…

Сидя в пропахшей дешевым табаком, голой комнатке, на проспекте Андраши, он подумал о старом доме Судаковых:

– Ционе он не нужен, она не вернется в Израиль, а ее дочь, тем более. Полина леди Холланд, аристократка, для чего ей Старый Город? У Шмуэля детей не будет, а Иосиф… – он усмехнулся, – он, как я, в последний раз посетил синагогу на своей бар-мицве. Меня и в синагогу не водили, у меня была светская бар-мицва, в столовой кибуца. То есть не в столовой, а тогда еще в палатке, с чтением «Капитала» и цитат из Теодора Герцля… – он почесал покрытый рыжей щетиной подбородок:

– Может быть, туда переедут Моше или Фрида. Фрида еще не знает, что она мамзер. Но рано говорить девочке о таком, ей всего одиннадцать лет… – дочь довольно бойко объяснялась на арабском языке. Год назад, на бар-мицве Аарона Горовица, она подружилась с Маленьким Джоном, своим ровесником:

– Герцог пропадал по рабочим делам, – хмыкнул Авраам, – Марта тоже с ним ездила, а детей взяли под опеку близнецы… – Иосиф и Шмуэль возили младших в Тель-Авив, на Мертвое море и на север:

– Джон дальновидный человек, он отправил сына учить арабский язык, – Авраам потянул из кармана куртки сигареты, – русский они в Лондоне все и так знают. Я по-русски умею только ругаться… – что-то ему подсказывало, что его умения скоро пригодятся.

Арестовала его, правда, венгерская госбезопасность. Авраам закурил:

– Не арестовала, если им верить, а задержала, до выяснения обстоятельств. Я, в конце концов, иностранный гражданин, машина взята напрокат, легально… – он понимал, что Эстер не покинет Будапешт, пока не отыщет его и Шмуэля:

– С нее станется пойти на баррикады и атаковать здание госбезопасности, – Авраам затянулся сигаретой, – однако она, сначала, отправит восвояси Цилу и детей… – он не ждал появления в Будапеште кого-то из семьи:

– Джон с Мартой могут прилететь в Вену. Монах тоже не усидит на месте, его жена здесь, но новости о восстании достигли запада только сегодня… – в парке Аврааму рассказали, что Симон, как венгры называли пасынка, работал в эфире подпольной радиостанции:

– Он и в армии встречался с журналистами, – вспомнил доктор Судаков, – не только навещал скорбящих. Он хорошо держится на публике. Даян предлагал ему дипломатическую карьеру, обещал, что его крещение останется личным делом… – пасынок был непреклонен:

– Но в Ватикане тоже нужны такие люди, – Авраам смотрел на запертую дверь, – если он доедет до Ватикана. Он иностранный гражданин, как и я, но если его поймают за микрофоном, с ним не станут церемониться…

Пока его везли на проспект Андраши, Авраам успел заявить протест старшему патруля. Венгр поинтересовался, откуда доктор Судаков знает язык:

– Я знаю десять языков, не считая мертвых, – оборвал его Авраам, – оставьте пустые разговоры. Вы не имеете права меня задерживать… – офицер, хмуро, ответил:

– В городе объявлено чрезвычайное положение, введен комендантский час. Вы не обладаете дипломатическим иммунитетом… – посольства Израиля в Венгрии не было:

– Американское посольство здесь имеется, но американские паспорта Эстер и Шмуэля не помогут, документы остались в Израиле… – Авраам боялся увидеть за открывающейся дверью пасынка, в сопровождении тюремного конвоя:

– Парню двадцать лет, в его годы я учился в университете, и ухаживал за девушками. Правда, Волк в его годы успел отсидеть, а Марта скрывалась от гестапо… – ручка двери задергалась. Авраам успел подумать:

– Мы ничего не знаем о судьбе русских, Кепки и Серебрянского. Они меня допрашивали, на Лубянке. Вдруг их не расстреляли, вместе с Берия, после смерти Сталина…

На него пахнуло пряным сандалом. Кепка носил хороший, твидовый костюм:

– Он почти не изменился, только голова больше поседела. Впрочем, у меня тоже… – Аврааму показалось, что в темных глазах русского играют искорки смеха. Он прислонился к косяку, держа папку:

– A volf farlirt zayne hor, ober nit zayn natur… – задумчиво сказал Кепка, – волк облысел… – Авраам, невольно, провел рукой по затылку, – но зубов не потерял. Вы потеряли и зубы, но это ничего не меняет. Я рад вас видеть, доктор Судаков… – ткнув окурком в пепельницу, Авраам виртуозно выматерился:

– Geh red tsu der vant! Иди, поговори со стеной, мамзер и сын мамзера…

Русский, спокойно, велел конвою: «Вниз его».

Свод подвала почти осыпался. Беата шепнула:

– Осторожней, милый. Кажется, здесь есть выход на улицу… – девушка крепко держала Шмуэля за руку. Зная, что в темноте не видно его пылающих щек, юноша, все равно, чувствовал неловкость:

– Иисус не заповедал обманывать ближнего. Надо сказать, что все было ошибкой, что я не должен был так поступать… – они давно поднялись с груды штукатурки, Беата отряхнула куртку, но так и не выпускала его руки:

– Мы найдем восставших, милый… – девушка вела его за собой, – мы недалеко от парламентской площади. Венгрия обретет свободу, ты отыщешь мать, отчима, и мы всегда будем вместе… – Шмуэль ничего не ответил:

– Она говорила, что ей понравилось… – его опять охватил стыд, – но у нее все случилось в первый раз. У меня тоже, я ничего не успел понять… – девушка легко вскрикнула, быстро, лихорадочно, целуя его:

– Я не знал, что мне делать, то есть догадался… – старший брат, не стесняясь, обсуждал при нем девушек, – но так нельзя. Я хочу служить Иисусу, нельзя нарушать обещание… – минуя очередной поворот, пробираясь за Беатой, Шмуэль велел себе: «Сейчас».

Он вспоминал теплые слезы, ее ласковый голос:

– Спасибо тебе, милый, спасибо… – юноша скрыл вздох:

– Сейчас нельзя. Сначала надо выбраться из подвалов, найти повстанцев, отыскать семью… – танковые залпы приближались, и удалялись, они слышали автоматные очереди. Шмуэль понятия не имел, где они находятся. Иногда они натыкались на гнездо попискивающих, разбегающихся крыс, на скелеты животных. Беата, тихо, сказала: