Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

На подвешенных, раскачивающихся носилках лежали раненые. Возле Густава пристроился другой отпускник, тоже унтер-офицер, в маскировочной куртке, с худым лицом. У него были плутоватые глаза и запавший, как у старухи, рот. Большой, туго набитый ранец он держал на коленях.

Через иллюминатор Густав увидел на зеленом поле эскадрильи "юнкерсов" и "хейнкелей". Люди около них казались букашками.

"Люди изобретают машины, - подумал Густав, - чтобы стать могущественнее, и все больше попадают в зависимость от собственных творений. Надо высказать такую мысль отцу... это по его части".

Колеса мягко толкнулись о бетон аэродрома.

На носилках беспокойно завозился ефрейтор, у которого был перебинтован живот. Его матово-желтое лицо с обострившимся носом покрылось розовыми пятнами.

- Уже прилетели? - спросил он. - Уже?

- А ты что думал, - ответил фельдфебель, приподнимаясь на локте. Одна нога фельдфебеля по колено была отнята, и туловище оттого выглядело необыкновенно массивным. - В госпитале долечат, и все.

- Лучше бы меня убило, - простонал ефрейтор.

- Вот кретин, - буркнул фельдфебель, тараща маленькие глаза. - Ногу оторвало, да и то живу.

- Вместо ног протезы делают. А я? Мне же двадцать лет. Весной только женился...

Лишь теперь Густав разглядел, что у того ранение в пах и ноги он держал широко раздвинутыми.

- И тебе протез сделают, - ухмыльнулся фельдфебель. - Какой угодно. На батарейках... Включил и хоть пять жен имей...

Другие раненые засмеялись.

- Скоты! - истерически крикнул ефрейтор. - Грязные скоты .. Зачем я теперь жене? Я ведь люблю ее!

А она уйдет... Пусть меня отправят на фронт!

К самолету подъехали госпитальные автобусы Густав первым спустился по трапу. После тяжелого запаха йодоформа берлинский воздух казался чистым и холодным. Аэровокзал был далеко. Чтобы не пугать видом искалеченных тел ожидавших у аэровокзала пассажиров, санитарные "кондоры" приземлялись на запасных дорожках.

Густава догнал унтер-офицер в маскировочной куртке.

- Ну, приятель, вот мы и дома, - он засмеялся. - А тому ефрейтору не повезло. Если снова отправят на фронт, уж он задаст перца русским... Ты что налегке?

Было же много трофеев.

- Не до этого, - сказал Густав.

- Я кое-что прихватил, - он вскинул на плечо туго набитый ранец - У меня дочка, шестой год ей.

Мимо них прошли летчики, небрежно козыряя в ответ.

- Видал? Гордецы какие. А одеты? И кормят их не то что нас. Почему? он плюнул на палец и, как бы считая деньги, потер его другим. - Все из-за этого.

Чтобы летчика обучить, надо тысяч пятьдесят марок.

Да "мессершмитт", наверное, тысяч полтораста стоит, а "юнкере" полмиллиона. У нас цена другая: обмундирование марок пятьдесят, автомат двадцать пять. Вот и цена...

- Ты как министр финансов! - сказал Густав.

- Будь я министром, то пехоте давал бы все лучшее.

- Я еще соглашусь, - кивнул Густав, - но летчики вряд ли..

Тот взглянул на него и захохотал:

- Давай лапу. Рихард Хубе из полковой разведки.

А был контролером на железной дороге.

"Еще один Рихард, - улыбнулся Густав - Сегодня же навещу Паулу. Как она встретит?"

- Мой кит в старом городе, [Кит - деревня, в Берлине так называют свой квартал.] - объяснял Хубе - На Луизенштрассе. Если забредешь, то разопьем бутылочку.

У выхода с поля их остановили. Толстый шипе [Шипе - прозвище фельдфебеля нестроевой службы.], рассматривая отпускные удостоверения, недовольно проговорил:

- Что вы еще возитесь там, в России? Давно пора взять Москву.

- Как захватим, обещаю переслать шкуру медведя, господин фельдфебель, сказал Хубе. - Адреса только нет.

- Что-то очень ты добрый, - шипе подозрительно уставился на Хубе. - Где я видел тебя?

- Позвольте доложить, господин фельдфебель.

Работал контролером на электричке. И все безбилетники знали меня в лицо. Особенно те, которых штрафовал.

- Но, но! - багровея всем квадратным лицом, закричал шипе. - Как стоишь, телячий хвост!.. Почему заговорил о шкуре медведя?

- Я же чувствую настоящий германский дух. Лишь долг службы не позволяет вам быть на фронте, - вытягиваясь, отрапортовал Хубе.

- Ну ладно, - смягчился шипе. - Адрес простой:

комендатура Темпельхоф, Вернеру Гассе. Не забудь.

Он проводил их до автобуса и распорядился не ждать других пассажиров, а сразу везти фронтовиков.

- Храни нас бог и добрый фельдфебель, - смеялся Хубе. - Главное, сказать человеку то, что сам он хочет услыхать. И будет он считать тебя мудрейшим из мудрых. Я заметил сразу, как этот пивной бочонок глядит на мой ранец. Заставил бы вытряхнуть и к чемунибудь придрался. Конфискация в пользу рейха. Эта жаба не упустит случая погреть руки...

Улицы Берлина выглядели нарядными от блеска офицерских мундиров, радостных улыбок женщин в коротких, будто туники, платьях. За витринами магазинов над колбасами, окороками, рулонами тканей висели портреты Гитлера, как бы символизируя, что изобилие дал он. В Тиргартен-парке мальчишки и девчонки, вытянув правые руки, маршировали под барабанный бой с развернутыми знаменами. Старушки умиленно глазели на воинственную юность нации. Затем Густав увидел поврежденные бомбами дома и группы военнопленных, под охраной эсэсовцев разбиравших камни.

- Смотри, смотри, - бормотал Хубе. - Авиация работала. Где же наши хваленые истребители? Тебе это нравится?

Густав лишь покачал головой. Он полтора года не был тут и сейчас испытывал чувство неожиданного возвращения к детству. Вот улицы, где ходил, еще держась за руку матери, вот чугунная ограда кирхи, где, убегая от сторожа, разодрал штаны и где затем встречался с Паулой. Война как бы отодвинулась, а воспоминания юности приобрели новую значимость.

- Тут я сойду. Мой дом за углом, - сказал он и, попросив шофера остановиться, выскочил из автобуса.

- Жду в гости! - крикнул Хубе.

Прохожие с любопытством оглядывали торопливо шагавшего унтер-офицера, его боевые медали, черную повязку, на которой у груди висела левая рука. Он подошел к дому, взбежал по крутой, истертой подошвами лестнице и, уже надавив кнопку звонка, подумал: "Отца, конечно, нет. Следовало бы зайти к привратнице".

Он хотел спускаться, но тут услыхал знакомое шарканье ног, и дверь открылась.

- Унтер-офицер Зиг прибыл в краткосрочный отпуск, - весело доложил Густав.

- Мой мальчик!..

Вид у отца был растерянный, точно ждал он совсем другого человека и подготовился к встрече, а теперь не знал, как быть. Старый Зиг не отличался нежностью, но сейчас под коричневыми сморщенными веками блеснули слезы. Его низенькая, до плеча Густаву, фигурка в широком домашнем халате качнулась навстречу и отпрянула.