Ночь длиною в жизнь - Тана Френч

Господи…

— Все в порядке, милая, — сказал я. — Просто человек, которого я знал.

Оливия подошла к дочке.

— Уже ночь. Иди спать, утром поговорим.

Она попыталась развернуть Холли к лестнице, но девочка вцепилась в дверную ручку и уперлась.

— Нет! Папа, кто умер?

— В постель. Немедленно. Завтра мы все…

— Нет! Я хочу знать!

Рано или поздно объяснять придется. Слава Богу, она уже знает про смерть: золотая рыбка, хомячок, дедушка Сары. Но как же это некстати!

— У твоей тети Джеки и у меня есть брат, — объяснил я — пусть будет по одному давно потерянному родственнику за раз. — Был. Он умер сегодня утром.

Холли уставилась на меня.

— Твой брат? — Ее голос чуть дрогнул. — Мой дядя?

— Да крошка, твой дядя.

— Который?

— Не из тех, которых ты знаешь. Это мамины братья. А это был твой дядя Кевин. Вы никогда не встречались, но наверняка подружились бы.

На секунду синие глаза расширились; личико Холли сморщилось, она откинула голову и завизжала диким криком, полным чистой муки.

— Мама, мама, мамочка!..

Визг перешел в бурные, жуткие рыдания, и Холли уткнулась лицом в живот Оливии, которая опустилась на колени и обхватила дочь руками, бормоча что-то утешительное.

— Почему она плачет? — растерянно спросил я. В последнее время мои мозги затормозились до скорости улитки. Перехватив быстрый взгляд Оливии — скрытый и виноватый, — я начал соображать, что дело нечисто. — Лив, почему она плачет?

— Потом объясню. Ш-ш-ш, милая, успокойся, все в порядке…

— Не-е-ет! Не в порядке!

Ребенок был прав.

— Нет, давай сейчас. Какого хрена она плачет?

Холли оторвала красное лицо от плеча Оливии.

— Дядя Кевин! — прокричала она. — Он показал мне «Супербратьев Марио» и хотел нас с тетей Джеки повести на представление!

Она пыталась еще что-то сказать, но все накрыла новая волна рыданий. Я грузно опустился на стул. Оливия прятала от меня глаза и качала Холли, поглаживая по голове. Я бы тоже не отказался, чтобы меня так утешили — и лучше, чтобы кто-нибудь с большущей грудью и облаком волос со всех сторон.

Постепенно Холли перешла к стадии отдельных всхлипываний; Лив повела ее наверх, спать. Глаза Холли уже закрывались. Пока они были наверху, я отыскал великолепную бутылочку кьянти на винной стойке и откупорил ее — после моего ухода Оливия не держит в доме пива. Я сел на стул, закрыл глаза, прислонился спиной к стене и слушал, как над моей головой Оливия бормочет слова утешения, — и пытался вспомнить, доводилось ли мне прежде так злиться.

Лив вернулась в доспехах любящей мамочки — новенькие джинсы и бежевый кашемировый свитер — и с уверенным выражением на лице.

— Итак, похоже, мне полагается объяснение? — с напускной веселостью спросил я.

Оливия взглянула на стакан, деликатно приподняв брови.

— Видимо, и стакан вина.

— И не один, а несколько. Я только начал.

— Надеюсь, ты понимаешь, что ночевать здесь я тебе не позволю.

— Лив, — сказал я, — в другой раз я бы с удовольствием ходил бы с тобой вокруг да около, но сегодня предупреждаю: я намерен перейти непосредственно к делу. Откуда Холли знает Кевина?

Оливия собрала волосы в хвост, накручивая резинку ловкими быстрыми движениями. Она вела себя спокойно, уверенно и собранно.

— Я решила, что Джеки может их познакомить.

— Так, с Джеки я еще побеседую. Ты-то, понятное дело, по своей наивности решила, что это замечательная идея, но Джеки прощения нет. Она Холли только с Кевином познакомила или со всей треклятой семейкой Аддамс? Лив, скажи, что только с Кевином. Пожалуйста.

Оливия сложила руки и прижалась спиной к стене: боевая стойка, мне ли не знать.

— С дедушкой и бабушкой, с дядями, тетей и кузенами.

Шай. Моя мать. Отец. Я никогда не бил женщин, но понял, что близок к этому, и изо всех сил вцепился в край табуретки.

— Джеки вечерами водила ее попить чаю, после школы. Она встречалась со своими родственниками, Фрэнк. Это ведь не конец света.

— С моими родственниками не встречаются, а открывают военные действия. Нужны огнеметы и бронежилеты. И сколько же вечерков Холли провела с моей семьей?

— Я же не записывала. — Оливия пожала плечами. — Десять, пятнадцать. Может, двадцать.

— И как долго?

Ее веки виновато дрогнули.

— Примерно год.

— Значит, дочь лгала мне целый год?

— Мы сказали ей…

— Год. Целый год я в выходные спрашивал у Холли, чем она занималась на неделе, и она вываливала на меня огромную кучу вонючего дерьма.

— Мы сказали ей, что это пока нужно хранить в тайне, потому что у тебя контрики с семьей. И все. Мы собирались…

— Да, называй «хранить в тайне», «лгать»… Черт подери, как хочешь называй. Это в моей семье умеют лучше всего. Это врожденное умение, Божий дар. Я собирался держать Холли как можно дальше от них и мечтать, что она как-то справится с генами и вырастет честным, здоровым, неиспорченным человеком. Это для тебя чересчур, Оливия? Считаешь, я просил слишком много?

— Фрэнк, ты снова ее разбудишь, если…

— Вместо этого ты швырнула ребенка в самую гущу. И — опаньки! «Сюрприз-сюрприз» — она тут же начинает вести себя точно как гребаные Мэки. Она во лжи, как рыба в воде, а ты поощряешь ребенка на каждом шагу. Это отвратительно, Лив. Гадко. Я не встречал ничего гаже, грязнее и подлее.

Оливия залилась краской стыда.

— Мы собирались сказать тебе, Фрэнк. Думали, что если ты увидишь, как все хорошо получилось…

Я заржал так, что Оливия вздрогнула.

— Господи, Лив! Ты называешь это «получилось»? Поправь меня, если я что-то путаю, но, насколько я понимаю, вся эта чертова хрень — совсем, совсем не значит «получилось».

— Ради Бога, Фрэнк; мы же не подозревали, что Кевин собирается…

— Я не хотел, чтобы она знакомилась с моими родственниками. Ты очень хорошо это знала. Какого хрена тебе еще нужно было?

Оливия опустила голову, и ее упрямый подбородок напомнил мне Холли. Я снова потянулся за бутылкой. Оливия сверкнула глазами, но ей хватило ума промолчать, так что я плеснул себе от души, пролив заодно прилично на великолепную барную стойку.

— Или ты специально — потому что знала, что я абсолютно против? Давай, Лив. Я переживу. Давай начистоту. Тебе нравилось делать из меня дурака? Ты повеселилась от души? Ты нарочно швырнула Холли в стаю буйных психов, чтобы досадить мне?

— Не смей! Я никогда не принесу вреда Холли, ты прекрасно знаешь. Никогда.

— Тогда почему, Лив? Почему? С какого такого перепугу ты решила, что это хорошая идея?

Оливия шумно втянула воздух и снова взяла себя в руки; вот что значит практика.

— Это и ее семья, Фрэнк. Холли постоянно задавала вопросы: почему у нее не две бабушки, как у всех ее друзей, есть ли у вас с Джеки братья и сестры, почему ей нельзя их увидеть…

— Чушь. Меня она спросила о моих родных, наверное, раз в жизни.

— Верно, и после твоей реакции решила больше не спрашивать. Зато она спрашивала меня, Фрэнк. Спрашивала Джеки. Она хотела знать.

— Да кого колышет, что она хочет? Ей девять лет, она хочет львеночка и диету из пиццы и шоколадного драже. Это ты ей тоже дашь? Мы ее родители, Лив. Мы должны давать ей то, что хорошо для нее, а не все, что она пожелает.

— Ш-ш-ш, Фрэнк. Ну почему это для нее обязательно плохо? Про свою семью ты говорил только, что не желаешь туда возвращаться. Это не значит, что они — банда потрошителей. Джеки — прелесть, она всегда добра с Холли. Джеки сказала, что твои родители — совершенно замечательные люди…

— И ты поверила ей? Джеки живет в своем счастливом мире, Лив. Она считает, что Джеффри Дамер стал серийным убийцей потому, что ему не повезло встретить хорошую девушку. С каких пор Джеки решает, как нам растить дочь?

Лив собралась ответить что-то, но я говорил без остановки, пока она не сдалась и не закрыла лицо.

— А теперь мне здесь плохо, физически плохо. Я думал, что могу положиться на тебя, что ты меня поддержишь. Ты никогда моих родственников за людей не считала, так какого черта решила, что они годятся для Холли?

Оливия вышла из себя.

— Когда я такое говорила, Фрэнк? Когда? — Она побледнела от гнева и, прижав ладони к двери, натужно дышала. — Если тебе не нравится твоя семья, если ты стыдишься их, это твоя проблема, а не моя. Не сваливай на меня. Я никогда такого не говорила. Даже не думала — никогда.

Она резко развернулась, дернула дверь. Чуть слышно щелкнул замок — если бы не Холли, от грохота содрогнулся бы весь дом.

Я немного посидел, тупо глядя на дверь и слушая, как клеточки в мозгу стукаются друг о друга, как машинки в аттракционе. Потом я подобрал бутылку с вином, нашел второй стакан и отправился за Оливией.

Она сидела на плетеном диване в оранжерее, поджав ноги и упрятав руки глубоко в рукава. На меня она не смотрела, но когда я предложил ей стакан, выпростала руку. Я щедро налил нам вина — хомячок бы точно утонул — и сел рядом с Оливией.