Шаляпин. Горький. Нижний Новгород - Евгений Николаевич Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первый спектакль – по пьесе Л. А. Мея «Царская невеста» – состоялся 16 декабря 1903 года. В этот день Шаляпин послал телеграмму дирекции Народного дома в Нижнем Новгороде: «Передайте мою искреннюю радость режиссеру и актерам по поводу открытия спектаклей в Народном доме. Пусть брошенная искра самосознания и света разгорается и блестит подобно чистой звезде в сердцах дорогого народа».
Школа, построенная на средства Ф. И. Шаляпина в дер. Александровка. 1904
Открытие школы имени Ф. И. Шаляпина в деревне Александровка состоялось осенью 1904 года. Школу своего имени артист посетил 12 сентября 1909 года. Московская газета «Новости сезона» сообщила 18 сентября: «Ф. И. состоит там попечителем. <…> Детвора уже была в сборе, когда приехал Фёдор Иванович. Он долго находился среди детей, беседовал с ними, расспрашивал, как они чувствуют себя в школе». Очередной приезд произошел 26 августа 1910 года. Руководивший школой учитель Г. Н. Степанов и ученики с гордостью показали Шаляпину хозяйство школы. Артист предложил им завтра посетить его концерт в Большом ярмарочном театре. Предложение было принято. Утром 28 августа Шаляпин вместе с Г. Н. Степановым и П. П. Малиновским совершил пароходную прогулку по Волге. Ф. И. Шаляпин еще два раза был в Нижнем Новгороде (в июне 1915 и в июне 1916 года) проездом, пересаживаясь с поезда на пароход, следующий в Царицын и Астрахань.
Глава 5
Испытание дружбы
Только та дружба настоящая, которая выдерживает суровые испытания, преподносимые жизнью.
Для Пешкова и Шаляпина днем, после которого их дружба могла разрушиться, стало 6 января 1911 года. Этот день начался с представления артиста в Царском Селе Николаю II (9 января Санкт-Петербургское телеграфное агентство распространило лаконичное сообщение: «6 января Государю Императору представлялся Ф. И. Шаляпин»). Фёдор Иванович по существовавшему тогда ритуалу должен был в официальном порядке поблагодарить царя за пожалованное звание солиста его величества. Событие, имевшее для певца очень неприятные последствия, произошло вечером в Мариинском театре во время представления оперы М. П. Мусоргского «Борис Годунов». Хор во главе с артисткой Е. И. Збруевой решил обратиться к присутствовавшему на спектакле Николаю II с петицией о повышении жалованья. Для того, чтобы их просьба была удовлетворена, хористы опустились перед монархом на колени и запели: «Боже, царя храни». Находившийся в этот момент на сцене Шаляпин вынужден был опуститься на одно колено.
Слух о произошедшем в театре распространился с молниеносной быстротой. И, как часто бывает в подобных случаях, с каждым днем обрастал невероятными подробностями. Подтверждением этому может служить запись, сделанная в дневнике 10 января 1911 года писательницей Р. М. Хин-Гольдовской: «Когда взвился занавес, все артисты, с Шаляпиным во главе, стоя на коленях, пять раз пропели гимн. Адъютант сказал Шаляпину, что Государь разорвал перчатку, аплодируя ему. Шаляпин попросил через адъютанта, чтобы Государь подарил ему драгоценную перчатку, и на другой день адъютант ему ее привез».
«Демократическая» общественность была возмущена поступком артиста. Выражая ее настроение, беллетрист А. В. Амфитеатров 13 января написал «Открытое письмо Ф. И. Шаляпину» и разослал его во все газеты. В результате чего это послание стало широко известным (опубликовали послание лишь через два месяца, 6 марта, две газеты – «Новое время» и «Русское слово»). А. В. Амфитеатров писал:
«Фёдор Иванович! “Осведомительное Бюро” опубликовало официально и подчеркнуто чувствительную сцену твоего коленопреклонения перед Николаем Вторым. Поздравляю с монаршей милостью.
В фазисе столь глубокого верноподданничества тебе не могут быть приятны старые дружбы, в том числе, со мною.
Спешу избавить тебя от этой неприятности! Можешь впредь считать меня с тобой незнакомым.
Крепко больно мне это, потому что любил я и тебя, и могучий талант твой.
На прощанье позволь дать тебе добрый совет: когда тебя интервьюируют, не называй себя, как ты имеешь обыкновение, сыном народа, не выражай сочувствие освободительной борьбе, не хвались близостью с ее деятелями и т. д. В устах, раболепно целующих руку убийцы 9-го января, руку подлеца, который с ног до головы в крови народной, все эти свойственные тебе слова будут звучать кощунством. Поверь, что так будет не только честнее, но и лучше для тебя. Ты последовательно делаешь всё, чтобы тебя перестали уважать, – не доводи же себя, по крайней мере, до того, чтобы стали над тобой с презрением издеваться.
Прощай. Будь счастлив, если можешь».
Правильную оценку приведенному тексту дал Пешков, которому А. В. Амфитеатров прислал на Капри одну из копий своего послания. В письме к Е. П. Пешковой в конце августа 1911 года Алексей Максимович сказал: «Амф<итеатров> – тоже “политику делает”, но – не очень искусно и – едва ли хорошо. Очень талантливый человек, и я его за многое уважаю, но – письма к Шаляпину не могу простить. Разве ты влезла бы на плечи упавшего для того лишь, чтоб тебя – тебя – виднее было людям, – вот какая хорошая – высоко стоит? Да. А он – влез. Не может забыть “Нового времени”, своего прошлого и старается всё – чтоб другие забыли об этом».
Посылая Пешкову копию своей гнусной эпистолы, А. В. Амфитеатров в сопроводительном письме, от 29 января 1911 года, сказал: «Теперь, к сожалению, буду писать Вам очень неприятную вещь – опять о Фёдоре Шаляпине. Вы, вероятно, читали его интервью по поводу коленопреклонения, что он мужик и не может видеть без волнения царя-батюшки. Что он стал холопом, черт с ним, ему же хуже, но то, что он Вас к этому делу припутал, это уже не холопство, а подлость. Я даже не ожидал, что по этому поводу даже какое-нибудь “Утро России” зарычать сумеет». Получается, что свое мнение о произошедшем в театре 6 января беллетрист сформировал на основании фальшивого (сочиненного редакцией газеты) интервью, опубликованного в «Столичной молве» 24 января 1911 года. Газета напечатала: «“Всё вышло само собою, – сказал Ф. И. – Это был порыв, патриотический порыв, который охватил меня безотчетно, едва я увидел императорскую ложу. Конечно, и я, и хор должны были петь стоя, но порыв увлек меня, а за мною и хор, на колени. Это во мне сказалось стихийное движение русской души. Ведь я – мужик. Красивый, эффектный момент! Я не забуду его до конца моей жизни”. Ф.И. подумал и добавил: “Правда, была еще
