Карма - Андрей Максимов

Чушь! Надо написать, как они ехали, как он переживал, что он говорил. Это эксклюзив, в конце концов! Отказываться от эксклюзива непрофессионально. Чего она боится? Что Пестель обидится? Ну и слава богу! Обидится – и исчезнет из ее жизни. Потому что жизни ее осталось совсем чуток. И такой хороший человек появляться в ее остаточной жизни не должен.

Все верно. Все логично. А вот писать про Пестеля она не будет. Почему? Как сказала однажды Ритуля: «На вопрос „почему?“ есть только один ответ „Потому“». И все!

Все. Забыли про Пестеля. Про него ни слова.

Про врача Дениса Сунько, который «первым пришел на помощь раненым, работал самоотверженно, страстно, абсолютно профессионально», – пожалуйста. А про Пестеля… Не было никакого Пестеля. Ни в телестудии, ни в жизни ее. Не было! Декабрист был. Так его повесили. И никаких Пестелей больше не осталось.

Закончила материал около часа ночи. Перечитывать не стала – лень. По инерции включила мобилу, и тут же – звонок.

Артур. Этого еще не хватало!

– Как ты, птенчик? Слышь, как классно, что я только в конце этого дебильного марафона должен был выступать, да? Просто Бог меня спас. Я своих послал, чтобы свечку за меня поставили. Сама-то как? Ты теперь звезда, небось автографами замучили? Слышь, птенчик, а может, сейчас приедешь в Ванькино? Моя кроватка без тебя скучает…

Подумала: «Вот она, моя настоящая жизнь, та жизнь, которая и будет в ближайшее время, до самого то есть конца. Потому что дальнего времени у меня нет».

От Артура удалось отбазариться, сославшись на усталость.

Перед сном выпила, конечно. Легла, погасила свет.

Спала плохо. Мучили кошмары.

ПЕСТЕЛЬ И ОКРУЖЕНИЕ

В интернате города Великая Тропа дрались не то чтобы часто, а все время. Директор интерната, Николай Николаевич Сидоров, относился к мальчишеским дракам спокойно, даже поддерживал их.

– Законы жизни мальчишки познают только в драках, – говорил он другим учителям. – Иного способа не придумано.

Бывало, кто-нибудь из учителей – как правило, это был кто-то из новеньких, присланных после института, – возражал: мол, покалечатся. Тогда директор, глядя на новичка снизу вверх, произносил сокровенные слова:

– Сколько работаю, еще ни один мальчишка другого не покалечил. Животные ведь никогда друга не калечат, правильно? Дети – те же животные, они к природе близки. Вырастут, тогда-то начнут друг друга убивать. А пока бояться нечего.

Став взрослым, Павел Иванович понял, что странный директор был не так уж и не прав. Во всяком случае, во взрослой своей жизни Пестель чаше всего принимал решения, исходя из законов, понятых тогда, в мальчишеских драках.

В интернате жизнь и драка – это было одно и то же. Абсолютные, так сказать, синонимы. Дрались все. Кроме тех, кого из драк изгоняли.

Изгнанные ужасно страдали, убегали, один даже пытался вскрыть себе вены… Ведь что угодно можно пережить в интернатовской жизни: побои, несправедливость, унижения, постоянное желание есть, но то, что тебя категорически не замечают, пережить невозможно. Заканчивалось все тем, что изгнанных чаще всего переводили в другие учебно-воспитательные учреждения.

За что же изгоняли из драк, а значит, из жизни?

Слабость, неумение драться прощались легко. Не прощали одного: если ты подвел товарищей. Например, когда били твоих друзей, а ты мог прийти на помощь, и не пришел. Или договаривались, что ты первым ворвешься в комнату противника – драка комната на комнату была излюбленным развлечением, – а ты испугался.

С тех самых пор Павел Иванович понял и запомнил очень хорошо: кто тебя хоть раз подвел – на того надежды нет. Он и с людьми-то предпочитал не сближаться, чтобы потом не разочаровываться.

С Саморядом у них в жизни бывало всякое: и ругались, и ссорились, один раз даже чуть не подрались. Но Саморяд его никогда не подставлял, даже в то самое время всеобщих подстав, которое Павел Иванович называл «эпохой неуставного капитализма». В то время «подстава» была самым удобным способом решения всех проблем. И Саморяд подставлял всех. Кроме Пестеля.

А тут…

Павел Иванович пол-утра пролежал в постели, изо всех сил свыкаясь с мыслью, что Саморяд знал о готовящемся покушении. Знал! Черт возьми, точно, железно – знал! И дело было не только в его фразе: мол, будь там осторожен. Главное в другом: ничто, кроме смертельной опасности, не могло заставить Саморяда отказаться от мелькания в телевизоре.

Значит, знал – и подставил Пестеля под пули. Буквально.

А коли так, то дальнейшая работа вместе невозможна. Надо из «Светлого пути» уходить.

С другой стороны, понятно, что просто так уйти ему не дадут. Павел Иванович не просто «слишком много знал», он знал все. Значит, легко мог шантажировать Саморяда. Убедить Ивана Петровича, а главное, его Окружение в том, что он этого делать не станет, – невозможно.

Те давние мальчишеские драки научили его еще одному закону: если кто-то нанес удар – неминуемо последует ответный. Таков закон драки. Отвернуться и уйти нельзя. Отвернуться и уйти значило уйти из жизни. Сейчас этот вывод приобретал слишком буквальное значение.

И Окружение, конечно, будет ждать ответного удара. Что это значит? Это значит: оно постарается сделать все, чтобы этого удара не последовало.

Что остается Пестелю? Сделать вид, что ничего не произошло? Что он ни о чем не догадался?

Глупость. Все будут думать, что он затаился, а затаиться ему не позволят.

Воевать с Саморядом? Мало того что самоубийственно, так еще и противно.

Бежать? Куда? Зачем? Да и потом, после вчерашней встречи с Наташей бежать совсем не хотелось.

Пестель не знал, что делать. Оставалось одно: отложить решение, но под каким-нибудь благовидным, хотя бы для себя самого, предлогом.

Таким предлогом мог быть разговор с Саморядом. Есть же пусть маленький, но все-таки шанс, что Пестель ошибался и Саморяд не в курсе. И уже после этого он будет принимать решение.

Пестель набрал номер.

Показалось, что Иван Петрович ему не рад:

– А-а, ты… Хорошо. Мы как раз о тебе говорим.

– Иван Петрович, я хотел бы приехать. Нам надо поговорить.

– Я вообще не понимаю, почему ты до сих пор не на работе. Жду как можно быстрей.

Павел Иванович посмотрел на часы:

– Как можно быстрей не получится. У меня тут дело есть… Часа через два можно? Вы будете в конторе?

Саморяд повесил трубку, не ответив.

Странное дело, но, когда Павел Иванович вспомнил о деле, ему опять стало хорошо и радостно.

Никогда в жизни – никогда! – его не радовали личные дела. А тут…

Он набрал номер:

– Справочная? Здравствуйте. Мне нужен телефон газеты «Желтый тупик». И адрес, если можно.