Луна в ущельях - Рустам Агишев

Ильза Генриховна сразу затревожилась, но Дина, сумрачно глядя на нее, сказала:

— Да, поеду к нему. — Молча оделась, взяла портфель и ушла.

Ильза кинулась к телефону, позвонила Мирдзе. Больше некому было, Ян Зигмундович еще не вернулся из командировки.

Мирдза тотчас приехала, потребовала чашку кофе (она не успела даже позавтракать) и, медленно выпивая ложку за ложкой, пристально глядя на Ильзу, выслушала все.

— Ну, чего раскричалась? Сотри, вон даже тушь под глазом размазала. Где горит? Что тут такого случилось?

Ильза так и присела на табуретку.

— Ты подумай сама: девчонка экзамены сдала? Сдала. Отлично сдала. Хочет поехать к другу. И пусть себе едет! Тут недалеко.

— Да ведь она… он… болен… — еле пролепетала Ильза.

— Ты пойми, — уже серьезно сказала Мирдза, — пойми: она его любит. И все. Любила же ты Яна, ради него театр бросила, из Риги уехала. Вадим тоже хороший парень, можешь мне поверить… Лишь бы выздоровел.

Притихшая Ильза больше ничего не говорила. В глазах у нее появилось мягкое, робкое выражение, она стала похожа на давнюю, молодую Ильзу. В маленькой кухне стояла тишина…

— Не знаю, не знаю, милая барышня. Откуда мне знать, куда он уехал. Я не уголовный розыск и не Вольф Мессинг, а всего только санаторный врач, которого знают и помнят в течение двадцати шести дней, ни на грош больше, ни на копейку меньше, а потом начисто забывают. Вот так, сударыня.

Дина до боли закусила губу. Она страшно разозлилась на этого бездушного чиновника, каким ей представлялся Элентух. Откуда ей было знать, что сам он сначала был горько обижен, когда Вадим исчез из санатория, даже не простившись, потом сильно встревожился. Откуда ей было знать, что он долго сидел тогда над письмом Зовэна Бабасьева, потирая лоб и соображая, как лучше направить его, к кому обратиться, чтоб письмо все-таки дошло.

Ничего этого Дина не знала. Она помолчала, собираясь с силами, потом, глядя куда-то в сторону, монотонно спросила:

— Может быть, он что-нибудь сказал вам?

— Нет, ничего не сказал. Не помню. Почему о каждом больном я должен помнить? Ну, Сырцов, и что такое — Сырцов? Таких Сырцовых у меня за сорок лет практики было… — Элентух кончил наконец скрипеть пером, поднял голову и осекся.

Не надо было быть большим психологом, чтобы понять, что тут что-то большее, чем заурядное курортное приключение.

Дина закрыла глаза, побледнела. Нет, она не плакала. Опять собравшись с силами, она извинилась и вышла из кабинета, тихо притворив за собой дверь. В опущенных плечах ее, голосе старый одессит почувствовал горе, большое горе. Ему тоже стало нехорошо.

Не отвечая на настойчивый стук очередного пациента, он подошел к окну. Выйдя из вестибюля, девушка в черных перчатках медленно спустилась по мраморной лестнице и открыла дверцу машины. Тогда, отстранив уже стоявшего в дверях пациента, он побежал вниз.

— Барышня, барышня, постойте! — кричал он, тяжело топая по каменным плиткам.

Дина, уже выезжавшая за ворота, притормозила и выглянула из машины.

— Я вспомнил: ваш Сырцов поехал в институт экспериментальной патологии, — старый врач с трудом переводил дыхание. — Хотя там, в общем, занимаются ерундой и прежде времени бьют в колокола, но, может, знают, куда девался ваш парень.

Дина выскочила из машины.

— Спасибо… Спасибо… Как я вам благодарна, доктор! — Она обняла его и кинулась к машине.

Элентух помедлил, задумчиво улыбаясь, вытер платком щеку и, запахнув докторский халат, неторопливо двинулся к парадной лестнице.

Дина решилась сразу. Так вот, не выходя из машины, и поедет дальше. Будь что будет! Доехав до ближайшей станции, купила карту, немного продуктов, чтобы пореже останавливаться, по возможности навела справки и твердо взяла курс на юг.

2

«Запорожец» не очень спешит, то есть спешит очень, но именно поэтому идет осторожно и ходко. Дороги, дороги! Нет, они не вызывают той раздирающей боли и тоскливого чувства, какие вызывали, вероятно, в предвоенные и военные годы. Теперь они не разлучают, а соединяют людей…

Благополучно миновав Ростов, Дина в Кропоткине остановилась перед выбором: то ли ехать по маршруту Краснодар — Новороссийск и дальше вдоль Черноморского побережья, то ли через Минводы — Нальчик — Орджоникидзе по Военно-Грузинской дороге. Выбрала последний маршрут. Он казался прямее, ближе к цели. И вот уже бежит-гремит по булыжному дну ущелья Подкумок, зеленеет Машук…

Мимо… Мимо… И вот уже совсем близко — Военно-Грузинская дорога. Живут здесь, должно быть, зажиточно. Дорога одета в асфальт, мосты железобетонные, селения многолюдные, с новыми бензоколонками. Только горы не переменились. Ущелья и скалы по-прежнему отвесно поднимаются над дорогой. Мимо…

Перед въездом в знаменитое Дарьяльское ущелье Дина заночевала во дворе маленькой сакли прямо в машине. Не решилась на ночь глядя ехать по незнакомым местам. Выпив стакан мацони, Дина свернулась калачиком на заднем сиденье. Рядом в хлеву тяжело ворочалась и шумно дышала корова, сквозь приоткрытое оконце доносился приторный запах цветущей акации, в черном небе ни звездочки. Дина заснула сразу, словно провалилась, хоть сердце и щемило.

Проснулась, как от толчка. Не помнила, что приснилось, но теперь уже ее переполняла все нарастающая тревога. «Наверное, Вадиму плохо, совсем плохо», — подумала она. Помедлив еще, откинула переднее сиденье и выбралась из машины. Стало светло. Звезды казались далекими и маленькими, полная луна стояла в зените. Было слышно, как капли из водопроводного крана шлепаются о камень, рассыпаясь мелкими брызгами. Горы спали в белом густом тумане.

Дина завела мотор и тихо, чтобы никого не беспокоить, на малых оборотах выехала из аула. Было три часа пополуночи.

В ущелье она въехала, как в переулок среди небоскребов. Горы были отвесные, небо виднелось далеко-далеко вверху.

Заглушая шум мотора, гремел за обочиной дороги Терек, и волны его кипели и скакали по камням. Совсем рядом с дорогой стояла белесая от луны мгла, там двигались какие-то тени, мгла неохотно расступалась перед медленно идущей машиной. Дине было не по себе, на руках выступила гусиная кожа, ладони похолодели.

Остановив машину, она выключила свет и нащупала тяжелый гаечный ключ. Вышла из машины, дверца громко щелкнула. Никого. Только полная луна — как союзница и друг. Дина обошла машину, постукала по упругим скатам и поехала дальше. Никто не обидел ее, никто не встретился в эти ночные часы. Может быть, потому, что луна все время сопровождала Дину. Яркая, словно специально придуманная для этого путешествия, чтобы и в отсутствие солнца было хоть немного светло. Луна в ущельях — это очень здорово! Свет ее — мягкий, чистый — стелется рядом, как будто расчищает дорогу, и на душе у Дины делается спокойнее.

Она знает, всегда знала, что нужна ему, что он ждет.

За Крестовым перевалом начался Млетский спуск с его головокружительными виражами. Вставало солнце, луна, отклонившись на запад, стала медленно гаснуть. Арагва тихо текла через сады и виноградники. Повеяло теплом.

Не доезжая до Тбилиси километров двадцать, Дина свернула с Военно-Грузинской дороги и покатила на запад к морю. И тут, когда она была уже почти у цели, окончательно вышел из строя стартер. Она и раньше намучилась достаточно. Для коротких поездок была хороша эта машина, а для такого путешествия…

На одном из перегонов сели батареи, пришлось остановить встречный газик и попросить водителя подключить ток от его аккумулятора. Тот сразу выскочил из кабины. Это была не простая шоферская взаимопомощь. Как ни занята была Дина своими мыслями, все-таки заметила, какими глазами смотрел на нее этот черномазый парень в синей замасленной спецовке.

Впрочем, и сама она черномазая, и сама замасленная и вконец измученная. Вон в зеркальце видны темные пятна на лбу, нос обгорел и лупится, губы потрескались до крови. И что же теперь делать с этим проклятым стартером? Да куда же это я еду, в самом деле? Человек меня оттолкнул, а я хочу, видите ли, завоевать его снова, вот с этим шелушащимся носом, с этими черными ногтями и грубыми мозолями на ладонях. Поясница и руки налиты свинцом, плечи ноют, и туфельки совсем износились… Ну куда же теперь денешься? Вот еще раз, еще раз ручкой… Мотор заработал, машина тронулась.

И сухие глаза Дины опять упорно следят за дорогой.

3

С утра небо затянуло тучами. Вадима знобило, и он почти до полудня провалялся на веранде, укутавшись пледом. Бросал одну книгу, брал другую. Хотелось прочитать что-нибудь умное, берущее за сердце. Не было. Вся его библиотечка, нахватанная в батумских киосках, состояла из двадцати случайных названий.

Нехорошо было сегодня Вадиму.