Это Моя Земля! - Борис Громов

— Ну, ты как?

— Зачем было так грубо? — неожиданно для самой себя выпалила она. — Я ногу опять ушибла и колготки порвала!

«Господи, что ты несешь, овечка? Какие колготки? Он собой рисковал и тебе только что жизнь спас, и тому невысокому мужику — тоже», — мелькнуло в голове Женьки. Она уже поняла, что сморозила страшную глупость, что сказать нужно что-то совсем другое, что-то… Но было поздно. В глазах у «пятнистого» появилось нечто такое… Так на психически больных, наверное, смотрят. С жалостью и легкой брезгливостью.

— Колготки, говоришь? — протянул он, вставая с корточек. — Ну-ну… Тимур, помоги… барышне до «брони» доковылять, а то я сейчас, похоже, ничего тяжелее собственного… кхм… поднять не смогу.

И уже когда он, повернувшись к ней спиной, тяжело затопал вниз, до Женьки донеслось его бормотание:

— Мля, и почему некоторые дуры — такие бабы?

Снова выезжать на Варшавку мы не рискнули. «Броня», конечно, «броней», но против потока даже на танке сейчас ехать рискованно. Уж лучше небольшими улочками выбираться.

И вот теперь, пока «восмидесятка» пробивает себе дорогу сквозь толпу мертвецов между вестибюлем метро «Пражская» и «Пражским пассажем», я подвожу, как любил выражаться мой бывший ротный «промежуточные итоги», от которых, если честно, хочется взвыть дурным голосом и залезть на ближайшую стену — настолько все погано. А вы говорите — мрачный, как туча…

В сухом остатке у нас пока следующее: два десятка вполне нормальных боевых единиц сами же на все четыре стороны отпустили, автобус угробили, автосалон разграбили, бензоколонку вскрыли… И помочь на обратном пути мы тоже никому не сможем, даже если очень захотим — автобус накрылся а в «броне» места уже нет, в самом лучшем случае одного-двоих разместим, и то едва ли не на колени сажать придется. «Восьмедесятка» — не «Икарус», про БРДМ я вообще молчу. А тут еще эта блондинистая дурища со своими колготками…

Хотя, если правде в глаза смотреть, на девушку я напраслину возвожу. Она, в общем-то, молодец. Трое суток в одиночестве среди толпы мертвецов просидеть — тут и у здорового мужика может «башню» от страха заклинить. А она и внимание привлечь догадалась, и с планом этажа толково придумала. Ногу, конечно, подвернула не вовремя, ну, так каблуки — дело такое, на них спринты бегать мало кто умеет. Да и потом, когда мы на лестнице с этой твариной схватились, не паниковала, не визжала, не дергалась. Но тут уж не знаю, может старалась не мешать, а может — в ступор с испугу впала. Но и то, и другое, все равно лучше, чем если б она визг подняла и начала руками-ногами болтать и за меня цепляться. Опять же сбросил я ее, на самом деле, грубовато. Уж как получилось. Мутант, конечно, был — мама дорогая. Гибкий, сволочь, и подвижный как… Даже не знаю, с кем и сравнить. Когда оставшийся за старшего на прикрытии наших тылов Гумаров прокричал в рацию про перескочившего к нам на крышу мутанта, я, признаться, ожидал увидеть что-то вроде давешних «мини-халков» с Ленинского, ну, с поправкой на прыгучесть, может, не такого здоровенного, но уж точно антропоморфного. И, когда, с пятого этажа на нас набросилась эта… Это… Блин, честное слово, я даже… Растерялся? Да нет, скорее, чуть не обхезался. Уж больно страшно выглядела зверюга. После того, как все было кончено, я обратил внимание на впившийся в непомерно мускулистую шею ошейник. Дешевенький, брезентовый с металлической пряжкой, как на солдатском поясном ремешке. Такие обычно небогатые пенсионеры, а то и вовсе бомжи на своих кабыздохов одевают, чтоб коммунальщики вместе с бродячими не отловили. То есть, был это при жизни обычный дворовый бобик, ну, может, крупный, но один черт, «двортерьер». А они, как ни крути, по всем статьям далеко не стаффорды и не ротвейлеры. Зато эта тварюга, даже если не брать во внимание ее заразность, любого бойцового чемпиона на завтрак бы схарчила, да еще и добавки попросила бы. Одна пасть чего стоит — натуральный нильский аллигатор, а не собака. Все голова — одна большая челюсть, на мозг места вообще, считай, не осталось. С другой стороны, на кой ему мозги при таких-то зубищах? Кстати, форма у черепа тоже чудная стало — приплюснутая такая, обтекаемая. Судя по содранной шкуре, минимум три пули от кости в рикошет ушли. Нет, оно понятно, что старый добрый «пять-сорок пять» вообще к рикошетам склонен, но чтоб от черепной кости!.. В общем — здорова была, сволочь, неимоверно! Вроде, в шесть стволов работали, а едва ли не три четверти пуль мимо ушли. Этот вурдалак по стенам скакал, как ниндзя из старых боевиков. Еще нас здорово подвело то, что мы уже привыкли по зомби одиночными работать. А эту погань нужно было очередями в клочья рвать. Вот только сначала никто не сообразил, а потом эта сволочь Солоху с ног сбила и под себя подмяла. Тут уже не то что очередями, но и одиночными стрелять поздно стало. Что меня толкнуло снова в рукопашную кидаться — ума не приложу. Наверное, с испугу и от растерянности сработал, чисто на автомате. Обхватил бошку этой твари руками, одной за нижнюю челюсть ухватил, молясь, чтоб кожаная перчатка не порвалась о клыки, второй — за складку шкуры за ухом. Рванул так, что аж в глазах потемнело. А как иначе? Даже у обычной псины шейные мышцы — дай боже, а тут так вообще натуральный собачий культурист, пусть и дохлый. Услышав хруст и почувствовав, как обмякла подо мной эта туша, сноровисто откатился в сторону. И уже вставая, почувствовал резкую боль в груди. Аккуратно просунул руку под бронежилет, ощупал грудину. Ай, мля! Больно, блин! Но, вроде, мышца нормальной формы, в комок, как при разрыве бывает, не собралась. Ну, хорошо! Значит, не порвал, а только потянул. Хотя — и это не шибко приятно. Вернемся на Калужскую, попрошу тамошних «пилюлкиных» диклофенака кольнуть и мазь какую-нибудь разогревающую выклянчу.

Решил проявить чуткость, подошел к спасенной барышне поинтересоваться ее самочувствием. И тут эта блонда выдала про свои колготки… Блин, под тот настрой так она меня взбесила в тот момент — словами не передать. Еле удержался, чтоб ее не послать куда-нибудь подальше. Но не послал, а только на пол плюнул, да велел Гумарову с ней дальше нянькаться. Хотя, сейчас думаю, что зря вспылил. Нельзя от нежной штатской барышни требовать того же, что и от бывалого бойца. Она адекватно на все происходящее реагировать в таких условиях физически не способна. С другой стороны — пора бы господам штатским привыкать. Времена настали суровые: будешь, как и раньше хлебалом торговать и беспомощного идиота изображать — сожрут в самом прямом смысле слова. Но перед девчонкой, наверное, стоит извиниться…

— Алтай-11, как слышишь меня? — неожиданно захрипела рация голосом Гаркуши.

— Нормально слышу, тащ полковник, мы уже возвращаемся, минут через сорок на Калужской будем, а то и быстрее.

— Нечего вам там делать, Грошев… Нету больше эвакоцентра на Калужской… Только что на меня выходил твой «найденыш» Перебийнос. Говорит, через забор со стороны французского посольства сиганули какие-то твари, сразу несколько, стая. Точное количество так и не выяснили, завалить успели четыре. Остальные по стенам заскочили в окна на втором и третьем этажах. А там в коридорах толпы беженцев… Та еще мясня была, Боря. Короче, живых осталось две-три сотни гражданских и полтора десятка из охраны, в основном — те парни из ГБР[72], что ворота охраняли и на внешних постах стояли.

Три сотни? А было там утром, по моим прикидкам, не меньше четырех тысяч человек. Твою-то мать!

— А Филипочкин? А девчонки его?

— Все там остались, — после недолгого молчания ответил Гаркуша. — Выскочить не успел практически никто, а капитан твой, говорят, до последнего людей вытаскивал. Не повезло ему… Короче, в здании теперь такое творится, что просто так это бросить мы не имеем права. Решили, по вашему ивантеевскому опыту все к едрене матери сжечь… Да, и вот еще, продолжение спасательной операции в центре города признано нецелесообразным. Принято решение из Москвы уходить. На Маяковке останется опорный пункт, рулить на нем будут ваши и МЧС, но это все. Так что — возвращайтесь на базу в Посад, парни. Вас уже ваше командование заждалось.

— А вы куда?

— Мы на территории Спецакадемии забазируемся. Знаешь, где это?

— Примерно. Где-то недалеко от Кутузовского?

— Ну, почти. Ладно, будешь в тех краях — заезжай в гости. Все, Грошев, отбой. Удачи тебе и парням твоим. Будь жив!

— Спасибо, вам того же, — машинально отвечаю я.

Новости меня буквально раздавили и вмяли в грунт. Эвакоцентра больше нет, потешный усатый «колобок» Филипочкин и его «девичья команда» — погибли. Большая часть вытащенных нами вчера из общежития студентов — тоже…Что я там говорил? Мы начинаем «сливаться»? Да нет, господа хорошие, мы окончательно «слились»! Мы сдали ожившей мертвечине многомиллионный мегаполис и бежим, бросив на съедение всех, кто в нем до сих пор жив и ждет нашей помощи. Мы проиграли.