Все лики любви - Татьяна Алюшина

– То есть из матрицы ты благополучно вышел, – перевернулась Верочка так, чтобы лучше видеть его лицо. – А когда тебя главой района поставили, там же не создавать, а исправлять пришлось?

– А ты все про меня, как я вижу, знаешь, – усмехнулся Егор, посмотрев на нее весело.

– Господин Каримец лежал под капельницей сорок пять минут, и с большим душевным удовольствием рассказывал мне подробно твою биографию, – приподняв значимо бровку, оповестила Вера и усмехнулась: – Знаешь, мне кажется, что он страшно гордится и даже хвастается знакомством с тобой.

– Он подозревает, что я вполне могу стать президентом этой страны, и к тому моменту надеется быть в моих лучших друзьях, – усмехнулся Бармин и продолжил рассказ: – А в районе мне не исправлять, а все, считай, заново выстраивать пришлось, начиная с администрации. Это трудно, но очень интересно. Вообще мне нравится видеть воплощенными свои идеи и задумки. А когда ты понимаешь, что это работает, да еще как, и реальное дело пользу приносит, это особый кайф, непередаваемый. Вот так чиновничья карьера и началась, а на область меня поставили по политическим причинам, не хотели ставленника губернатора там иметь. Это обычные интриги и просчеты ходов. Номенклатурные игры кто за кого. Оборотная сторона моей работы. – И перескочил с темы, перевернувшись и притянув ее поближе к себе. – Помнится, одна девушка рассказывала мне, как играла в детстве в доктора, и что всегда знала, что станет врачом. Ну, так ты принимаешь мое предложение?

– Пока не знаю, – чересчур серьезно для такого момента ответила Вера и сбилась с тона, усмехнулась, – это как-то подозрительней бесплатного сыра.

– И что тут такого подозрительного?

– Я не поняла одного, зачем тебе как главе района такие сложности: кому-то там учебу оплачивать, ждать год, когда есть реальная возможность нанять готовых докторов.

– Найму, конечно, и мои ребята уже ведут переговоры с несколькими специалистами, только медперсонала нужно много, и желательно талантливого. Ты талантлива, я справки наводил, у твоего Васильева спрашивал и с деканом твоим общался. А чего ты так удивилась? – усмехнулся Бармин, заметив выражение ее лица. – Мне было интересно, да и, как ты сама заметила, просто так оплачивать чью-то учебу я не стану.

– То есть ты считаешь, что я настолько хороший и талантливый специалист, что за меня стоит заплатить? – принялась въедливо выспрашивать Верочка и даже села на кровати, прикрывшись простыней.

– Считаю, – подтвердил со всей серьезностью Бармин.

– И только поэтому ты делаешь мне такое предложение?

– И поэтому в том числе, – уклонился от прямого ответа Егор.

Она долго и внимательно смотрела на него, ну явно же по смыслу его ответа напрашивался, просто обязан был последовать резонный вопрос, но…

Вера встала с кровати, закутавшись в простыню, подошла к шкафу, открыла дверцу и, спрятавшись за ней, надела платье, закрыла дверцу и только тогда сказала смотревшему на нее с большим интересом Егору:

– Я пока не готова дать тебе ответ, – и бодрым голосом предложила: – Пойдем, что ли, чаю попьем?

Они провели вместе два дня. Не все время, понятное дело, у каждого своя работа, у Веры на следующий день по графику вторая смена, а у Бармина важные деловые встречи с утра, хорошо хоть не самого раннего. Что они и отметили долгими поцелуями и горячим соединением, а потом Егору пришлось спешно собираться и завтракать на ходу, уже опаздывал.

Поздно вечером он встретил Верочку после работы и снова с букетом, только на этот раз каких-то миленьких маленьких цветочков, и, заявив, что соскучился, сразу повез к ней домой, где они усердно демонстрировали друг другу, кто и насколько соскучился. И лежали, не включая света, в темноте, разбиваемой косыми линиями отсветов уличного фонаря на стене, и тихо разговаривали. Вера просила Егора рассказать о своем умении жить на природе, о Степане и шамане, о второй жизненной ипостаси Бармина. Он говорил, а она слушала завороженно. Ей нравился не только рассказ и его голос, ей нравилось даже, как он дышит, когда говорит…

– То есть ты заполярный Чингачгук? – спрашивала она, завороженная рассказом. – И так же, как он, неслышно по лесу передвигаешься?

– Это миф, что кто-то может неслышно передвигаться по лесу, – усмехнулся Егор, – это умеют делать только хищники из семейства кошачьих, и только в моменты охоты. То, как они тогда двигаются, надо видеть, словами не передать, как фантастически красиво. А так абсолютно все животные издают звуки, медведь ломится по тайге, так за сотни метров слышно, и лося, и волка, и птиц. Весь секрет их якобы «неслышимости», и индейцев в том числе, в осторожности и терпении. В умении затаиться и выжидать. Правильно дышать, замечать самые мелкие детали. Например, видишь вон там ветка лежит совсем сухая, обязательно заденешь, и хрустнет она, значит, ищи другой путь. Прямых расстояний в лесу нет, и там, где расстояние в пятнадцать метров можно пройти за десять секунд, мне может понадобиться десять минут.

– А терпение тут при чем? – спрашивала Верочка, и у нее аж глаза горели от интереса.

– Это самое главное в лесной жизни, – усмехнулся ее почти детскому живому любопытству Егор и с удовольствием пояснял: – Поспешность в лесу приведет только к гибели. Медленно надо ходить. Вот лесная мудрость. Заметил что-то, насторожившее тебя, затаись, замри, дыши правильно и наблюдай. В лесу любое горизонтальное движение подозрительно. Потому что вертикальное движение для леса нормально – то ветка упала, то птица полетела и ветка подскочила, и с деревьев часто падают и листья, и ветки, и шишки. И если насторожило что-то, сразу резко садись и замри. Жди и осматривайся. Если зверя или человека насторожит твое шевеление, он внимательно станет всматриваться в то место, где ты нашумел. А природой заложено, что человек может удерживать зрительное внимание на одном объекте не больше шести минут, животное приблизительно столько же. Значит, сидеть ты должен не меньше восьми минут, пока объект не успокоится, не удостоверится, что там ничего нет. Тогда и можно передвинуться дальше и снова затаиться. Вот так в Америке и появлялись «прямо из ниоткуда» перед белыми людьми индейцы. Да и мишки с волками перед нерадивыми охотниками.

– Восемь минут – это очень долго, – прикинула в уме Верочка.

– Если человеку что-то сложно, долго и трудно в лесу, то лучше туда и не ходить вовсе, пропадешь и сгинешь. Лес не терпит суетливости, громкости и неуважения. Мы и так нарушаем его границы и тревожим своим появлением. За последние столетия мы стали чужды лесу. Начнем с того, что человек в лесу ужасно воняет. Синтетической одеждой, городскими запахами, табаком, железом и оружейной смазкой, дымом от костров, и самое главное, потом, пахнущим той жуткой дрянью и синтетикой, что ест современный человек. И наш запах распространяется на сотни метров вокруг, только шагнул, а все зверье уже знает, что пришел чужак.