Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно - Чернов Александр Борисович

– Нет, государь. Наоборот, мы получили дополнительные подтверждения верности предложенных вашему величеству идей и путей их реализации, о чем в ближайшее время подготовим отдельную обстоятельную записку.

– Прекрасно. А сегодня, по совокупности ваших праведных трудов, позвольте мне поздравить вас, Дмитрий Иванович, и вас, Александр Михайлович, кавалерами ордена Святой Анны второй степени. Кроме того, перед вами, Александр Михайлович, я должен извиниться за то, что хотя некоторые ваши идеи пятилетней давности вызвали не вполне справедливую реакцию в столице и губернских управлениях, правда-то была ваша.

Теперь ясно: вы опередили свое время. Тем важнее для меня, для нас, загладить в отношении вас общественную несправедливость. Скажите, Александр Михайлович, если я попрошу вас подготовить положение о деятельности институтов земского самоуправления во всем нашем Зауралье, вы не откажете? МВД и местному начальству я поручу оказать вам полное содействие.

– С радостью и глубокой благодарностью за доверие, ваше величество! Конечно же возьмусь!

– Вот и чудесно. Значит, договорились. Да, кстати… Мне на днях доложили, что у вашего брата возникли проблемы со здоровьем жены и дочери. Серьезные. Это правда?

– К сожалению, ваше величество. Поэтому он переехал с семьей в Батум. Чахотка…

– Ясно. Я немедленно телеграфирую господину Банщикову в Институт крови. Вы же завтра прямо с утра свяжитесь с ним, пожалуйста. Надеюсь, Михаил Лаврентьевич и его коллеги смогут кое-что предпринять, чтобы избежать беды.

А сегодня, Дмитрий Иванович и Александр Михайлович, помогите, пожалуйста, Всеволоду Федоровичу в определении приоритетов индустриального развития Иркутска. И, по мере возможности, Красноярска. Это дело для нас важное и приоритетное. Время медвежьей глухомани для крупнейших городов на Ангаре и Енисее закончилось. Пора нашей Сибири перестать быть только кладовой России, она должна стать ее кузницей!

Вам надо в самое ближайшее время определиться с промышленными площадками и совладельцами-дольщиками будущих порохового, снарядного и инструментально-станочного заводов. Участие в этих государственно-частных предприятиях, ориентированных на выпуск оборонной продукции, – дело весьма ответственное. Я лично рассмотрю каждую кандидатуру, а не только морской министр и председатель правительства.

Эти заводы получат стабильные заказы от Морского ведомства на долгие годы, поэтому оборудование для них мы готовы закупить заграничное, на две трети за счет казны. Время не терпит. От местных участников дела: в первую очередь – земля, здания, котельные, электросиловые. И люди. А главное: готовность к долгой, трудной, зато почетной работе. На откуп же все целиком никто не получит. Скоренько нажиться и сбежать не выйдет. Даже думать об этом не советую. Курочка по зернышку клюет, так в Сибири говорят?

На первую пору часть инженеров и мастеров, конечно, нам придется прислать сюда с действующих предприятий. Значит, нужно готовить жилье для них. И, конечно, должны быть созданы все условия для обучения местных работников. Имейте в виду, что ваши новые заводы сами лет через пять должны стать донорами производственного персонала для будущих предприятий в Чите, Верхнеудинске, Хабаровске, Харбине, Дальнем.

Причем, прошу вас учесть особенно, господа, – теперь император обращался ко всем собравшимся сибирякам, – никаких национальных предпочтений при приеме на работу и в обучении не надо допускать. Все: и русские, и буряты, и евреи, и поляки, и даже китайцы, живущие в городе Иркутске и окрестностях, старожилы и люди вновь приехавшие, – все они равноправные подданные империи. Прошу, не забывайте об этом. Единственное преимущество – для демобилизованных. С аттестацией их полкового или экипажного командования об участии в боевых действиях во время китайского похода или японской кампании.

В конечном итоге Владивосток, Дальний и, возможно, еще один порт в Корее – это наш российский тихоокеанский фасад. Города-порты, парадные ворота. Но именно здесь, в Восточной Сибири, должен быть выстроен экономический становой хребет большой азиатской политики Российской империи. Победоносное выяснение отношений с зарвавшимися самураями мы должны воспринять не только как старт переселенческой программы с задачей освоения обширных целинных земель в сельскохозяйственном плане, но и как сигнал к началу индустриализации всего этого огромного края. Индустриализации! Запомните это слово!

Чтобы всем избежать разных толкований наших планов, я распоряжусь отпечатать отдельной книгой программу освоения Сибири и Дальнего Востока на ближайшие двадцать лет, которую тщательно продумали и подготовили для нас господа Менделеев с Сибиряковым. Для всеобщего понимания и руководства к действию. С моим личным к ней напутственным предисловием.

– Ну-с, дорогие господа флотские, милости просим на нашу иркутскую землю! Хлеб да соль будут ожидать вас сегодня у нас с Ольгой Васильевной. Господа комитетские, уважаемые Дмитрий Иванович и Александр Михайлович, вас также непременно просим. Но сперва поспешим к обедне в собор. Как говаривал наш доброй памяти Ермолов: доброе дело русскому человеку надобно всегда начинать с молитвы. – Генерал-губернатор Кутайсов взял бразды правления в свои руки в тот же миг, как поворот пути скрыл от провожающих вагонное окно и стоящего за ним государя. – По поводу вещичек своих не беспокойтесь. Вас разместят в «Гранд-отеле». Сейчас их туда отвезут, все будет в лучшем виде, не подмочат… Ну что, по тарантасам?

«Что прозвучало словно команда “По коням!”. Таки красава ты, господин главный начальник края. А, кстати, интересно, почему, прослужив свои лучшие годы в кавалерии, эполеты полного генерала Кутайсов получил от инфантерии, пехотные? Надо бы разузнать…»

– Любезный граф Всеволод Федорович, вас я попрошу сюда! Вы ведь не откажетесь составить компанию нам с супругой? – тоном, исключающим возражения, бодро топая по присыпанным снежной кашей роскошным лужам к ожидающим их крытым экипажам, спросил Кутайсов. – Моя дорогая Ольга Васильевна очень хочет поближе познакомиться с героем Чемульпинского дела, прямо извелась вся и меня уже порядком задергала.

– Опять у вас, мой милый Павел Ипполитович, чуть что, так женщина виновата? – с обворожительной улыбкой бывалой светской львицы и лукавой хитринкой в глазах изучая Руднева, ответствовала супругу генерал-губернаторша.

– На правду обижаться не должно, да и грешно-с. Не так ли, душа моя?

– Ой, так вся правда мужская, она только в одном: чтобы на своем настоять. Или вы не согласны со мной, любезный Всеволод Федорович? Простите мне мою нескромность, что без представления супруга к вам дерзаю обратиться, но вдруг в вашем лице найду хоть какую-то защиту от домашнего диктаторства и тирании?..

Так, за легкой пикировкой и шутками, они добрались до кареты. А когда дверца ее наконец захлопнулась, оставив потоки дождя, снежную шугу и пронизывающий ветер за бортом, Петрович поймал себя на мысли, что категорически не испытывает никакого дискомфорта в обществе Кутайсова и его жены. Практически никогда не обманывавшее его первое впечатление уверяло, что перед ним сейчас сидят хорошие, душевные люди, вдобавок давно и искренне привязанные друг к другу…

Вместе с дробным перестуком копыт по трехдюймовому дощатому настилу остался за спиной поскрипывающий напряженными цепями мертвых якорей Николаевский понтонный мост, установленный на штатное летнее место четыре дня назад. Позади, рассерженная искусственной преградой, шумит и несет вниз по течению мелкий ледяной окол своенравная, бурная Ангара. Сверху тянется из непроглядных туч мрачный креп дождя, а справа, за туманами, едва видны покрытые редколесьем острова, спасшие тысячи жизней во время огненного шторма четверть века назад…

Наконец цокот подков сменяется красноречивым хлюпающим чавканьем. И вот он перед ним, Иркутск 1905 года. Губернский город. Здесь все как обычно, как везде в России: в сырость – грязь, в сушь – пыль… Двухэтажный, каменно-деревянный. Мощным клином вдающийся в крутой речной изгиб. С возвышающейся над всем и вся величественной русско-византийской громадой собора во имя Казанской иконы Богоматери. С недотаявшими сугробами по углам дворов и канавами. С широченными улицами – опыт Великого пожара не забыт, – из-за проливного дождя представляющими собой грязную, взбитую колесами и копытами бурую жижу. Дерево и камень под ногами – только иногда, на тротуарах вдоль стен домов побогаче, учреждений, магазинов или церквей. На брусчатые мостовые, как в Москвах-Петербургах да в Варшавах-Одессах, он пока не заработал, как и на рельсовую конку, не то что на электрический трамвай…