Неведомый - Анна Аскельд

Праздник Прозрения превратил столицу Мегрии в украшенную цветами, располневшую от людей и торговых рядов старуху. Построенная многие столетия назад, крепость ни разу не поддалась натиску врага, но какой ценой! Каждый кусочек песчаной земли был напоен смертью и кровью тех, кто страдал от голода и жажды, подчиняясь прихоти королей. Глиняные и кирпичные дома помнили стоны мучимых болезнями людей. Ройг был проклят давно и надолго. И сейчас, глядя, как собирается толпа, Абнеру казалось, будто все сошли с ума, если ничего не видят. Впрочем, может, именно поэтому Слепой бог им так понравился?

Женщины, высовываясь из распахнутых окон, бросали под ноги лошадям цветы. Белые и алые, точно они кого-то победили. Ах да. Тьму. Абнер постарался, чтобы его улыбка не выглядела издевкой. Самое отвратительное – отовсюду на него скалилась мерзкая рысь. Ройг утопал в синеве, и голова Абнера закружилась. Ненавистный день, ненавистная жизнь. Лучше бы вместо него ехала Брунна. Но той внезапно стало плохо, и королева решила не покидать свою башню впервые за много лет. Компанию Абнеру составляли личная гвардия и воины серебряной руки. Из-за праздничных плюмажей было не рассмотреть торговые ряды.

Но Абнера и они волновали мало. Куда больше его заботила возможность выблевать съеденный завтрак прямо на лошадь. Отец бы позабавился, глядя, во что превратился его сын.

– Абнер Справедливый! Да здравствует Абнер Стравой! – неслось со всех сторон. Матери поднимали детей повыше, помогая им как следует рассмотреть своего короля. Пришлось махать рукой – той, которая не дергалась и не досталась еще черной крови. Пес внутри радостно скулил, предвещая потеху. Давай, свались с лошади, умолял он. Вот будет праздник!

– Вам плохо, ваше величество?

На него смотрело, расплываясь, лицо Хоупа. Сегодня советник вырядился в голубой плащ, отчего казался еще бледнее и синюшнее обычного. Ехал он по правую руку, совсем близко, и Абнер решил в случае, если его все-таки стошнит, постараться угодить на отвратительные одежды Даля.

– Пустое. Духота, немного кружится голова. Доберемся до трибуны, и в тени станет лучше.

– Понимаю, ваше величество, – часто закивал советник. – Мне тоже не нравится эта погода. Слишком жаркая выдалась весна.

Абнер собрался было ответить, но помешала наседающая со всех сторон толпа. Каждый протягивал в сторону короля какие-то вещи, и Абнер долго не мог понять зачем. Все вместе люди походили на кишащую червивую кучу, и их голоса звучали вороньим карканьем. Отвратительно.

– Благословение, ваше величество. Народ хочет получить ваше благословение. Вашими глазами смотрит сам бог, и им нужно, чтобы он обратил взоры и на них.

К нему, прокладывая в толпе широкую дорогу, двигался яграт. Безымянный, как все его собратья, он вычернил глаза и татру надел такую же – черную. Добавилась только узкая золотая тесьма по подолу и по краю широких рукавов. Молец, казалось, не чувствовал жары, и лицо его, добродушно улыбавшееся королю, даже не покрылось испариной. Люди почтительно затихали и норовили ухватить яграта за одежду. Стражники старались успокоить взволнованных прихожан, но, поскольку насилие в праздничный день было неприемлемо, удавалось им это с трудом.

– Спасибо. Я помню, – соврал яграту Абнер. Посмотрел на жрецов, устанавливающих каменную пиалу с водой, и содрогнулся. На мгновение ему захотелось пришпорить коня и ускакать отсюда далеко-далеко. Бросить корону, отказаться от трона, стать тенью без имени и отечества. Переплыть море и спрятаться в лесах Орракутты. Никто его там не знает, никто о нем не вспомнит. Представив себя заросшим длиннобородым старцем, сидящим с клюкой на пороге лесной избы, Абнер усмехнулся.

Ему помогли спуститься на землю и повели к пятидесяти ступеням храма, который всегда был Абнеру чужим. Риг шел слева и недовольно хмурил свои жидкие брови. Хоуп, напротив, наслаждался восторгами толпы, потрясал кулаками и даже произносил какие-то победоносные речи. Все это показалось Абнеру предвестником беды. Слишком много смеха – слишком много слез. Примета древняя. Любая калахатская ведьма согласилась бы. Да больше нет их, тех ведьм. Только бог – слепой и справедливый.

Каждый шаг Абнеру давался с трудом. Ступеньки были высокие, а сил – совсем мало. На середине пути ему понадобилось остановиться и отдохнуть. Гвардейцы делали вид, что все в порядке, но Абнеру казалось, будто все как один косо на него смотрят. «Не такого правителя они себе хотели. Какую надежду может внушить развалина, едва ползущая по храмовым ступеням? На поле боя мне конец». А где умирает король, там, как правило, гибнут и его подданные.

Огромные, высотой в два человеческих роста деревянные двери были приглашающе распахнуты. Но нет, сначала – речь перед любимым народом. Аромат зажженных трав заставил желудок Абнера сжаться, и пришлось прикрыть глаза и опереться рукой о край чаши, чтобы прогнать дурноту. Хоуп приблизился к нему, но Абнер помотал головой.

– Не надо. Все в порядке. Просто… день такой. Душный.

Кажется, советник ему не поверил, ну и не важно. Спорить с монархом Даль все равно не решится – не та порода.

В глубине храма, в полумраке, окруженные песнопениями, горели люмины и свечи. Десятки огней. Десятки глаз Слепого бога. Абнер посмотрел на воду, налитую в чашу служителями, и увидел свое замученное, осунувшееся лицо. Можно окунуться туда и держаться до тех пор, пока не задохнешься. Не самая скорая, зато и не самая плохая смерть. Король, утопившийся в божьих слезах, – чем не песня? Уж точно лучше той, которую, скорее всего, ему наверняка посвятят. «Тот, кто умер, наделав в штаны от боли».

Знатные получатся стихи, подарок для врагов.

Гвардейцы рассредоточились вокруг его сиятельной персоны, но народ больше не старался прорвать оборону. Храм – место священное, и в праздничные дни первыми туда обязательно входят особы королевской крови. Абнер постарался повернуться к ним лицом и не запутаться в длинном синем плаще, и у него почти получилось. Он неуклюже зацепился ногой за подол, но сделал вид, что так и задумано. И поднял руку в приветствии. Толпа радостно загудела.

Перед ним простиралось настоящее море из людских голов. Волосы самых разных оттенков, лысые макушки, покрытые платками и подставлявшие себя под палящее солнце, огибали торговые ряды и толпились даже у виселицы. Абнер старался не смотреть в глаза подданным, не желая обременять себя затаившимися в них ожиданиями. Что Абнер мог им дать? Слово всегда брала Брунна, а Абнер, некогда знаменитый своими речами, со временем привык больше молчать, чем говорить.

Все они ждали от него