Социализм для джентльменов - Бернард Шоу

драматической яркостью его произведений, его любовью к истине и его «morbidezza», но они вовсе не были захвачены его идеями. Перевод Вильямом Арчером драм Ибсена сделал возможным все движение и обеспечил, в действительности, признание в Англии заслуг Ибсена еще раньше, чем сама Норвегия последовала примеру Германии и признала его великим драматургом. Но Вилльям Арчер все-таки не является тем, кого я называю ибсенианцем; он еще недавно сказал следующее: «Если бы путем химического процесса можно было бы вытравить из произведений Ибсена всякий след доктрины или тенденции, их значение в моих глазах едва ли понизилось бы». Елизавета Робэн, самая одухотворенная из всех актрис, игравших когда-либо в драмах Ибсена, затмила свою собственную сценическую славу своим поразительным успехом писательницы. Как ни интересны ее книги, все-таки в них не больше ибсенизма, чем в романах Джоржа Элиота. Мой собственный опыт объяснить произведения Ибсена далеко не понравился всем приверженцам писателя, а еще менее мог он их убедить; он был гораздо более во вкусе оппозиции, потому что она усмотрела в нем пункты, направленные против Ибсена.

В действительности дело обстоит так, что право считаться приверженцем Ибсена заключается не в том, чтобы быть согласным с его воззрениями, а гораздо более в достаточной силе характера, дающей возможность устоять, не моргнув глазом, перед его страшным прожектором и в достаточной человечности, позволяющей разделять вместе с Ибсеном презрение жалкого идолопоклонничества, которое современная респектабельность называет своим идеализмом, и радоваться этому. Ибсен ужасно обидел и возмутил всех слабых, чувствительных, всех невоздержанных расточителей с «достаточным» доходом, всех более бедных снобов, желавших, чтобы их принимали за таковых, и всех милых людей, которые охотно смотрят на свет сквозь розовые романтические очки и видят его слегка окутанным приятной дымкой. Он вывел на свет Божий их отягощенные грехом тайны, он раскрыл их намерения и сорвал с них их маскарадные одежды. Лед, который он проломил, был тем льдом, по которому эти люди бегали на коньках; и вулкан, который он изверг был той горой, на которой эти люди строили свои виллы. Если вы сами не были возмущены, если вы по той или иной причине – которая вовсе не безусловно должна была быть причиной, заставлявшей действовать Ибсена – не желали, чтобы этот лед трескался, и чтобы вулкан извергался, вы просто-напросто спасались, крича о помощи. В этом заключается настоящее различие между Ибсеном и анти – Ибсеном. К счастью более благородные души и более сильные духом всегда находятся в состоянии возмущения. Ибсенианцы представляли собой силу избранную; противники же Ибсена не имели за собой ничего, кроме слабейшего из всех чудовищ, – толпу, во главе которой стояли робкие консервативные предводители.

Триумф Ибсена настолько полон, что в настоящее время нам приходится говорить о нем слишком много бессмыслицы. Например, общим местом сделалось то мнение, что Ибсен изменил все направление английской драмы и преобразовал ее технику. Я должен сознаться, что не в состоянии найти ни одного примера для доказательства этого утверждения. Влияние его произведений пресса прежде всего усмотрела в одной из моих драм, которая была поставлена на сцене в 1902 году, а написана в 1885 году, т. е. раньше, чем я вообще знал о существовании Ибсена. Ряд пьес, которыми Пинеро очаровал публику, воспроизведя в них известный женский тип, который в своих половых отношениях чрезвычайно характерен для нашей столичной цивилизации, неоднократно и бессмысленно приписывается влиянию Ибсена на Пинеро, несмотря на то, что эти пьесы не только являются безусловно и сильно характерными единственно и исключительно для таланта Пинеро, но и по их моральному выводу совершенно противоположны ибсенизму. Как моралист Пинеро является учеником Теккерея и Энтони Тролоппа; как драматург он сам является своим собственным учителем. Генри Артур Джонс страдал от той же самой глупости критики, хотя никто кроме него – не исключая даже Роберта Блечфорда – не вел так непосредственно по прямой линии своего происхождения от нашего великого английского учителя Чарльза Диккенса, который никогда не читал ни строчки из произведений Ибсена.

Тот факт, что Ж. М. Барри удалось избежать подобной критической оценки, вполне объясняет нам причину этих заблуждений. Критики, находившие, что произведения Ибсена не достаточно радостны и что характеры, им обрисованные, не достаточно героины, и не шедшие далее подобного признания, пришли к заключению, что всякого драматурга, не придающего значения счастливому исходу пьесы и делающего хотя бы слабые попытки воссоздать на сцене жизненные характеры, вместо того, чтобы давать обычные сценические фигуры ангелов и демонов, употребляя на это ведро штукатурки и мешок сажи, можно спокойно объявить циником, пессимистом и ибсенианцем – три благословенных, излюбленных слова неправедных судей. У Ж. М. Барри мы встречаемся с чрезвычайно приятным обращением с людьми, что всегда мешает ему мучить публику. Даже и в том случае, когда он открыто издевается над кем-нибудь (как, например, в «Supurpunch’е»), он в то же время так чрезмерно льстит ему, с такой почти жуткой ловкостью, так совершенно несвойственной Ибсену, который не пощадить даже лучшего друга. Сиднею Бренди удалось также избежать судьбы вышеназванных авторов, потому что он, поскольку это касается его лишенных условности драм, предупредил Ибсена.

То проникающее ходячую мораль ясновидение, которое придало простой остроте Оскара Уайльда силу, последовательность, гордость и страсть, было чересчур его собственной, свойственной только ему манерой, чтобы на нее можно было наложить клеймо «made in Norway»; а в своих менее оригинальных произведениях Уайльд совершенно очевидно являлся запоздалым романтиком из школы Теофиля Готье. Что же касается лично меня, то я вовсе не должен говорить, что все мои идеи, которые так легко приписываются Ибсену, Шопенгауэру, Толстому, Стриндбергу и Ницше, были высказаны английскими социалистами – гораздо раньше, чем лондонская пресса заговорила о них. Теория Ницше» трактующая христианство как рабскую мораль, является лишь остроумным предположением в сравнении с предшествовавшей ей, разработанной Стюартом Гленни той же теорией, являющейся действительной основой философии истории цивилизации, начиная с 600 года до Рождества Христова. Но лица, сейчас же ссылающиеся на Шопенгауэра и Стриндберга, как только намекают о том, что женщина не ангел, очевидно, совершенно не знакомы со страстной, полной горечи, антифеминистской пропагандой Бельфорта Бакса, а также и с его очерками о буржуазной морали. Для нас моральная штукатурка отвалилась с домашнего очага и семьи и ее «Кормильца» (который является подражанием королю Артуру Теннисона) гораздо раньше, чем в нашу прекрасную литературу, произведя целую сенсацию, вошли «Нора», «Маленький Эйольф» и «Крейцерова соната».

Английским журналистам приписывают недостаток в национальном самоуважении поскольку это касается вопросов искусства и науки, потому что они постоянно утверждают, что Англия в этих областях –