Южное открытие, произведенное летающим человеком, или Французский Дедал - Никола Ретиф де ла Бретонн

О братья мои! Человек Руссо был тысячу раз прав, и это хорошо чувствовал издевавшийся над ним человек Вольтер, как и пытавшийся подражать Вольтеру человек Палиссо!{70} Человек Вольтер не хотел, однако, воздать должное человеку Руссо, уступавшему ему в богатстве и даже в уме, зато превосходившему его одаренностью и философией. Я нахожу извинение для человека Вольтера. Такому человеку, как он, трудно признать кого-нибудь стоящим выше. Мне даже нравится эта благородная гордость. Выше ее только еще более благородная гордость человека Руссо, не желавшего ничего принимать от богатых людей, которые, давая ему, считали бы, что его покупают, тогда как на самом деле они оказывали бы этим честь только самим себе.

Перехожу к последним штрихам моей моральной картины. Люди доходят до богохульства в отношении природы, объявляя преступлениями самые священные действия. Самым большим преступлением среди них считается акт размножения. Слушайте внимательно, братья мои! Один несчастный солдат, в расцвете сил и давно лишенный женской ласки, однажды заснул после путешествия. Когда он проснулся, его чувства были возбуждены, он находился словно в состоянии опьянения. Он увидел прекрасную молодую девушку, несшую кувшин с водой, бросился на нее, опрокинул ее и удовлетворил свои желания. Тотчас братья этого человека накинулись на него, избили его и бросили в темницу, откуда извлекли через восемь дней, лишь с тем, чтобы сжечь его живьем. Я видел это и содрогался от возмущения и негодования. Я готов был растерзать всех этих тигров. За какое оскорбление природы, за какое преступление против бога они так отомстили?

У одной молодой девушки был прелестный возлюбленный, но ему отказали в ее руке потому, что его родители не занимались дурными делами и остались бедными. Девушка была влюблена. Она уступила настояниям молодого человека и забеременела. Отец, узнав об этом, избил ее и проволок за волосы по улице. Это повлекло за собой выкидыш и смерть девушки. Преступление жестокосердного отца не было, однако, наказано ввиду якобы нанесенного ему тяжелого оскорбления. Можете ли вы понять, в чем заключалось это оскорбление? Я этого понять не могу. Я знаю только, что люди являются извергами и гнусными богохульниками в отношении природы и ее священных законов.

Доказательством этого служит также следующее. Люди имеют обширные дома, куда запирают женщин, которым предписывают, как добродетель, быть бесплодными, оскорбляя этим природу и богохульствуя, поскольку бог создал их сообразно потребностям размножения рода. Они имеют также обширные дома для мужчин, которым предписывается нечто аналогичное… Какое недоброжелательное чудовище сделало бы человеку больше зла, чем он сам причиняет себе!

И в то же время эти самые люди, объявляющие бесплодие добродетелью, имеют женщин, являющихся бесплодными лишь вследствие того, что они слишком много делают то, от чего становятся беременными. Вы не можете составить себе представление обо всем распутстве этих женщин и мужчин, имеющих с ними дело. Здесь проявляется людская низость во всей своей непостижимой гнусности! Они ставят этих несчастных ниже всех существ и бесчестно злоупотребляют их телом. Это еще не все. Их начальники относятся к подобным женщинам терпимо. Но вдруг, когда этого меньше всего ожидают, они посылают злых людей, которые набрасываются на этих женщин и запирают их в смрадном месте, отобрав у них все их имущество, как незаконно приобретенное, хотя, по-моему, они его столь же законно зарабатывают, как и другие людские существа. Поступая так, они вредят также самим себе, так как эти женщины, которые могли бы быть добрыми, зная, что их не ждет ничего хорошего, стараются причинить как можно больше зла, как бы мстя заранее.

Это напоминает мне другую несуразность людей в области законов. Им доставляет столько удовольствия делать зло, что они установили законы, предписывающие вешать и колесовать тех, кто украдет или убьет. Может быть, вы думаете, братья мои, вы, обладающие лишь грубым инстинктом, что человек пытается одновременно уменьшать случаи воровства и убийства, пресекая их причины? Напротив, он их увеличивает. Он обставляет дело таким образом, что благодаря значению, которое он придает богатству, тщеславию и высокомерию, дозволенному богачам, стремление к богатству становится непреодолимым. Не упраздняя поводов гнева и мести, он тем самым порождает убийц. Меня удивляет только, как они все не становятся убийцами и не делают законы излишними, не оставляя никого, кто был бы заинтересован в их применении.

Бывают даже случаи, когда кажется, что только что сказанное мною близко к осуществлению; это именно бывает, когда они воюют. Тогда убийство, воровство, насилие и все вообще преступления становятся дозволенными по отношению к соседней нации, как будто бы она состоит из одних чудовищ, порожденных врагом всей природы. А между тем, согласно их религии, они вдвойне братья. Люди, мне кажется, несмотря на всю свою просвещенность, еще не настолько разумны, чтобы уяснить, что каждая война причиняет в течение одной кампании больше зла, чем сто прекрасных законов смогут сделать добра в течение ста лет. В этом отношении люди — настоящие дети или, вернее, настоящие обезьяны. К тому же, после их безумных войн их виселицы и орудия колесования бывали загружены работой.

Следует еще отметить, братья мои, что человек более непостоянен, чем наши братья из Малакки. И несмотря на это, он принуждает себя иметь одну единственную жену в течение всей своей жизни. Этого одного было бы достаточно, чтобы навсегда отравить существование этих несчастных существ! В свое время один из них обратил их внимание на то, что этот безумный закон вызывает убийства и отравления. Ему ответили, указывая на орудия колесования и костры, что зато он доставляет удовольствие ломать убийце кости и сжигать их живьем.

Таков человек. Он превратил богатство в идола, не оставив в то же время никаких честных средств для его приобретения. В самом деле, честные средства требуют очень большого времени, и человек, который только их применяет, может надеяться, что воспользуется благами богатства лишь его потомство. Соблазн, однако, так велик, что люди часто обращаются к средствам недозволенным, и тогда таких людей вешают, колесуют, сжигают… если только они не избрали некоторых недозволенных средств, которые эти низкие лицемеры молчаливо терпят, прикидываясь, будто считают их допустимыми, и маскируя всю их гнусность; например, угнетать провинции, морить голодом армию или поставлять ей испорченный провиант и т. п.

Чего только нельзя было бы еще рассказать о нелепых, суеверных, бессмысленных убеждениях людей, живущих в провинции и в деревнях! Тема эта неисчерпаема! Удовольствуемся, однако, вышеприведенной картиной.

Вот, значит, каков человек, дорогие братья! Вот существо, которое вы считаете властелином мира и судьбе которого вы завидуете! Ах, вы были бы во сто раз счастливее его, если бы он своим существованием не смущал покоя всей природы! Это порабощенный, скованный, дрожащий, истязуемый и преследуемый раб, ежеминутно рискующий погибнуть от веревки, железа или огня, имеющий несчастие предвидеть все грозящие ему бедах и миллионы раз переживать их еще до того, как они наступают. Если он избегает их, то он полон страха перед естественными несчастиями. С детства он предвидит случайную или естественную смерть, и это отравляет все его радости. Религия умножает его страхи, так как число утешаемых ею столь незначительно, что может не приниматься в расчет. Его законы так плохо составлены, что причиняют в десять раз больше зла, чем предупреждают. Наконец, его ум так извращен, что если бы он прочел это письмо, содержащее одну голую правду, он сказал бы с презрением: сразу видно, что это писала обезьяна!.. Если бы, однако, эту правду написал кто-нибудь из ему подобных, то он стал бы травить его, обвиняя в ниспровержении всех устоев. Но, к счастью, я обезьяна и поэтому не подчиняюсь его издевательским законам, его нелепым предрассудкам. Я могу молоть, по его мнению, вздор, не опасаясь ни веревки, ни колеса, ни костра… Кстати, о костре. Знаете ли вы, что вопреки божественному законодателю, столь человечному, смиренному, кроткому, толерантному, в Малакке безжалостно сжигают всех, чьи воззрения отличаются от воззрений испорченных священнослужителей этой суеверной нации?{71} Их же воззрения чрезвычайно далеки от истинной христианской веры, и я охотно готов поверить, что если бы туда явился сам Христос проповедывать свое учение, то его бы схватили, доставили в святую инквизицию и, облачив в одежду осужденных, сожгли бы, разве только он сам избавил бы себя от казни. Во Франции я могу рассуждать. Зато в стране альгарвов{72}, несмотря на то, что я обезьяна, я был бы сожжен, как вдохновленный дьяволом, которого я не знаю и который вовсе не стремится обладать бедными обезьянами, так как у нас нет души, которую можно было бы жарить и поджаривать в аду, — ужасном местопребывании, где, к счастью, ни я, ни вы, мои братья, никогда не очутимся. Это местопребывание, однако, вполне достойно людей. Они сами почувствовали, что, как ни несчастны они в этом мире, этого еще недостаточно, чтобы наказать их за их злобу, за все страдания, которые они причиняют себе подобным, а также бедным животным.