Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий

Помолясь, он спросил ее о здоровье и, приняв благословение, поцеловал ей руку, а потом и в уста.

Помолчав, он стал снова пред ней на колени и молвил:

– Молил мя Юрьюшка благословения твоего, дабы благословила его в лице моем, тяжко болен он…

Заплакала Марья Ярославна, охватила за шею Ивана и, крестя потом частым крестом, заговорила с рыданьями:

– Благословляю Юрьюшку моего именем Божьим, всей любовью своей. Прости, Господи, все грехи его, помоги ему, Господи! Спаси, Господи, роженое мое дитятко.

Получив благословение для Юрия заочное, поднялся с колен Иван Васильевич и заметил, что братья в стороне держатся. Понял он, что у них уже был разговор с матерью о завещании Юрия на случай смерти его.

В это время вошел дворецкий старой государыни спросить, куда обед подавать: в трапезную или в опочивальню.

Марья Ярославна, чувствуя себя лучше, приказала:

– В трапезной будем обедать.

Иван Васильевич, не видя сына, не вытерпел и спросил:

– Матушка, а где же Ванюшенька мой?

– Со стремянным своим, с Никифором Растопчиным, по полям на конях скачут, к обеду будут.

Дверь в этот миг шумно отворилась, и Ванюшенька, румяный, оживленный, вбежал в опочивальню.

– Прости мя, бабунька, далеко мы заехали, – заговорил он, но, увидев отца, кинулся ему на шею, радостно выкрикивая: – Тату мой, тату!

За трапезой много раз беседа братьев грозила перейти в ссору, изобилуя намеками и острыми словами, но присутствие умной и всеми сыновьями любимой и чтимой матери не допускало этого. Марья Ярославна умела вовремя найти строгое или ласково слово, и братья сдерживались, не смея враждовать открыто.

Одно время младшие братья дошли до такого раздражения, что вот-вот могли оскорбить великого князя, несмотря на то, что старший брат был весьма сдержан. Государыня гордо и величаво поднялась со скамьи своей и, зная, что вражда меж братьями идет из-за владения вотчиной князя Юрия, сурово крикнула на младших:

– Что вы, яко враны хищные, над живым братом раскаркались! Князь великий ништо еще о сем не сказывал, а у Юрья духовная есть. Стыд и срам мне от таких речей. Яз матерь вам и великая княгиня и такого невежества не допущу пред лицом своим.

Великий князь, тоже встав из-за стола, подошел к матери с лаской.

– Прости нас, матушка, – сказал он, – яз не мыслю, дабы кто из нас забыл почет к матери своей, и первый прощенья у тобя прошу, ежели чем согрубил.

– Нет, Иване, токмо не ты! – воскликнула Марья Ярославна, протянув руки к великому князю.

Иван почтительно поцеловал руку матери и молвил тихо:

– Рад сему, матушка, что веришь мне. Мыслю, и братья ничем изобидеть тобя не хотели.

В это время вошел поспешно в трапезную дворецкий государыни и доложил:

– Вестник к великому князю с Москвы от владыки Филиппа. Где, государь, принимать будешь?

Иван Васильевич, обернувшись к матери и догадываясь, о чем весть, тихо сказал:

– Где прикажешь, матушка, там и приму вестника.

– Зови сюды, – дрожа и бледнея, с трудом выговорила Марья Ярославна.

По зову дворецкого тотчас же вошел молодой послушник в запыленной одежде и с почерневшим от пыли лицом. Помолившись и отдав по-монастырски поклон, он торопливо заговорил:

– Преосвященный наш, владыка Филипп, повестует: «Великий государь, сын мой духовный, со скорбью великой уведомляю тя: Божией волей днесь, сентября в двенадцатый день, в субботу, в десятый час дни преставился на Москве благоверный и христолюбивый князь Юрий Василич…»

При этих словах великая княгиня беспомощно опустилась на скамью и, пав головой на стол, зарыдала, не подавая голоса, и только вздрагивая плечами.

– «Прошу тя, государь, – продолжал вестник, – извести мя, как повелишь: хоронити ли без тобя новопреставленного брата твоего или тобя ожидати? Благословляю тя, молитвенник твой, смиренный раб Божий Филипп».

Среди наступившего тягостного молчания Иван Васильевич, видя, что мать потеряла сознание, приказал вестнику:

– Повестуй владыке: «Отче святый и молитвенник мой, без меня и братьев моих не хорони князя Юрья. Взявши же тело его, положи во гроб каменный с почетом великим и поставь его среди церкви Михаила-архангела. Яз же к погребению с братией вборзе на Москве буду…»

Потом, обратясь к дворецкому, добавил:

– Угости вестника, пусть отдохнет, а после дай грамотку ко всем заставам: гонит-де он по приказу великого князя и давали бы ему коней сменных без замедленья…

Глава 11

Царевна цареградская

Покинув Рим, караван царевны Зои шумным, блестящим и богатым табором пересек Италию, проходя города Витербо, Сиену, Флоренцию, Болонью и Вигенау. Везде царевне устраивали торжественные встречи и празднества как «наследнице кесарей», духовной дочери святого престола и невесте могучего государя московского. Особенно сильное впечатление производили на итальянцев богатейшие русские одежды царевны, отороченные мехом, осыпанные самоцветами, жемчугом и шитые золотом, а также вооружение воинов и кони их. Стража и папский легат, ехавший в полном облачении вслед за большим распятием, придавали каравану, несмотря на его шум и блеск, некоторую строгость.

Особенно пышная встреча была оказана царевне на родине Ивана Фрязина, в городе Виченце, принадлежавшем Венецианскому государству. Празднества здесь продолжались несколько дней, сопровождаемые торжественными шествиями молодежи, изображавшей в живых картинах разгром турок и возрождение византийской империи.

Во всех итальянских городах царевна Зоя вела себя, как преданная Святому престолу католичка, а в Болонье даже отслушала мессу у могилы святого Доминика, основателя знаменитого ордена проповедников и инквизиторов.

Слухи об этом приходили в Москву через итальянских и немецких купцов, опережавших медленное и торжественное шествие каравана царевны, проследовавшего потом через Аугсбург на Нюрнберг, а потом в Любек, дабы плыть отсюда морем. Прибыв в этот город сентября первого, караван царевны задержался здесь из-за множества людей более восьми дней. Только сентября десятого удалось им подрядить немецкий корабль, отплывающий в Колывань.

Все вести эти докладывал великому князю дьяк Курицын, собирая их в Москве, и во Пскове, и в Новгороде от разных чужеземных людей в разное время.

– Ныне, государь, – говорил он, – чужеземцев-то у нас вельми много стало.

– Вборзе их еще боле будет, – усмехнувшись, молвил великий князь и задумался.

Дьяк Курицын молчал, не осмеливаясь нарушать дум государя.

– Вижу ясно, – заговорил Иван Васильевич медленно, будто сам с собой, – как ползет от Рыма к Москве караван сей, змеей нарядной извиваясь, и ведаю, пошто он ползет. Не удалось латыньству через собор нас к унии принудить, через постель сие учинить хотят. Токмо не накинуть папе аркана на Русь. Татары в рабство ее мечом и огнем обратили, рабство сие мы зачинаем ныне свергать. Они же блазнят собя крестом латыньским нас под новое иго поставить. – Великий князь смолк, но вдруг, гневно топнув ногой, громко воскликнул: – Токмо не быть сему ни вовек!

Курицын с некоторым недоумением посмотрел на Ивана Васильевича и нерешительно спросил:

– Пошто ж, государь, ежели так ты мыслишь, путь латыньству на Русь пролагаешь?

Государь усмехнулся:

– На то сей путь пролагаю, дабы сама Русь по нему ходить могла, когда и куда ей надобно будет.

К середине сентября великая княгиня Марья Ярославна совсем от болезни оправилась и вернулась в Москву из Ростова Великого.

К этому же времени были в Москве и все братья Ивана, и снова начались семейные совещания и разборы духовной князя Юрия Васильевича. На всех советах присутствовали княгиня Марья Ярославна и духовник ее, престарелый отец Александр, читавший и разбиравший духовную грамоту.

После долгих чтений и разборов духовной из нее прежде всего можно было узнать, что князь Юрий просит мать и брата своего, Ивана Васильевича, выкупить у заимодавцев Владимира Григорьева и Андрея Шихова золотые и серебряные вещи, а также постав сукна ипского, под которые было им взято взаймы четыреста десять рублей с полтиной, и обратить это имущество на помин его души в церквах.

Далее в духовной указано было, что золотое монисто, благословение Юрию бабки его, Софьи Витовтовны, он отдает сестре своей Анне, великой княгине рязанской, все же одежды свои и меха оставляет он матери своей, великой княгине Марье Ярославне: хочет она – себе возьмет, хочет – на помин души его раздаст.

Что же касается удела, полученного от отца и состоявшего из градов: Димитрова, Можайска, Серпухова, Медыни, Хотуни, из сел московских и из сел, завещанных бабкой, Софьей Витовтовной, то об этом князь Юрий совсем умолчал, как и о второй трети[58] «володимирской», которую должен он был на Москве делить пополам с Андреем большим и «держать по годам»…