Ведьма княгини - Симона Вилар

Но варяг не замедлил шага. Только подмигнул на ходу, правда, и ладони с рукояти меча не убрал. Так и шагнул под навес на столбах, ударом ноги распахнул дверь. И вошел. Как в черную дыру провалился.

Из лесу еще подтягивались воины сотни. Озирались, оглядывая все древлянское. Непривычно было, что изгородей нет, лишь кое-где перекинуты от дерева к дереву жерди, чтобы скотина не разбредалась. А еще подивило множество разбросанных черепов животных — козьи, коровьи, волчьи. Обычно такие черепа поднимают на шестах, чтобы отпугивать лесных духов. Тут же их как будто кто-то повалил. А еще заметили, что вокруг всего погоста темнеет взрыхленная полоса вспаханной земли, причем совсем свежая. А подле нее еще одна, но уже подсохшая, как будто притоптанная не то копытцами, не то лапами, а то и какими-то маленькими ножками.

Ведьма Малфрида так и сказала, что это железным лемехом люди ограждаются от духов леса. Но, видать, ненадолго эта черта помогает, ведь не зря же шесты с черепами повалены, видимо, нежить достаточно сильна, чтобы пробираться к самым избам. Малфрида почти буднично поясняла это столпившимся вокруг нее дружинникам, воины слушали, невольно норовя поскорее переступить из чащи за черту, а некоторые начинали и расходиться среди изб погоста. Кто-то пробовал толкнуть дверь ближайшей избы. Оказалось заперто. Но Ольге как будто и дела не было до всего. Нервно мяла расшитые поводья буланой, с седла не спускалась, непрерывно глядя на дверь, за которой скрылся ее воевода, ее верный боярин… милый Свенельд.

Но вот он появился, такой же, как и всегда, в своей алой с серебряной каймой накидке, в высоком островерхом шлеме. Причем улыбался и тащил за собой упиравшегося лохматого мужика в длинной беленой рубахе.

— А ну скажите этому необожженному горшку Милюте, что мы не блазни, а самые что ни на есть русичи. А ты погляди, сколько нас. Чего трясешься-то?

Названный Милютой постепенно успокаивался. Даже поклонился, коснувшись пальцами земли.

— Да будет с вами…

Резко осекся, оглянулся через плечо, словно чего опасался. Но все же докончил:

— Да будет с вами милость богов, добрые люди.

Широкая рубаха болталась на нем, Милюта выглядел изможденным, всклокоченным и грязным, как будто о бане вовек не ведал и гребня не знал. А вот на ногах его были добротные сапоги рыжей кожи, едва ли не городской выделки, правда, давно не смазываемые, грязные, с комьями налипшей глины.

— Примешь ли на постой, как встарь, Милюта? — скорее не спрашивал, а приказывал Свенельд. — А то смотри, я саму княгиню киевскую тебе в гости привез. Как такой гостье почет не оказать!

Блуждавшие маленькие глазки древлянина остановились на всаднице на буланой лошади, изучали словно с недоверием, но уже не страх в них был, а нечто оценивавшее. Увидел он кралю, какую в лесах этих поди и не сыщешь: статную, горделивую, с достойным белым лицом, ясно-серыми, не по-бабьи мудрыми глазами. Еще древлянин Милюта отметил, как она одета — непривычно по здешним меркам, но и богато неимоверно. Никакой вышивки с обережными знаками, что придавало ее одеянию почти траурный вид, только дивное сукно цвета лесной фиалки ниспадало до самых шпор, отливая в складках серебром. Голову молчаливой всадницы покрывало тонкое белое покрывало, удерживаемое вкруг чела светлого серебра обручем, причем без всяких подвесок и украшений, даже височных колец не было. И тем не менее чеканка на обруче была затейливой и богатой, да и от всего облика этой женщины веяло таким величием и достоинством, что Милюта ни на миг не засомневался — княгиня! Ольга Киевская, повелительница Руси, из-за которой и разгорелся весь этот сыр-бор, которая единственная может прекратить то, что творится в их несчастном краю.

И Милюта так и рухнул на колени перед копытами ее буланой.

— Пресветлая княгиня… сударушка… так ждали тебя! Теперь все исправится, теперь развеют колдуны чары и вновь засияет над нами солнышко ясное, защебечут птицы, уйдет тьма!

Ольга смотрела с легким недоумением. В какой-то миг заметила, что из других изб тоже повалили древляне — то ли привлеченные восторженными криками Милюты, то ли сами устали таиться и теперь сходились к всаднице в богатых одеждах, перед конем которой ползал по земле их староста. И теперь они все потянулись к Ольге, стали улыбаться почти блаженными счастливыми улыбками. Она видела их измученные, изможденные лица, видела, как загораются их глаза.

— Свершилось! Чернобог не солгал, волхвы не обманули… Прибыла к нашему князю невеста, теперь можно перестать молиться Морене и Черному!..

Только позже, когда Ольга сидела в большой избе Милюты и сам хозяин подливал ей в чашу древлянской густой сыты[79] с брусникой, ей поведали, чем вызвано их ликование. Оказывается, после казни ее мужа (при этом Милюта почти простодушно называл Игоря князь-волк) волхвы сказали, что теперь Русь накинется на древлян со страшной местью и только одно они могут предпринять, чтобы спастись: вызвать силу, которая и Руси может встать поперек. Им следует признать своими темных богов, которые дадут силу тому племени, какое поднимет их над другими. Теперь в лесах уничтожены все капища Велеса, Рода и Даждьбога, но стоят изваяния Морены и Чернобога, которым надобно поклоняться. Эти боги оградят древлян, они пошлют свои рати нелюдей против поработителей. Поработителями древляне считали русичей, справедливо полагая, что Русь не простит непокорному племени убийства князя. Но если Русь забудет обиду, если признает главенство родовитого Мала Древлянского и отдаст за него свою правительницу — волхвы позволят наряду с темными богами поклоняться и светлым. Вот тогда и пропадет это ненастье, духи леса успокоятся, уйдут в свои чащи и навьины миры[80], позволив древлянам жить, как ранее.

— А тебе-то чем было плохо, Милюта? — подался вперед Свенельд. — Уж кому-кому, а тебе на твоем погосте на что было жаловаться?

Милюта на миг потупился, повозил ногами в киевских сапогах по грязным половицам. Даже отмахнулся, когда его бледная брюхатая жена подала новый ковш с сытой.

— Древлянское племя было несвободным, — вымолвил он, словно повторяя за кем-то заученные речи. — Олег Вещий нас примучивал, Игорь князь-волк нас примучивал, теперь рати витязей-мстителей на нас пойдут. Был ли у нас выход? Вон Игорь с нас три дани хотел содрать: сперва тебя, Свенельд, прислал на полюдье, потом сам со своим войском явился, три шкуры с нас содрал, а потом еще и с малой ратью опять вернулся, хотел еще взять. Вот мы его и принесли в жертву Морене и Чернобогу. Сказали ведь волхвы после великих гаданий: если повадится волк к овцам, то выносит все стадо, пока не убьют его.