Огонь и сера - Линкольн Чайлд

Гарриман поправил галстук, попытался удобнее устроиться на жестком деревянном стуле. Этот стул у штатных репортеров считался орудием пыток. Редактор вышел из-за стола и, присев на его край, закурил «Лаки страйк». Он наверняка считал себя крутым парнем старой закалки – из тех, кто способен перепить любого, грубит всем и каждому и дымит как паровоз. То, что с недавних пор курение на рабочем месте признано незаконным, его, похоже, ничуть не смущало. У таких начальников в ящике стола обычно припрятана бутылка дешевого виски и рюмашка. В черных полиэфирных брюках, поношенных туфлях и синих носках Крис олицетворял то, чем Гарримана с детства пугали родители. Стараниями семьи юный Гарриман отправился в частную школу и получил образование «Лиги плюща»[39]. Однако же начальник – Крис...

– Статья о Менке – просто песня. Чертовски сладкозвучная песня.

– Спасибо, сэр.

– Признавайся, тебя озарило? Перехватить нужного человека за день до отъезда на Виргинские острова...

– На Галапагосские.

– Один хрен. Скажу честно: прочитав статью в первый раз, я чуть не сблевал. Мало мне было бреда в духе секты нью-эйджеров. Но ты зацепил читателя: продажи выросли на восемь процентов.

– Здорово, сэр.

В «Пост» только о продажах и говорили, а в «Таймс», где Гарриман работал прежде, слово «продажи» считалось ругательством.

– Здорово? Да я тащусь! Заманить читателя – от репортажа большего и не требуется. Пора бы осознать это всем шутам, которые корчат из себя репортеров.

Пронзительный голос, словно коса, взрезал воздух по широкой дуге и взмыл выше, в отдел новостей. Гарриман поерзал.

– Ты нашел этого типа, фон Менка, и не дал истории с дьявольскими убийствами затухнуть. Поручаю ее тебе. Пока остальные агентства занимались онанизмом, дожидаясь новых убийств, ты просто взял и сделал новости.

– Спасибо, сэр.

Крис одной затяжкой докурил сигарету и, бросив окурок на пол, придавил его мыском ботинка. Гарриман насчитал двадцать один аккуратно приплюснутый бычок.

Редактор с присвистом выдохнул дым и закурил новую сигарету, оглядывая сотрудника с головы до пят.

Гарриман снова поерзал. Что-то не так с его внешним видом? Быть не может: университет с первых дней научил его выглядеть должным образом. И уж не Крису судить о его внешнем виде.

– Этой историей занялись «Нэшнл инкуайрер», «Ю-Эс-Эй тудэй», «Реджис» и «Гуд дэй, Нью-Йорк». Ты хорошо поработал. По сути, так хорошо, что тебя следует перевести спецкором в отдел криминальных новостей.

Не ожидавший подобного, Гарриман еле совладал с лицевыми мускулами: не хватало только сидеть и улыбаться, как идиот.

– Спасибо большое, мистер Крис, – кивнул он. – Правда, сэр, большое спасибо.

– И еще: репортер, сумевший поднять продажи на восемь процентов, достоин поощрения. А поощрение означает прибавку в десять тысяч долларов – немедленно.

– Еще раз спасибо.

С плохо скрываемой забавой главный редактор оглядывал Гарримана с ног до головы, задерживая взгляд на галстуке, рубашке в полоску, на туфлях.

– Я уже сказал, что твоя история зацепила читателя. Благодаря тебе кучка нью-эйджеров и повернутых на Судном дне психов тусуется в парке напротив дома, где жил Катфорт.

Гарриман кивнул.

– Но этого мало. Пока. Они жгут свечи, поют свои песенки... только сопливых эльфов с крылышками не хватает. Теперь нам нужно написать продолжение. Во-первых, историю об этих ребятах. Серьезную статью, заслуживающую доверия. Статью, прочитав которую остальные придурки захотят присоединиться к их ежедневным встречам. Если все правильно подать, накапает приличная толпень. Можно даже имитировать телесъемку. А что, вдруг да соберем целую демонстрацию?! Понимаешь, к чему я? У нас в «Пост» правило, я уже говорил: не сидеть и не ждать чего-то, а взять это что-то и сделать.

– Да, мистер Крис.

Босс посмотрел на Гарримана сквозь свежее облачко дыма.

– Позволь дружеский совет? Между нами...

– Конечно.

– Выбрось ты свой паршивый галстук и дешевые мокасины. Смотришься, как чертов таймсовский репортер. Ты – в «Пост». Я на все сто уверен, что ты не хочешь назад, к этим тупицам, у которых очко играет, правда? Теперь иди и возьми интервью у каждого психа с Библией в руках. Нащупал нерв – дави на него, не дай истории рассосаться. И добавь персонажей поколоритнее. Найди мне лидера этого сброда.

– А если его нет?

– Создай сам, возведи на пьедестал, повесь медаль на грудь. Чую, заварилось нечто крупное. И знаешь что? За тридцать лет нюх не подвел меня ни разу.

– Да, сэр. Спасибо, мистер Крис. – Гарриман постарался, чтобы в голосе не проскользнуло презрение.

Он даст Крису то, чего тот просит, но сделает это по-своему.

Крис глубоко затянулся, и сигарета, зашипев, засвистела. Оставшийся бычок начальник бросил на пол и затоптал. Откашлявшись, он улыбнулся, обнажив ряд неровных зубов – желтых, как спелые кукурузные зерна.

– Порви их всех! – загоготал Крис.

Глава 42

Васкез задумчиво прожевал кусок вяленой говядины с зеленым перцем чили и запил водой. Вернувшись к кроссворду в лондонской «Таймс», поразмыслил, затем стер одно слово и отложил газету.

Им завладела легкая ностальгия – как всегда перед концом операции. Скоро все, что он придумал и приготовил в этом маленьком уютном мирке, станет достоянием истории, и его приберут к рукам полиция и фотографы. В то же время Васкез смотрел вперед, туда, где ждали солнце, свежий воздух и шум прибоя. Как ни странно, даже снаружи киллер не чувствовал той свободы, той жизни, которые ощущал здесь, в каморке, согнувшись в три погибели – на грани убийства.

Васкез перепроверил оборудование: глянув в прицел, чуть подрегулировал его с учетом ветра, поправил пламегаситель. Осталось всего несколько минут. В магазине – четыре патрона, в патроннике – пятый, но потребуется только два. Васкез снова переоделся в рвань.

Без пяти час. Киллер с тоской оглядел «гнездышко», все, что ему предстояло бросить. Кроссворд закончить уже не удастся.

Убийца прильнул к прицелу. Минуты шли.

И снова открылась дверь на крыльце. Васкез замедлил дыхание, замедлил ритм сердца. В перекрестии появились голова и плечи Пендергаста. Дворецкого не видно – тот, наверное, остался в прихожей. Однако Пендергаст с кем-то говорил, глядя на дверь, значит, слуга на месте. Тем лучше: нестандартный выстрел в затылок только спутает карты экспертам.

Васкез задержал дыхание, поймал момент между ударами сердца, прижавшись к бугристому прикладу щекой, и медленно спустил курок. Винтовка дернулась; вспышка, в которой ушла первая пуля, еще не погасла, а Васкез прицелился и выстрелил снова.

Первый выстрел он положил безупречно. Пуля развернула жертву, как и было задумано, а долей секунды позже вторая пуля, войдя прямо над ухом, взорвала голову. Пендергаста отбросило в тень дверного проема, и Васкез его больше не видел.

С плавностью, выработанной годами, киллер собрался: не выключая света, забросил винтовку и лэптоп в спортивную сумку, перекинул ее через плечо и аккуратно нацепил прибор ночного видения, чтобы найти дорогу в темноте здания. Вернув на окно заслонку, он подошел к двери и винтовертом вывернул четыре шурупа. Отодрав скотч, тихо открыл дверь и скользнул в коридор.

Вспышка света ослепила Васкеза. Он сдернул прибор со лба и уже потянулся за пистолетом в наплечной кобуре, однако фигура в коридоре двигалась слишком быстро. Страшный удар вдавил еще не прозревшего Васкеза в стену, пистолет отлетел в сторону.

Васкез дико взмахнул руками, но едва коснулся противника, и тот ошеломил убийцу, врезав ему по ребрам. Киллер ударил снова и на этот раз крепко задел нападавшего. Это был саутгемптонский коп. Взбешенный Васкез выхватил нож и прыгнул на противника, целясь в сердце. Внезапно в предплечье ударили ногой, и послышался треск. Васкез упал. Его тут же прижали.

Коп сел на киллера сверху. А за слепящим светом фонаря стоял он. Пендергаст. Человек, которого Васкез убил.

Васкез уставился на фэбээровца, перебирая в памяти факты.

Ловушка. Они знали, что происходит. С самого начала. Васкез подстрелил искусный муляж. Матерь Божья.

Он провалился. Провалился.

Пендергаст, хмурясь, низко склонился над Васкезом. Глаза федерала вдруг расширились, будто он что-то понял.

– Во рту! – выкрикнул Пендергаст.

Д'Агоста сунул Васкезу меж зубов деревянный предмет, будто собаке или эпилептику. Поздно, подумал Васкез, а в сломанном предплечье уже росла боль. В руке он и хранил цианид. В мизинец, отстреленный много лет назад, киллер зашил иглу. Он плотно вжал искусственный кончик пальца в ладонь. Ампула треснула, и наемник ввел иглу под кожу. Боль умерла. Вверх по руке поползло онемение.

«Я провалюсь только в день своей смерти...»