Летний брат - Яап Роббен

— Пойдем, — говорит Селма, и Нино следует за ней. Она как-то неловко подпрыгивает.

— Мы же собирались вместе поехать к Люсьену?

— Люсьену?

— На моем мопеде, помнишь?

— Мопсед!

Она направляется в сторону главного входа.

— Нет, я знаю другой путь, — останавливаю я ее.

— Но дверь же там?

— Здесь тоже есть.

Я беру ее за руку.

Когда я зашел в здание, на стойке регистрации меня задержала дежурная. Спросила, к кому я пришел. Не успел я в ответ и слова сказать, как снова оказался на улице. Но там, где шел ремонт, мне без проблем удалось проникнуть внутрь. Третья дверь, которую я подергал, оказалась незапертой. Пол комнаты, в которой я оказался, был весь усыпан щебнем и строительным мусором. А в коридоре мне всего-то и нужно было, что отодвинуть полиэтиленовую занавеску, и я уже был на лестничной клетке.

Шлем сел плотно, и от этого ее губы немножко вытянулись вперед.

— Ой!

Селма теребит пряжку, впившуюся ей в шею. Она трясет и болтает головой.

— Не дергайся, ты привыкнешь. Или ослабить немножко? Тогда больно не будет.

Шея у нее такая же мягкая, как живот. Я перестегиваю застежку.

— Так лучше?

Она всей ладонью пытается подлезть под шлем, чтобы почесать ухо.

— Когда выедем за ворота, можешь его снять. — Я показываю ей на подножки. — Ноги поставь вот сюда. И держись за меня так крепко, как только можешь.

— Смотри! — восклицает она, тыча в фару, где мы отражаемся вверх тормашками и у нас очень большие головы и малюсенькие тельца.

Нино недовольно уставился на меня. Затем он переводит взгляд на подъездную дорожку и снова начинает трясти головой.

— Нино, — говорю я ему. — Ты должен ждать нас тут.

Он ничем не выдает, что он меня понял. Но я не хочу, чтобы он побежал за нами следом.

— Нино!!!

— Дурачок, — говорит Селма, — У него же нет ушей.

— Он глухой?

— И почти нет глаз.

— Но он понимает, что ему с нами нельзя?

Селма кивает.

— Ладно… Вот тут выхлопная труба, она очень сильно нагревается, — предупреждаю я. — Поняла?

Она кивает так, будто хочет ударить лбом воздух перед собой.

— Ее трогать нельзя.

Я уже сажусь за руль.

— Давай же, залезай.

Селма тяжело опирается мне на плечи, тянет меня за шею. Подкрылки заднего колеса стонут от тяжести. Я пытаюсь удержать мопед. Она садится. Я ощущаю ее грудь и живот, словно плотную подушку, прижатую к моей спине.

— Теперь обхвати меня руками.

— Не делай больно, — бормочет она.

— Ну конечно, я не сделаю тебе больно.

Ее пальцы сцепились где-то в области моего пупка и, кажется, расслабились. Какое-то время мы сидим так.

— Теперь мы как мой постер, — тихо говорит она. Я киваю, но не решаюсь обернуться, потому что боюсь, что от моего движения она отпустит руки.

— Ну что, поехали?

Мне приходится наклониться вперед, чтобы дотянуться до руля. Селма повторяет мое движение, застежка шлема упирается мне в шею.

— Сейчас я заведу мотор, ты только не бойся.

Я жму на кнопку рядом с гудком и кручу рычаг газа. Селма еще крепче обнимает меня. Я стараюсь поддавать газ понемножку, чтобы она привыкла.

— Держись крепче!

Между кустов на земле много веточек, и мопед вести сложно. Но мы не опрокинулись и выехали на асфальтированную дорожку, ведущую к главному входу. Это сложный отрезок пути, тут легко упасть. Дрожа, стрелка спидометра подползает к отметке в двадцать километров.

— Не сжимай так сильно! — кричу я через плечо. Одной рукой я отпускаю руль, чтобы слегка ослабить ее хватку, и мопед начинает вилять.

Скоро мы сможем остановиться у ручья и искупаться в одних трусах. Они высохнут, пока мы будем ехать. Может, па даже разрешит ей остаться на ночь, она ведь девушка Люсьена. А я тогда посплю в кровати на улице. Но как только па уснет, я проберусь к ней. Она приподнимет одеяло, чтобы я мог лечь рядом. Живот у нее будет голый. А завтра я привезу ее обратно, пока никто не заметил ее отсутствия.

Мы уже почти у ворот. За поворотом, где мусорка.

Вдруг Селма расцепляет руки, хватает меня за лицо и пытается развернуть меня к себе.

— Стой!

Я торможу. Но мопед, наоборот, рванул вперед, так что Селма полетела назад. Я въезжаю на траву и спрыгиваю. Мопед проезжает еще пару метров, но потом руль разворачивается перпендикулярно, и он падает на землю.

— Ты как?

Селма сидит на земле в той же позе, в которой только что сидела за мной: руки выставлены вперед, ноги согнуты в коленях.

— Туда мне нельзя, — все повторяет она, показывая на главный вход. — Туда мне нельзя.

Я расстегиваю ей шлем. Высокий хвостик из волос грустно свешивается ей на лицо. Нино стоит, прислонившись к дереву, как мы его и оставили.

— Но ты же хотела съездить со мной к Люсьену? На мопеде? Это мой подарок тебе на день рождения.

— Туда мне нельзя, — заплакала она.

— Тише, тише. Ну значит, и не поедем.

Я хочу помочь ей встать, но от расстройства она стала тяжелой и неповоротливой.

— Нельзя, — мямлит она.

— Отвести тебя назад к Нино?

Теперь она дает себя поднять. Я отряхиваю ее сзади от травы и сосновых иголок. Селма утирает нос рукой.

— Ты можешь не ехать, — пытаюсь я ее успокоить. — Я думал, ты сама хочешь.

Я беру в свои руки ее теплый влажный кулачок, чтобы она больше не плакала. Пока мы идем обратно, мы неловко размахиваем руками, будто поем одну и ту же песню, но каждый в своем ритме.

— Животиться мне понравилось, — говорю я.

Селма опять улыбается.

40

Черт, вот черт. Па уже вернулся.

Я бросаю мопед на землю и стягиваю шлем. Под капотом нашего пикапа что-то гудит и щелкает. Он ведь должен был еще не скоро вернуться.

— Я дома!

— Твою ж, — рявкает па. — Где твой брат?

— В своей кровати! Да ведь?

— Черт побери, Брай!

— Его что, там нет?

Я вихрем вбегаю в комнату, кровать стоит пустая.

— Как тебе в голову могло прийти оставить брата одного?

— Я совсем ненадолго отъехал, — заглядываю я за каждую дверь. Не могу же я сказать, что я Рико попросил за ним присмотреть. Па открывает нараспашку шкафы, полки с грохотом обрушиваются вниз. Затем он выбегает на улицу.

— Люсьен! Люсьен! — кричит он во все стороны. Занавески в трейлере Эмиля, кажется, задернуты точно так же, как и утром. Машина тоже стоит на своем месте. Па проследил за моим взглядом.

— Этот гад может