Избушка на костях - Ксения Власова

Я удивленно покосилась на наставницу: давненько от нее не слышала таких острых, режущих хлеще острого лезвия речей. Настроение, что ли, дурное или беспокойство снедает? Но из-за чего?

– Иди-иди, – настойчиво повторила Яга и сунула мне в руку снадобье. – В баньке подольше посиди, не торопись. Я там квас в предбанник поставила, если вдруг пить захочешь.

Такая забота и вовсе сбила с толку. Чудилось, что мне сейчас еще и котомку со снедью всучат, лишь бы я уже скатилась с крыльца да подольше не возвращалась. Ладно, лишь бы потом в избу пустили. Не хочет Яга, чтобы я уши грела, – не стану. Тем более что голова, налитая тяжестью, плохо соображала. Что бы ни подслушала, все равно пойму неверно.

– Баннику кружку кваса не забудь оставить, – крикнула мне в спину Яга. – А то снова примется в отместку подглядывать, пакостник мелкий.

Баня встретила влажным жаром и крепким хвойным запахом, смешанным с ароматом разогретой смолы, которой были замазаны щели между бревнами. Я ступила на пол, укрытый ковром свежих лесных трав. Кожу стоп тут же пронзило шелковистым теплом. В тазу в углу лежал заваренный дубовый веник. На печи нагревались камни. Я плеснула на них из чана с еловым отваром, и зачерпнутая вместе с водой шишка весело прокатилась по раскаленным булыжникам. Поднялся густой, обволакивающий пар, будто молочный кисель. Я блаженно прикрыла глаза и уселась на лавку.

Сколько провела времени в бане, не знаю, но по ощущениям – целую жизнь. После хлесткого дубового веничка кожа заново задышала, жадно, как будто новорожденный младенец. Мокрые волосы я скрутила узлом и убрала под платок. Надевать грязный сарафан отчаянно не хотелось, поэтому накинула на себя только нижнюю рубашку и цветастую шаль. Выглянув в приоткрытую дверь, я убедилась, что во дворе никого нет, подхватила свои вещички и, как была босая, выскочила за порог.

До крыльца оставалось совсем немного, когда дверь избы с грохотом шарахнула об косяк. Да так, что с крыши посыпались ошметки дранки. Из открывшегося проема выпорхнул, как орел из клетки, красный молодец, иначе и не скажешь. Лицо благородное, гневом дышащее. Руки и шея загаром не тронутые. Одежда дорогая, украшенная золотой вышивкой: тяжелый плащ, подбитый мехом, слишком жаркий для такой теплой погоды, волочится по земле. Кафтан красный, сапоги кожаные, а у пояса – мешочек с деньгами и меч. Рукоять с россыпью драгоценных камней переливается в лучах заходящего солнца. Я чуть не присвистнула, как деревенские мальчишки при виде чудес: такая важная птица к нам еще не прилетала.

Молодец скатился с крыльца, будто спущенный по ступенькам заяц, и едва не снес меня, случайно вставшую у него на пути. От столкновения я покачнулась, накренилась и зачерпнула рукой воздух, желая найти опору. Пальцы зацепили ворот нарядной рубахи, выглядывающей из-под кафтана, и стиснули его. Молодец, не ожидавший нашей встречи у крыльца, растерялся, но попытался поймать меня. Его теплые ладони в длинных, спускающихся ниже кисти рукавах обхватили мою спину. От падения это не уберегло, лишь замедлило его. Я мягко повалилась на пощипанную курами и козой траву, сверху на меня приземлился молодец. Он оперся ладонями о землю и приподнялся. Бледное молодое лицо с васильковыми глазами и шапкой кудрявых светлых волос застыло надо мной так близко, что чужое дыхание защекотало мне щеку.

– Ты кто? – изумленно выдохнул он.

– Василиса, – так же удивленно ответила я. – А ты?

– Алешей меня зовут.

Словно опомнившись, он подскочил на ноги, а затем протянул руку и помог подняться мне. Ладонь его оказалась крепкой, теплой. Прикосновение – мягким, но уверенным. Взгляд, бродивший по моему лицу, – виноватым и досадливым.

– Прости меня, Василиса, – повинился он. – Злой я, как волк, несся, вот тебя и не заметил. Не сильно-то помял?

Я покачала головой и, чуть отклонившись, посмотрела на окна избушки. Ставни захлопнуты, в узком просвете вряд ли что-то разглядишь. Да и стоим мы с Алешей чуть в стороне, из окна будет плохо видно.

– Чего злой-то? – спросила я. Что-то в новом знакомом было располагающее: то ли смущенная улыбка, то ли рассеянность, сквозившая во взгляде, когда он проходился пятерней по светлым кудрям на макушке. – Яга, что ли, прогнала?

Он сычом покосился на меня, а затем тяжело вздохнул. Плечи его поникли, да и сам он как-то ссутулился. На молодом лице, не так давно тронутом щетиной, как в чистой воде, отразилось отчаяние.

Сердце кольнула жалость, отзываясь на чужую беду.

– Прогнала, – глухо ответил Алеша. – Сказала, чтобы больше не вздумал к ней соваться, иначе братьев на меня спустит.

Я удивленно цокнула языком. Яга на моей памяти ни разу не отказала тому, кто пришел к ней за помощью. Князья, старосты, деревенские бабы, молодые девки… Она никого не выставляла за дверь. С кого-то брала деньгами, с кого-то обещаниями, а иных и забесплатно лечила. К тем, кто не мог обойти братьев, но взывал к ней, выходила сама.

– Что же с тобой такого приключилось? – вслух спросила я.

А мысленно добавила: «Что даже Яга отправила тебя восвояси».

– Да не со мной. – Алеша досадливо поморщился. – С отцом моим. Хворь его в могилу сводит. Лекарство для него ищу.

– Хворь, значит… – пробормотала я и снова взглянула на закрытые окна избушки. – Лекарство…

Можно было в тот миг попрощаться с Алешей. Пожелать ему удачи, слово доброе сказать напоследок. Ведь если Яга не пожелала связываться с его отцом, то не просто так. Куда мне, молодой да глупой, ведьме необученной, лезть в эти дела?

Я бы так и сделала, но все изменили полный боли взгляд Алеши и его тихие слова:

– Не знаешь, где лекарство от хвори достать можно?

Мысленный взор затуманился, будто снова мороком подернутый. Предстали передо мной две тропы: одна прямая, между сосновыми деревьями бегущая, другая – извилистая, в березовую рощу ныряющая. Какую же выбрать?

– Не знаешь?

В тот же миг пришло понимание: знаю!

– Отчего же? – сказала я и достала из кучи вещей медный пузырек. – Вот этот отвар от всего вылечит: если не предначертано твоему батюшке смерти, на ноги быстро поставит.

В подрагивающей ладони в лучах заходящего солнца сияло лекарство, приготовленное Ягой для меня. Она дала его мне, но я нутром чуяла: и без него скоро оклемаюсь. А вот Алеше оно нужнее.

Тропы мелькнули и растаяли. Мой взгляд прояснился, как небо после дождя. Я снова оказалась во дворе, где позади сарая прогуливались курицы. В сарае блеяла недоеная коза. На землю медленно спускались сумерки, и упрямые тени, крадущиеся за мной, уже нетерпеливо плясали на бревенчатых стенах.

– Спасибо! – с такой горячностью произнес Алеша, что меня в жар бросило. – Вовек твоей доброты не забуду. В долгу я отныне перед тобой.

Его пальцы на миг обхватили мои, и по коже пробежали мурашки. Я тряхнула головой и отступила, но Алеша ухватил меня за запястье.

– Погоди, спасительница, возьми. – В руку мне лег тяжелый перстень. Его венчал крупный синий камень. – Если понадоблюсь когда-нибудь, приходи в Китеж-град. Там отец мой правит, а ты спроси княжича Алешу и перстень этот покажи страже. Они тебя пропустят.

С этими словами он устремился к калитке. Шел быстро, не оглядываясь. Я, предчувствуя скорую беду, предвестницей которой стала, с трудом сглотнула появившийся в горле ком.

– Отца твоего не Всемилом величают? – едва слышно спросила я.

Шепот мой был точно шелест листьев на ветру, но Алеша все равно услышал. Его ответ донесся уже из-за высокого костяного забора.

– Он самый!

Хлопнула калитка, щелкнул зубами замок. Мир завращался, будто я впрыгнула на вертящуюся с бешеной скоростью карусель. Перед глазами замелькал портрет, утыканный ножами и припрятанный за пучками трав.

Если у Яги и был враг, единственный и кровный, то я, сама того не ведая, только что помогла его сыну.

Глава 15

Лихорадка, подаренная щекоткой русалки, не мучила меня слишком долго. День да ночь промелькнули, как огненные факелы в руках скоморохов, и болезнь отступила.

– Вовремя ты поправилась, – заметила Яга за вечерней трапезой. – Щеки снова румяные, губы алые, испарина со лба исчезла… Теперь хоть живой кажешься, а не утопленницей. Изгнала из себя худо?

За окном солнце медленно катилось к горизонту. Его оранжево-алые лучи, как бескрайние воды, затопили багряным златом всю комнату. Из-за жары печь стояла нетопленой, и шуршание домового за ее углом не скрывало шипение огня за заслонкой. За минувшие дни я будто лучше стала видеть и его, и другую нечисть: пару раз даже поболтала с банником.