Сказки, собранные братьями Гриммами - Гримм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девочка страшно перепугалась и начала плакать и кричать, и побежала к матери своей. «Ах, матушка, я сбила голову моему братцу!» - и плакала, и плакала, и не могла утешиться. «Доченька, - сказала мать, - что ты наделала? Но теперь-то уж замолчи, чтобы никто этого не знал; ведь теперь уж этого не воротишь! Давай разварим его в студень».
И взяла мачеха своего мертвого пасынка, разрубила его на куски, положила его в лохань и разварила в студень. А дочь ее при этом стояла и плакала, и плакала, и все слезы ее падали в лохань, так что даже и соли в студень не понадобилось класть.
Вот вернулся отец домой, сел за стол и сказал: «А где же мой сын?» А мать принесла на стол большущее блюдо студня, между тем как дочка ее все плакала и плакала, и никак не могла удержаться от слез.
Отец между тем спросил еще раз: «Да где же мой сын?» Мачеха отвечала: «Он ушел в гости к своему деду; там хотел он некоторое время остаться».
- «Да что ему там делать? Ушел, даже и не простился со мной?» - «О, ему очень хотелось туда пойти, и он у меня просил позволения остаться там эту неделю: его ведь все там ласкают». - «А все же, - сказал отец, - мне очень жаль, что он не простился со мною».
С этими словами он принялся за еду и сказал дочке: «Что ты плачешь? Ведь братец-то твой вернется же! - потом, обратясь к жене, добавил: - Жена! Какое ты мне подала вкусное блюдо! Подбавь-ка мне еще!» И чем более он ел, тем более хотелось ему еще и еще, и он все приговаривал: «Подкладывай больше, пусть ничего на блюде не останется!» И все-то ел, ел, а косточки все под стол метал - и наконец съел все дочиста.
А дочка его достала из комода свой лучший шелковый платочек, сложила в него из-под стола все косточки и хрящики и понесла вон из дома, обливаясь горькими слезами.
Выйдя на средину двора, она положила косточки в платочек под дерево, что там росло, на зеленую травочку, и у ней стало легко на сердце, и слезы ее иссякли.
И увидела она, что дерево вдруг зашевелилось - ветви его стали расходиться и сходиться, словно руки у человека, когда он от радости начинает размахивать руками и хлопать в ладоши.
Затем от дерева отделился как бы легкий туман, а среди тумана блистал и огонь, и из этого-то огня вылетела чудная птица и запела чудную песенку, и высоко-высоко поднялась в воздух.
Когда же она совсем исчезла из виду, тогда и ветви на дереве перестали двигаться, и платок с косточками, что лежал под деревом, пропал бесследно.
А у сестрицы на душе стало так легко и приятно, как если бы братец ее был еще в живых. И она вернулась домой веселая, села за стол и стала есть.
Птица полетела и села на дом золотых дел мастера, и стала петь свою песенку:
Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!
Мастер сидел в своей мастерской и делал золотую цепь, когда услышал птичку, которая пела на крыше дома, и песенка показалась ему очень привлекательной.
Он поднялся со своего места, и когда сошел сверху вниз, то потерял одну туфлю. Так он и на середину улицы вышел в одной туфле и в одном носке, опоясанный фартуком, с золотой цепью в одной руке, с клещами в другой…
А солнце-то так и светило на улице! Вот он и стал как вкопанный, и давай смотреть на птичку. «Птичка, - сказал он, - как ты славно поешь! Спой-ка мне еще раз свою песенку!» - «Нет, - сказала птичка, - я дважды даром петь не стану. Дай мне эту золотую цепочку, тогда я тебе и еще раз спою мою песенку». - «Вот, на тебе золотую цепь; только спой мне еще раз».
Тогда подлетела птичка, взяла золотую цепь в правую лапку, села против мастера и запела:
Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!
Оттуда полетела птичка к башмачнику, присела к нему на крышу и запела:
Меня мачеха убила;
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!
Башмачник услышал песенку, выбежал из дому в одном жилете и стал смотреть на крышу, прикрывая ладонью глаза от солнца. «Птичка, - сказал он, - да как же ты славно поешь! - И жену башмачник вызвал из дома: - Поди-ка сюда, глянь-ка на птичку! Вот так птичка, как отлично распевает!» Потом позвал он и дочь свою, и детей, и подмастерьев, и работников, и служанку, и все вышли на улицу и смотрели на птицу, и любовались ею.
А птичка была и точно красивая: перышки на ней красные и зеленые, а около шейки - словно чистое золото, а глазки у ней блистали как звездочки.
«Птичка, - сказал башмачник, - спой ты мне свою песенку еще раз». - «Нет, - сказала птичка, - дважды я не пою даром. Подари мне что-нибудь».
- «Жена, - приказал башмачник, - ступай ко мне в мастерскую; там стоит у меня пара совсем готовых красных башмаков, принеси их мне сюда».
Жена пошла и принесла башмаки. «Вот тебе, птичка! - сказал башмачник.
- Ну, а теперь спой мне свою песенку».
Птичка слетела, взяла у него башмаки в левую лапку, потом опять взлетела на крышу и запела:
Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!
А пропевши песенку, птичка полетела: цепочку держала она в когтях правой лапки, а башмаки - в когтях левой лапки, и прилетела она прямо на мельницу, которая работала на полном ходу и постукивала так: плики-пляки, плики-пляки, плики-пляки.
Да на мельнице же сидело человек двадцать рабочих, которые обтесывали жерновой камень и выбивали молотками: тик-так, тик-так, тик-так - и мельница вторила их работе своим постукиваньем.
Птичка опустилась на липу, которая росла у самой мельницы, и запела:
Меня мачеха убила…
Один рабочий перестал работать.
Мой отец меня же съел.
Еще двое от работы отстали и прислушались…
Моя милая сестричка…
Еще четверо бросили работу…
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала…
Уж только восьмеро остались при деле.
И под деревцем…
Уж только шестеро осталось…
… сложила…
Только один продолжал работу…
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!
Тут уж и последний отстал и тоже стал слушать. «Птичка, - сказал он, - как ты славно поешь! Дай и мне тоже послушать, спой еще раз!» - «Нет, - отвечала птица, - дважды не стану петь даром; дай мне жернов, так я еще раз тебе спою». - «Да, - сказал он, - если бы жернов мне одному принадлежал, ты бы его получила». - «Да, - сказали другие, - если она нам еще раз споет, то мы отдадим ей жернов».
Тогда птичка слетела вниз, а все двадцать рабочих стали приподнимать жернов и покрикивать: «У-у-ух, у-ух, ухнем! ух!»
А птичка только продела голову в отверстие жернова, вздела его на шею, как воротник, и вместе с ним взлетела на дерево и запела:
Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!
А пропев свою песенку, она расправила крылышки и, держа в когтях правой лапки цепочку, в когтях левой - пару красных башмаков, а на шее - жернов, полетела вдаль, к дому отца своего.
В доме за столом сидели отец, дочка и мачеха, и отец говорил им: «Что это значит, что у меня сегодня так легко, так весело на сердце?» - «Нет, - сказала мачеха, - мне что-то страшно, словно бы гроза большая надвигается». А дочка сидела и все плакала да плакала.
Тут как раз прилетела птичка и села на крышу. «Ах, - сказал отец, - мне так весело, и солнце так прекрасно светит, и на душе у меня так хорошо, как будто мне предстоит увидеться со старым знакомцем». - «Нет, - сказала жена, - страшно мне, страшно, так что зуб на зуб навести не могу, а жилах у меня словно огонь».
Дочка же тем временем села в угол и стала плакать еще пуще, и прикрывала глаза руками, и ладони рук ее были совсем мокры.
Птичка между тем уселась на дерево среди двора и стала петь:
Меня мачеха убила…
Мачеха, услышав это, заткнула уши и зажмурила глаза, не желая ничего ни видеть, ни слышать, но в ушах ее все же был шум, как от сильнейшей бури, а глаза жгло, и в них словно молния блистала.
Птичка продолжала петь:
Мой отец меня же съел…
«Ах, матушка, - сказал отец, - там сидит такая славная птица и поет так прекрасно, да и солнышко так светит и греет, и благоухает тмином».
Птичка продолжала:
Моя милая сестричка…
Сестричка, как услышала это, уткнула лицо в колени и стала плакать навзрыд, а отец, напротив того, сказал: «Я выйду, посмотрю на птичку вблизи». - «Ах, не ходи, не ходи! - сказала жена. - Мне кажется, что весь дом наш в пламени».
