Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В буфет мы заглянули, но там было уже реально не протолкнуться, и решили в длиннющую очередь не вставать. Тем более что перед выходом все немного подкрепились. Отправились бродить по фойе. В моём будущем в театре почти все представительницы прекрасной половины человечества фотографировались на память, и друг друга, и просто селфи делали, если сфотографировать тебя было некому. Сейчас никто в театр фотоаппарат не потащит, люди приходят насладиться искусством, а не с мыслью пополнить своё портфолио в «Одноклассниках» или в ВК, получив за это кучку лайков. Да и соцсетей ещё нет, и интернета как такового, хотя в Штатах уже вроде бы существует «ARPANET»[1].
Мои женщины (а я всех троих в данном момент мог так называть) показали себя обществу, продемонстрировав лучшее, что нашлось в их гардеробе, после чего мы отправились в зрительный зал. Заняли места в 4-м, «блатном» ряду, и я невольно бросил взгляд на директорскую ложу. Там пока ещё было пусто. А вот за 5 минут до начала действа в ложе стали появляться люди. И среди них я разглядел не только Гришина, но и Мясникова. Помнил, что Октябрь Васильевич не был любимцем второго секретаря обкома партии, однако сейчас они довольно мило что-то обсуждали. По-любому что-то, связанное с искусством. В нашу сторону они так и не поглядели, ну и ладно, я не сильно расстроился.
Не сказать, что в той жизни был заядлым театралом, однако спектакль понравился. Актёров завалили цветами, Таня тоже вручила Ледогорову букет, который я, подсуетившись, купил ещё днём на Центральном рынке и отдал Тане. Мол, хочешь – себе оставь, а хочешь – вручишь вечером своему любимому Ледогорову. Она выбрала второй вариант, а я пообещал на следующее свидание подарить ей букет не хуже этого. Всё это происходило у входа в театр, где мы встретились вчетвером, на глазах наших мам, которые чуть ли не слезу пускали от умиления, глядя на нас.
В общем, поход в театр удался, а уже на следующий день мне позвонил Гришин.
— Арсений, ну как вам спектакль?
— Неплохо, особенно учитывая наличие приглашённой звезды.
— Это вы о Ледогорове? Согласен, сыграл он здорово. Я вас видел, кстати, но не стал привлекать внимание.
— И я вас, вы о чём-то с Мясниковым беседовали.
— Да-да, было дело… Обсуждали предстоящие гастроли нашего хора в Венгрию. После спектакля собрались в кабинете директора: я, Мясников, сам Визе и Рейнгольд. Посидели, отметили удачную премьеру, Визе выставил настоящий армянский коньяк... Между делом говорили каждый про свои возрастные болячки. И тут Мясников вдруг спрашивает меня, мол, в последнее время вы, Октябрь Васильевич, стали лучше выглядеть. Небось какие-то импортные таблетки пьёте? Ну я возьми и выскажись в том смысле, что не нужны нам таблетки, когда в обычной глубинке живут и работают настоящие целители.
— А он что? — спросил я, уже догадываясь, к чему идёт дело.
— Если б не выпил с ними, наверное, язык бы не развязался, — вздохнул Гришин. — В общем, стал он допытываться, что это за целитель такой, а мне уж вроде как отступать было поздно. Рассказал и про куракинскую амбулаторию, где вы были в то время в командировке, и про Сердобскую районную больницу, куда вернулись по осени, и как Семибратова от ишиаса спасли… И про ваши песни зачем-то упомянул. А тут он спрашивает, не Арсением ли звать этого чудо-целителя? Пришла моя очередь удивляться. А оказалось, он с вами не так давно встречался на хоккейном матче, вы там от смерти вратаря какого-то спасли.
— Было дело, — подтвердил я.
— И вот он захотел с вами снова встретиться. Выпросил у меня ваш домашний телефон, — вздохнул Гришин. — Вы на меня не очень сердиты?
— Да что вы, Октябрь Васильевич, я вас умоляю! Ну сказали и сказали, может, у него со здоровьем проблемы, так я сделаю всё, что смогу. От меня, как говорится, не убудет.
— Да? — явно обрадовался собеседник. — Может быть, и правда у Георга Васильевича проблемы со здоровьем, и он надеется на вашу помощь.
Но, как выяснилось, проблемы со здоровьем были не у Мясникова. Вернее, ему бы тоже не помешало кое-что подправить, но в данном случае второй секретарь обкома беспокоился о 83-летней жительнице села Коповка Вадинского района, некоей Ульяне Фёдоровне Крыловой.
— Понимаете, Арсений, — говорил он мне в трубку тем же вечером, — Ульяна Фёдоровна была лучшей маминой подругой. Даже когда мы переехали в Орехово-Зуевский район, они продолжали поддерживать отношения, каждый месяц обменивались письмами. Как мама умерла, переписку с Ульяной Фёдоровной я взял на себя, а иногда и заезжаю к ней в гости. Несмотря на возраст, старушка живёт полноценной жизнью, даже скотину держит и птицу, хоть и одна проживает в своём доме, дети и внуки разъехались по Союзу. Одно её беспокоит – спина. Бывает, наклонится – а разогнуться не может. Вот вы со своим чудодейственным массажем не могли бы попробовать ей помочь?
— Можно глянуть, но гарантировать ничего не могу, — уклончиво ответил я.
— Я понимаю, и в любом случае вас отблагодарю.
— Если вы о деньгах, то нет, сразу предупреждаю. Я за услуги такого рода денег не беру.
— Вы что же, бессребреник? — удивился собеседник.
— Ну отчего же, я на работе получаю зарплату, а кроме того, ежемесячно мне перечисляют гонорары за песни, которые исполняют по всей стране.
— Да-да, Октябрь Васильевич рассказывал, как Брежнев вашим песням аплодировал. Тогда, на хоккее, я и представить не мог, что вы и есть тот самый автор-песенник… Ладно, это всё лирика. Я ведь всё-таки должен вас как-то отблагодарить, даже если с Ульяной Фёдоровной ничего не получится.
— Ваше расположение будет лучшей для меня наградой, — улыбнулся я, понимая, что Мясников этого не видит, но, наверное, как-то чувствует. — Кстати, к врачам она вообще обращалась?
— Если бы! Они из своего села напрочь отказывается куда-либо выезжать. Да и не особо она врачей жалует.
— Выходит, мы к ней поедем?
