Воспоминание об Алмазных горах - Мария Колесникова

Сестры шутили: «Ну, Катюша, такое даже в сентиментальных романах выглядело бы выдумкой: молодая красивая женщина бесконечно ждет своего возлюбленного…» Ах, что они знали, ее милые сестрички! Их с Рихардом связывало нечто большее, чем обычная привязанность, нежели сама любовь… Духовная близость… И она будет ждать, ждать и надеяться…

Муся шла в гору. Она уже была председателем Горисполкома Петрозаводска. С восторгом рассказывала о намеченных новостройках, о коренной реконструкции города, о строительстве новых предприятий.

— Знаешь ли ты, сколько сейчас населения в Петрозаводске? — задорно спрашивала она Катю и тут же с гордостью отвечала: — Около шестидесяти тысяч. А было, когда ты уезжала в Ленинград? Всего девятнадцать тысяч…

Катя завидовала сестре хорошей завистью: вот это поле деятельности! Председатель Горисполкома! Вся будущность города у нее в руках. Голова Муси была набита цифрами, планами, проектами. Да, Петрозаводск превращался в большой промышленный и культурный центр республики, с вузами, техникумами, библиотеками, домами культуры. Весь центр плотно застроен высокими каменными зданиями, среди которых затерялся их старый, деревянный двухэтажный домишко. Муся любила приезжать в Москву на ноябрьские и первомайские праздники. С заводом Кати ходила на демонстрации. Катя радовалась каждому приезду сестры. Муся заражала ее своей неуемностью, молодой энергией, какой-то особой жизнерадостностью. Татьяне редко удавалось вырваться в Москву: муж, ребенок, одним словом, семья.

Москва менялась на глазах — расширялись улицы, строился метрополитен, вместо Охотного ряда сверкала чистотой Охотнорядская площадь. Зеленели новенькие скверы. По улицам мчались автомобили, правда, пока еще иностранных марок: «бьюик», «пежо», «рено», набитые людьми автобусы. А давно ли Катя заглядывала в охотнорядские лавки, пробиралась вечерами домой по грязным или заваленным сугробами глухим улицам, страшась нападения лихих людей… Вместе с Москвой пережила нэп, голод, неустройство. Правда, она еще жила в своем подвале, но уже более обжитом — у нее появились многочисленные соседи. Рядом с ее квартирой поселилось еще восемь семей. «Приедет Рихард, и все изменится к лучшему», — с уверенностью думала она. Беспокоило только международное положение. В Германии к власти пришли фашисты во главе с Гитлером. Гитлер потребовал пересмотра Версальского договора. Германия вышла та Лиги Наций и откровенно готовится к войне. Отношения между СССР и Германией резко ухудшились. Газеты были полны тревожными сообщениями. Злодейски убиты австрийский канцлер Дольфус, министр иностранных дел Франции Барту и король Югославии Александр.

По приглашению правительств тридцати государств СССР вступил в Лигу Наций. Во всех московских газетах печатался ответ Наркоминдела СССР:

«Советское правительство, которое поставило главной задачей своей внешней политики организацию и укрепление мира, никогда не оставалось глухим к предложениям международного сотрудничества в интересах мира. Оно расценивает приглашение как действительное желание мира со стороны Лиги Наций и признание необходимости сотрудничества с Союзом ССР».

По утрам Катя старалась выйти из дому пораньше, чтобы в ближайшем киоске купить свежую газету и просмотреть ее по пути на работу. Япония окончательно утвердилась в Маньчжурии. Политика Японии была тесно переплетена с политикой Германии, Италии, где тоже к власти рвался фашизм. Японцы устраивают бесконечные провокации на границе СССР.

Но рядом с тревожными известиями печатались сообщения о трудовых рекордах, о грандиозных стройках, о всеобщем энтузиазме, охватившем страну. Завод Кати работал уже по плану второй пятилетки. По утрам она вскакивала под бодрую песню уличного громкоговорителя:

Не спи, вставай, кудрявая!В цехах звеня,Страна встает со славоюНа встречу дня.

Под музыку этой песни хотелось думать только о хорошем. И она начинала мечтать о том, как они славно заживут с Рихардом. Теперь они муж и жена, возможно, у них будут дети… Срок расставания сокращался, и Катя готовилась к новой счастливой встрече. Уходя на работу, клала ключ от квартиры в условленное место. А по ночам чутко прислушивалась к шагам и шорохам за окнами.

И все-таки это событие явилось для нее неожиданностью. На заводе выдался трудный, хлопотливый день: утром оперативка, вечером производственное совещание. Вернулась домой поздно. Сунула руку в заветное место за ключом и… не обнаружила его. «Я становлюсь рассеянной», — с неудовольствием подумала она, обшаривая сумочку. И вдруг сердце ее замерло. «Рихард!» Толкнула дверь, она оказалась незапертой. Осторожно вошла в крошечную прихожую. Удивилась тишине. Стараясь унять стук сердца, неуверенно приоткрыла дверь в комнату. На диване, подложив под щеку ладонь, безмятежно спал Рихард, рядом лежала раскрытая книга. Она тихонько рассмеялась, на цыпочках прокралась к дивану.

Он открыл глаза. Изумленно всматриваясь в ее лицо, спросил шепотом:

— Как ты сюда попала?

Она поняла, что он где-то там, далеко. Тихо, словно боясь напугать, дотронулась до его плеча.

— Проснись, Ика, ты дома!

Он окончательно пришел в себя, засмеялся счастливо.

— Катюша… Я действительно дома!

Им хотелось поехать куда-нибудь к морю, но у Рихарда в Москве были неотложные дела. Он не стал скрывать от Кати, что вырвался всего на месяц, а потом опять туда, в страну, где цветет розовая сакура и шумят вершины криптомерии. Катя уже знала, что это Япония.

Они уехали в подмосковный дом отдыха. И опять, как прежде, бродили по лесам, дорожа каждой минутой счастья.

— Неужели нельзя отказаться? — грустно спрашивала Катя. — Почему ты? Пусть теперь кто-нибудь другой…

— Нельзя, Катюша, — твердо возражал он. — Еще год, не больше, и уж тогда… Тогда никакая сила не разлучит нас.

Откуда ей было знать, что в Токио его ждет Одзаки, который мог сотрудничать только с ним, с Рихардом.

— Я так устала ждать, — печально жаловалась она. — Скоро совсем постарею, и ты меня разлюбишь…

— Ты никогда не постареешь для меня! — пылко возразил он. — Представь, мы жили бы всегда вместе, вместе бы состарились, разве мы перестали бы любить друг друга?

Катя грустно улыбнулась.

— Знаешь, о чем я мечтаю? — после некоторого молчания проговорил он. — Я мечтаю о нашем с тобой ребенке, о маленьком существе, ради которого можно идти на великие жертвы, сворачивать горы. Теперь я понимаю своего отца, который хотел иметь полный дом детей, чтобы продолжить себя в бесконечности. Отец был сухой, жесткий человек, полный социальных и шовинистических предрассудков. Ему приходилось утверждаться в сфере промышленных авантюр. Его лицо озарялось лишь тогда, когда он наблюдал за нами, детьми, во время завтрака или обеда, когда все сидели за одним столом и дружно орудовали ложками и вилками.