Воспоминание об Алмазных горах - Мария Колесникова

— Ну вот, считаешь, что я интересуюсь лишь китайскими шелками… — обиделась Катя. — А я, между прочим, недавно водила очередную группу рабочих в театр на постановку «Рычи, Китай». После рабочие задавали мне много разных вопросов о Китае, а я, к своему стыду, не могла на них ответить. Пришлось кое-что почитать. Взяла в заводской библиотеке книгу писателя Третьякова «Чжунго».

Рихард засмеялся.

— В следующий раз не тушуйся, у тебя теперь есть отличн… хороший консультант! Во всяком случае, с большим опытом.

— Именно отличный, — с улыбкой подтвердила Катя.

Им было интересно друг с другом. Катя хорошо знала театр, живопись, скульптуру. Еще когда училась в Ленинграде, многие часы проводила в Эрмитаже, подолгу простаивая подле творений великих мастеров. По картинам и скульптурам изучала пластику движений, психологический портрет. Она любила живопись импрессионистов, особенно Ван Гога, художника настроений. В Неаполе много раз посещала королевский дворец Каподимонте, изумляясь роскоши его многочисленных залов, богатству шедевров живописи, собранию фарфора, мебели, оружия. Этот дворец-музей считается самым красивым итальянским музеем. В силу обстоятельств ей не удалось побывать во Флоренции, в Венеции. Но то, что она успела увидеть в Риме и Неаполе, наполняло ее радостным сознанием своей причастности к необыкновенному.

Рихарда же восхищало все, что происходило в Советской России. И то, что для Кати было обычной жизнью, для него являлось откровением. Он подробно расспрашивал Катю о ее работе на заводе, о самом заводе, о жизни и настроении рабочих. К ее «культпоходам» отнесся очень серьезно. Культура, искусство становились подлинным достоянием масс. Рабочие слушают Чайковского, смотрят в театре Шиллера! Беспокойство Кати о каком-то кризисе культуры было ему непонятно. Он считал, что это болезнь роста. Наряду с декадансом, представители которого силятся придумать «новую, революционную культуру», возникла мощная, подлинно пролетарская культура. Маяковский, Фурманов, Серафимович…

Формалиствующие эстеты подменяют новаторский подход к действительности, к содержанию погоней за вычурностью и погоней за формой. Он сам, выходец из буржуазной среды, в юности во многом заблуждался, прошел через шовинистический угар. И только мировая война и русская революция сделали его убежденным коммунистом. Сейчас он считал, что в России наступил подлинный расцвет культуры. Да и сама Катя была для него русским чудом, человеком социалистического мира.

Время шло. Лето катилось в август. Катя чувствовала себя счастливой, какой-то совсем новой. За время, проведенное на воздухе, на солнце, она здорово загорела и отдохнула от суматошной заводской жизни. Но иногда она становилась необычайно молчаливой, и Рихард заботливо спрашивал, глядя ей в глаза:

— Не устала?

— Нет! Почему ты об этом спрашиваешь?

— Я заметил, что ты какая-то задумчивая.

— Я просто всегда боюсь, что тебя нет… И, оглянувшись и увидя, что ты здесь, радуюсь.

Рихард благодарно улыбался.

— Бедная моя Катюша!

Она словно предчувствовала недолговечность их счастья. И когда Рихарда внезапно вызвали в Москву, ее предчувствие превратилось в уверенность. С замиранием сердца ждала его возвращения.

Он вернулся какой-то смущенный. С виноватым видом сообщил, что им предстоит новая разлука — он едет за рубеж с важным заданием.

— На два года, не больше. Такое уж время — все ездят в командировки, — утешал он ее. — Но когда-нибудь кончится и это, и мы с лихвой наверстаем упущенное.

На этот раз он твердо настоял на регистрации брака и на том, чтобы она получала часть его зарплаты. Шутил при этом, что, если будет чаще напоминать о себе, она его не забудет.

И наступил день разлуки. Это было семнадцатое августа тысяча девятьсот тридцать третьего года. Рано утром его уже ждала возле дома машина. Последний раз они замерли в объятиях друг друга. И он ушел. А она осталась, прислушиваясь, как его шаги становились все слабее и слабее, пока не настала тишина. Тишина и пустота.

После отъезда Рихарда Катя долго жила воспоминаниями о чудесных днях, проведенных ими вместе. Эти воспоминания были для нее опорой в повседневной жизни, вселяли надежду на будущее.

Все свое время она отдавала заводу. Увлечение работами ЦИТа приносило свои результаты — ее участок вышел на первое место по дисциплине и показателям соцсоревнования. Катю хвалили, ставили в пример руководителям со специальным инженерным образованием. Это наполняло ее гордостью, делало более уверенной и смелой в своих действиях.

Но за массой заводских дел Катя не забывала и о театре. Следила за жизнью театральной Москвы, которая была очень бурной, быстро меняющейся. Возник Клуб мастеров искусств, Реалистический театр, где Охлопков ставил очень современные вещи: «Мать» Горького, «Железный поток» Серафимовича, «Разбег» Ставского. Она сумела буквально выцарапать несколько билетов на спектакль «Аристократы» Погодина в постановке Охлопкова. Билеты, разумеется, получили ударники производства. Спектакль оставил у всех неизгладимое впечатление. Он вызвал массу споров, горячих диспутов.

Под руководством Кати на заводе организовался большой кружок самодеятельности. Сначала выступали с песнями, танцами, художественной декламацией, потом возникла труппа самодеятельного театра. Ставились одноактные пьесы, развлекательные или сатирические, живые картины. Но постепенно коллектив театра преобразовывался, укреплялся за счет проявившихся талантов. Появились пьесы, в которых поднимались вопросы быта, роли коллектива в жизни и становлении молодежи, роли молодежи на производстве. Катя изучала работу других самодеятельных театров. Чтобы сделать постановки злободневными, приходилось быть в курсе всех политических событий в стране, интересоваться вопросами производства, быта рабочих. В общем, она жила очень деятельной жизнью и, как говорится, шагала в ногу со временем. Иногда получала весточки от Рихарда. Весточки были короткими: жив, здоров, люблю, целую. Она не знала точно, в какую страну он уехал. Сказал только, что, возможно, ему придется курсировать по странам Тихого океана. Иногда она пыталась представить его там, в непостижимых далях. Пучки банановых листьев, косматые пальмы на ветру, чужой говор… Они были вместе так мало, но она продолжала жить каждым его словом, сказанным об искусстве, о людях, о событиях. Каждая весточка от него заряжала ее новой энергией, желанием жить и работать как можно активнее.

Сестры шутили: «Ну, Катюша, такое даже в сентиментальных романах выглядело бы выдумкой: молодая красивая женщина бесконечно ждет своего возлюбленного…» Ах, что они знали, ее милые сестрички! Их с Рихардом связывало нечто большее, чем обычная привязанность, нежели сама любовь… Духовная близость… И она будет ждать, ждать и надеяться…