Заговорщики (книга 2) - Николай Шпанов

Когда генерал вернулся в кабинет, Эрнст сидел, откинувшись на спинку кресла.

8

— Курить, надеюсь, разрешите, — спросил арестованный.

Помощник советского коменданта молча подвинул ему коробку папирос.

— Я предпочёл бы получить обратно мои сигары, — сказал арестованный.

— Не раньше, чем их исследуют.

Арестованный пожал плечами и взял папиросу.

Офицер придвинул к себе протокол допроса.

— Ваше имя?

Арестованный испытующе посмотрел на офицера, пытаясь поймать его взгляд, но тот глядел на кончик пера.

Подумав несколько мгновений, арестованный чётко произнёс:

— Вильгельм фон Кроне.

— Национальность?

— Немец.

— Вы в этом уверены? — спросил офицер и впервые взглянул на Кроне.

— Так утверждали мои родители. У меня не было оснований им не доверять.

— Несмотря на арест, вы пытаетесь сохранить бодрое настроение? — с усмешкой спросил офицер.

Кроне пожал плечами:

— У меня нет оснований быть недовольным.

— А то, что провалились ваши намерения в отношении инженера Шверера?

— О, это довольно сложный вопрос!

— Поэтому-то мне и хотелось бы его выяснить.

— Я бы предпочёл отложить это до другого раза: когда меня будут допрашивать там, в России…

— Почему вы так уверены, что окажетесь в СССР?

— А разве вы не отправите меня в Россию?

— Если это будет необходимо.

— Я полагал, что всех СС вы отправляете в лагери.

— Все зависит от того, что я от вас услышу.

— Длинная и сложная история…

— Этого я не боюсь.

— В сущности, это хроника семейства Шверер. И даже больше, чем одного этого семейства, — это хроника больших и сложных событий, которые привели к тому, что я должен был ехать сюда, в вашу зону. И, я бы даже сказал, к тому, что эта часть Германии стала именно вашей зоной и что я, немецкий гражданин и чиновник, сижу тут арестованный. У вас нехватит терпения выслушать всю эту историю.

— Хватит не только выслушать, но и записать.

— Я должен был бы начать её издалека.

— Откуда хотите.

Помощник коменданта позвонил и приказал вошедшему сержанту прислать стенографистку.

Пока стенографистка усаживалась и приготовляла карандаши, Кроне нервно курил, делая глубокие затяжки. Когда стенографистка взглянула на офицера в знак того, что она готова, Кроне сказал:

— Постараюсь сделать так, чтобы всякому, кто будет это читать, все стало ясно. — Он криво усмехнулся, глядя на отделяющуюся от папиросы струйку дыма. — Могу сказать: жизнь большинства участников этой истории я знаю лучше, чем они сами. Они многое забыли, а я обязан был помнить все. — Он полуобернулся к стенографистке: — Вы готовы, фройлейн?

Кроне уже собирался начать говорить, когда офицер остановил его движением руки. Он мгновенье о чём-то раздумывал, потом сказал стенографистке:

— Выйдите на несколько минут и пришлите мне сержанта.

Вошедшему сержанту помощник коменданта сказал:

— Возьмите арестованного. Приведёте, когда позвоню. Ясно?

Оставшись в кабинете один, офицер несколько раз прошёлся из угла в угол. Вернулся к столу, набрал диском номер телефона.

— Тот, кто называет себя Кроне, у нас в руках, — сказал он. — Я думаю, это ключ ко многому из того, что мы уже знаем. Остаётся свести концы с концами…

Выслушав какую-ту реплику собеседника, он продолжал:

— Сейчас я начну допрос. Вы будете получать стенограммы сразу по расшифровании. Исправляйте все неточности. Дополняйте рассказ. Он должен содержать всё, что Кроне попытается скрыть и чего он сам не может знать, но что знаем мы… Первую стенограмму получите сегодня.

Положив трубку, он нажал кнопку звонка и приказал ввести арестованного.

Кроне сел. Он старался сохранить спокойствие. Но когда он закуривал, его пальцы заметно дрожали.

Едва начав диктовать, он уже потянулся за новой папиросой.

Офицер сидел у окна и, казалось, не слушая Кроне, рассматривал молодое деревце, посаженное под окном советскими солдатами. Деревце было тоненькое, и листочки на нём были крошечные, светлозеленые. Они разворачивались с такою робостью, словно боялись раскрыться в этой, только ещё третьей для них весне без грохота пушек, без топота солдатских сапог.

Офицер с дружеской усмешкой смотрел, как солдат, присев на корточки, разрыхляет землю вокруг деревца. Солдат поливал землю прямо из большого ведра, отставив в сторону аккуратную, маленькую, разрисованную маргаритками немецкую лейку.

Часть шесть

Родилась счастливой,

умерла отважной.

1

Сань Тин почти без отдыха шла со вчерашнего вечера. Усталость свинцом наливала даже её привычные к походам ноги, маленькие ноги китайской девушки-бойца, ещё «дьяволёнком» проделавшей весь легендарный поход частей 8-й армии в японский тыл в начале Освободительной войны.

Сань Тин невыразимо хотелось присесть, но она знала: сесть — значит уснуть, а уснуть — значит рисковать быть застигнутой гоминдановским патрулём. Это было в её положении недопустимо. Поэтому она заставляла себя итти, пока были силы, а сил должно было хватить до тех пор, пока она не достигнет цели — католической миссии в окрестностях Тайюани.

Столица Шаньси давно уже находилась в тылу наступающей Народно-освободительной армии. Армия генерала Пын Дэ-хуая прошла на запад, обложив укреплённый район Тайюани и не задерживаясь у неё ради овладения таким призом, как гоминдановский генерал Янь Ши-фан, всё равно, рано или поздно, обречённый на капитуляцию. Ликвидация последних очагов сопротивления гоминдановцев была только вопросом времени, притом совсем не такого большого времени, как пытались это изобразить в своей прессе Чан Кай-ши и его американские покровители. Недаром главари гоминдановцев поспешно эвакуировались на остров Тайван, форсированными темпами перевозили туда спасённые от НОА остатки американского вооружения и сжигали запасы продовольствия и награбленного имущества, которое не могли ни перебросить на юг, ни захватить с собой, но и не хотели оставить законному хозяину — китайскому народу.

Однако, несмотря на очевидную обречённость, клика Чан Кай-ши, подстрекаемая её американскими повелителями, не желала сложить оружие. Отступая под неудержимым напором НОА, Чан Кай-ши и его американские военные советники выработали новый план, чтобы попытаться удержать в своих руках южные и западные провинции Китая. Порты Амой, Сватоу и Кантон должны были служить воротами для дальнейшего притока американского вооружения.

Гоминдановцы спешили стянуть свои главные силы, пока ещё не разгромленные войсками НОА, в треугольник Нанкин — Шанхай — Ханьчжоу. Эти силы насчитывали более полумиллиона солдат под командованием генерала Тан Энь-бо. Обороной района городов Ханькоу, Цзюцзянь, Наньчан, Чанша командовал один из самых отвратительных палачей, жестокий и жадный генерал Бай Цзун-си, имевший в своём распоряжении около трехсот тысяч человек. Эти провинции должны были, по мысли американо-гоминдановских стратегов, стать главным плацдармом для продолжения гражданской войны, окончательно ликвидированной уже на севере и успешно заканчиваемой НОА в Западном и Центральном Китае.

Одновременно с наступлением Народно-освободительной армии на юг, северо-западные войска НОА, возглавляемые генералами Пын Дэ-хуаем и Хо Луном, вели широкие операции против чанкайшистских войск в северо-западных провинциях — Шаньси, Ганьсу, Суйюань и Нинся. НОА шаг за шагом заставляла гоминдановцев отступать, теряя живую силу и огромную боевую технику, привезённую американцами. Гоминдановское командование возлагало большие надежды на группы войск генералов Ху Цзун-наня, Ма Бу-фаня и Ма Хун-куя, считая, что они являются надёжным заслоном против прорыва освободительных армий на запад и против их выхода обходным манёвром на юго-запад, где пыталась укрепиться группировка Бай Цзун-си.

Но, поддерживаемое всем многомиллионным народом Китая, наступление НОА развивалось неудержимо. За три года боев под её ударами Чан Кай-ши потерял около шести миллионов человек. Трофеи НОА исчислялись в 40 тысяч артиллерийских орудий, 250 тысяч пулемётов, 2 миллиона винтовок, около тысячи танков и ста самолётов. Довооруженные этой техникой армии народа стремились к последним рубежам освободительной войны — к берегам океана.

В эти критические для американо-гоминдановской авантюры дни в Токио произошло свидание между Макарчером и прилетевшим из Америки Джоном Ванденгеймом, личным представителем президента. Подвижность Джона, унаследованная, вероятно, от папаши-гангстера, отличала его от других монополистических «королей» Америки. Для затыкания брешей, образующихся в крепости американского империализма, он готов был лететь куда угодно. Его багровая физиономия была хорошо знакома и американо-британским сатрапам в Западной Германии и вице-королю Дальнего Востока.