Убей меня нежно - Никки Френч

Возможно, я дурачила саму себя. Во мне поселилась уверенность, что его нет в этом поезде. Желание повернуться стало почти непреодолимым. Я слышала шаги нескольких людей, они вышли со станции и спустились на гравий парковой дорожки. Чьи-то шаги затихли позади меня. Я видела в стекле кабинки часть отражения человека, который стоял и ждал, когда я закончу говорить. Кто это, мне было не видно. В дверь постучали. Я вспомнила, что пытаюсь изобразить, и бросила в трубку несколько поспешных фраз. Потом чуть обернулась. А вот и он. Одет немного элегантнее, чем обычно, — в пиджаке. Мне не было видно, есть ли галстук.

Миновал телефонную будку и направился к стоянке автомобилей, где остановил пожилую женщину и что-то ей сказал. Она огляделась и указала вдоль улицы. Он пошел в указанном направлении.

Я услышала, как подходит поезд. Мой. Я с ужасом вспомнила, что он останавливается на другой стороне. Придется переходить мост. Не оборачивайся, Адам, не оборачивайся. Я повесила трубку, выбежала из будки и буквально столкнулась с женщиной. Та раздраженно вскрикнула и принялась что-то говорить, но от меня и след простыл. Не обернулся ли Адам? Когда я выбежала на платформу, автоматические двери вагона закрывались. Я сунула руку в их щелкающие челюсти. Я надеялась, что какой-нибудь электронный разум обратит на это внимание и приоткроет их. Или поезд все равно тронется? Я мгновенно представила себе, как меня тащит под колеса, а потом находят изуродованной до неузнаваемости на следующей станции. Адам был бы сильно озадачен.

Двери открылись. Мне показалось, что это было больше, чем я заслуживала. Я села в конце вагона, подальше от остальных людей, и заплакала. Потом взглянула на руку. Резиновое уплотнение двери оставило на ней узкий черный след, похожий на траурную повязку. Это меня рассмешило. Я не могла справиться со смехом.

Глава 29

Я была одинока. Я поняла наконец, насколько я теперь одинока, и вместе с этим пониманием пришел страх.

Конечно, Адама не было, когда я вернулась от Бланшаров, хотя я полагала, что он может скоро вернуться. Я поспешно натянула на себя старую футболку и нырнула под одеяло, как провинившаяся девочка. Я лежала в темноте. Весь день у меня не было ни крошки во рту, и в животе время от времени урчало, но мне не хотелось вставать и идти на кухню. Я не хотела, чтобы Адам, вернувшись, застал меня за обшариванием холодильника, за кухонным столом или в какой-нибудь другой обычной домашней ситуации. Что я могла сказать ему? У меня были одни вопросы, но эти вопросы нельзя было задать. С каждой новой ложью я загоняла себя в угол и не знала, как из него выбраться. Но и он обманывал меня. Я вздрогнула, вспомнив, как пряталась в будке, когда он проходил мимо. Что за отвратительный фарс! Весь наш брак был построен на страсти и обмане.

Когда он вошел, тихонько насвистывая, я затихла и притворилась спящей. Услышала, как он открыл дверцу холодильника, взял что-то и закрыл снова. Послышался звук откупориваемой банки пива. Потом он раздевался, сбрасывая одежду на пол у кровати. Когда он скользнул в кровать, одеяло откинулось, и меня обдало прохладным воздухом. Его теплые руки обняли меня сзади. Я вздохнула, словно во сне, и отодвинулась от него. Он последовал за мной, прижался ко мне всем телом. Я старалась дышать глубоко и ровно. В скором времени Адам уснул, я ощущала его горячее дыхание у себя на шее. Потом я попыталась обдумать положение.

Что мне известно? Я знала, что у Адама была тайная связь с женщиной, с которой, это теперь ясно, что-то случилось. Я знала, что у той женщины была сестра, которая собирала вырезки из газет об Адаме и которую несколько недель назад выловили в канале. Еще, конечно же, мне известно, что еще одна из его любовниц, Франсуаза, женщина с длинными черными волосами, погибла в горах и что Адам не смог ее спасти. Я думала об этих трех женщинах, а он спал рядом со мной. Нас было пятеро в одной кровати.

Адам был человеком, всю жизнь окруженным насилием и утратами. Но ведь он жил в мире, где мужчины и женщины понимали, что могут умереть раньше срока, где риск был частью условий игры. Я осторожно вывернулась из его объятий и легла к нему лицом. В свете фонарей с улицы я могла лишь едва различать его черты, безмятежные во сне, пухлые губы чуть подрагивали при каждом вздохе. Я ощутила острый приступ жалости. Не удивительно, что он такой угрюмый, странный, а его любовь проявляется в жестокости.

Я проснулась, когда забрезжил рассвет, и потихоньку соскользнула с кровати. Половицы скрипнули, но Адам не проснулся. Одна его рука была закинута за голову. Спящий и голый, он выглядел таким доверчивым, однако я поняла, что больше не могу лежать рядом с ним. Я схватила первую попавшуюся под руку одежду — черные брюки, ботинки, оранжевую водолазку, которая протерлась на локтях, — и оделась в ванной. Я не стала даже чистить зубы и умываться. Я могла все это сделать позже. Мне необходимо было выбраться отсюда, побыть один на один с мыслями, не быть здесь, когда он проснется и опять захочет подчинить меня себе. Я вышла из квартиры, поморщившись при щелчке, который раздался, когда закрылась дверь.

Я не знала, куда иду. Быстро шагала, ощущая холод, так как была без куртки, и глубоко вдыхая воздух. Когда стало светло, я почувствовала себя спокойнее: все как-то образуется. В кафе возле Шепардз-Буш остановилась, чтобы выпить кофе, черного, без сахара. От запаха топленого сала и ветчины меня затошнило. Было почти семь часов, и улицы уже заполнились машинами. Я снова тронулась в путь, вспоминая инструкции Адама, которые он давал в Лэйк-дистрикт. Войти в ритм, шаг за шагом, дышать правильно, не смотреть слишком далеко вперед. Я ни о чем не думала, просто шла. Газетные киоски были открыты, как и некоторые продовольственные магазины. Через какое-то время я поняла, куда меня принесли ноги, но не стала останавливаться, хотя двигалась все медленнее. Что ж, может, это, в конце концов, и не самая плохая идея. Мне нужно было с кем-то поговорить, а людей, к которым хотелось бы обратиться, осталось совсем мало.

Я добралась до места в десять минут девятого, уверенно постучала в дверь и внезапно почувствовала страшное волнение. Но убегать было слишком поздно. Послышался звук шагов, и мы оказались с ним друг перед другом.

— Элис?

Судя по тону, он не был поражен при виде меня, но не слышалось и особой радости. Он не пригласил меня зайти в квартиру.

— Привет, Джейк.

Мы смотрели друг на друга. Когда мы виделись в последний раз, я обвинила его в том, что он положил в мое молоко пауков. Он был еще в халате, но в халате, который был мне не знаком, халате, появившемся «в период после Элис».

— Просто проходила мимо? — спросил он с тусклой тенью прежней иронии.

— Можно войти? Всего на минуту.

Он открыл дверь шире и отступил на шаг.

— Здесь все изменилось, — сказала я, оглядевшись.

— А чего ты ожидала?

В комнате был новый диван и шторы, у камина лежали новые большие подушки. Пара новых картин, которых я прежде не видела, появилась на стенах, теперь зеленых. Старых фотографий, на которых изображены мы с ним, больше не было.

Я не очень задумывалась об этом или не думала вовсе. Но теперь-то поняла: мне почему-то казалось, что, когда я войду в свой старый, закрытый для меня дом, увижу, что там меня ждали. Хотя я грубо дала понять, что никогда не вернусь. Если бы я могла не кривить душой, то, возможно, предположила бы, что Джейк будет ждать меня, как бы я с ним ни поступила. Что он обнимет меня, усадит на диван, приготовит чай с тостами и станет выслушивать мои семейные печали.

— Не очень хорошо, — наконец выговорила я.

— Может, выпьешь чашку кофе, раз уж пришла?

— Нет. Да, с удовольствием.

Я прошла за ним на кухню: новый чайник, новый тостер, новые, в цвет, кружки, висящие на новых крючках, много цветов на подоконнике. Цветы на столе. Я села на стул.

— Ты пришла, чтобы забрать оставшиеся вещи? — спросил он.

Мне стало ясно, что приходить сюда было бессмысленно. Прошлой ночью меня вдруг посетила странная мысль: даже если я потеряю всех, то Джейка каким-то образом удастся сохранить. Я выдала еще несколько жутких фраз.

— Я немного не в себе, — сказала я.

Джейк удивленно взглянул на меня и передал мне кофе. Он был слишком горячим, чтобы пить, поэтому я поставила чашку перед собой и крутанула на столе, расплескав немного темной жидкости.

— Все стало немного странным.

— Странным? — повторил он.

— Можно, я зайду в туалет?

Я неуверенной походкой прошла в крошечную комнатку и посмотрела на себя в зеркало. Мои волосы засалились, кожа на осунувшихся щеках казалась нездоровой, под глазами залегли глубокие тени. Я не умывалась ни вечером, ни утром, поэтому на лице остались следы туши и грязи. Оранжевая водолазка была надета наизнанку, однако я не стала переодевать ее. Для чего?

Я умылась, а когда спускала воду в унитазе, услышала скребущий звук в комнате наверху. В спальне. Там был еще кто-то.