Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944-1945 - Петер Гостони

Они называли себя «освободителями»

София, а вместе со своей столицей и вся Болгария, в ноябре 1944 года переживала тяжелые дни. Надежда на то, что благодаря событиям 9 сентября страна останется вне непосредственных боевых действий, начинала исчезать. Численно незначительная Болгарская коммунистическая партия день ото дня становилась все могущественнее: ее вождь[72] вернулся из эмиграции, а вместе с ним и все те болгары, которые до сего времени состояли на советской государственной службе. Они получили ключевые посты в самых важных министерствах – как, например, в министерстве обороны и внутренних дел – и почти незамаскированное задание проводить политику в интересах болгарской коммунистической партии и СССР.

Двумя самыми влиятельными русскими, занявшими страну силами 37-й армии, были маршал Толбухин и генерал-полковник Бирюзов. Толбухин, профессиональный полководец, ставший офицером еще до 1917 года (окончил школу прапорщиков в 1915 г., позже командовал ротой и батальоном, штабс-капитан. – Ред.), был – по свидетельству очевидца – отнюдь не фанатиком-коммунистом. (Член компартии только с 1938 г., хотя в Красной армии с 1918 г. – Ред.) На несколько недель он оторвался от событий, происходящих в этой стране, и руководил военными действиями снова в качестве командующего 3-м Украинским фронтом. Бирюзов, напротив, был до мозга костей политическим солдатом, умным человеком, обязанным своей кометоподобной карьерой прежде всего слепой преданностью партии и Сталину. В конце сентября 1944 года ему было доверено блюсти интересы Советского Союза и Красной армии в Болгарии. (Председателем Союзной контрольной комиссии в Болгарии с сентября 1944 года был Толбухин, а Бирюзов с октября 1944 года занимал пост главного военного советника Болгарской армии.)

Бирюзов вступил в Софию в середине сентября. Вместе с несколькими советскими офицерами он был принят генералом Дамианом Велчевым, новым болгарским министром обороны. «Встреча была весьма официальной, – писал впоследствии в своих воспоминаниях Бирюзов. – Велчев вел себя предельно корректно, но держался очень холодно. Я знал, что он был активным членом группы «Звено», очень закрытый и молчаливый человек, не испытывающий особых симпатий к СССР». По дороге с аэродрома в город Бирюзов обратил внимание на то, что замеченные им на улицах болгарские солдаты носят на своей военной форме царские эмблемы, а дома украшены флагами, на которых также имеются символы царского времени. «Я думаю, – сказал я про себя, – мне придется еще хлебнуть много неприятностей с этими людьми!»

Эти неприятности вполне можно было предугадать. Бирюзов прибыл в Софию, чтобы мобилизовать болгарскую армию для заключительных боев против Германии. При этом речь шла не о тех трех полевых армиях, которые в течение ноября на югославской территории поддерживали операции 3-го Украинского фронта, а после взятия Белграда (20 октября) должны были возвратиться на родину, но о создании своего рода «экспедиционного корпуса», который под командованием Толбухина должен был вдали от Болгарии сопровождать поход Красной армии в Дунайском регионе. За исключением коммунистов, ни один политик в Софии, как и министр обороны

Велчев, не поддерживал этот план. Уже первые бои в составе 3-го Украинского фронта обернулись для болгар очень большими потерями. Нельзя было даже вообразить, для чего Болгария в конце войны должна участвовать в военных действиях, тем более что эта война, если исходить из национальных интересов страны, ничего ей не сулила. Один болгарский офицер Генерального штаба сформулировал эту точку зрения следующими словами: «Как офицеры, так и народ рассматривали участие в войне против Германии с болгарской точки зрения как абсолютно ненужное дело. Всем было ясно, что мы в результате этих сражений не выиграем совершенно ничего. Мы должны были убраться из Македонии и Фракии и не имели никакой надежды получить обратно эти области даже с помощью русских. Любые жертвы, понесенные армией, также были бы напрасными и могли бы послужить только укреплению коммунистической власти в стране».

Демократические и ориентированные на Запад партии, которые вошли в состав правительства Народного фронта, тогда еще питали иллюзии, что Великобритания и Соединенные Штаты могли бы воспрепятствовать Советскому Союзу в преобразовании Болгарии в коммунистическую страну. Они ссылались на провозглашенную президентом Рузвельтом и премьер-министром Черчиллем 14 августа 1941 года Атлантическую хартию[73], которая гарантировала всем народам право выбирать форму государственного устройства по своему желанию, а также на многократные заявления Рузвельта, Черчилля и Сталина о том, что великие державы не будут вмешиваться во внутренние дела других государств, сколь бы велики или малы они ни были.

События, однако, преподали болгарам совсем другой урок. Одна британская военная комиссия, в конце сентября прибывшая в Софию из Турции, была в 24 часа выдворена из страны советскими военными властями, и больше русские уже не допускали в страну никаких комиссий западных союзников. Соглашение о перемирии с Болгарией было подписано в Москве 28 октября с участием и других союзников по антигитлеровской коалиции (помимо СССР, также США и Англии. – Ред.), но все прописанные в соглашении права были гарантированы только советским военным командованием. Среди прочих упоминалось здесь и право беспрепятственного передвижения войск по болгарской территории, которое болгары должны были обеспечивать «всеми имеющимися в их распоряжении средствами». Тем самым все болгарские сухопутные силы были поставлены под контроль советского Верховного командования, а болгары обязывались продолжать борьбу против Германии.

Итак, в течение ноября была сформирована новая болгарская 1-я армия – шесть пехотных дивизий общей численностью около 100 тысяч человек, которая была подчинена 3-му Украинскому фронту. Согласно современному болгарскому историку, она должна была «под командованием Толбухина принимать участие в военных действиях в Венгрии, тем самым способствуя делу пролетарского интернационализма».

В то время, когда болгарский генерал-полковник занимался формированием и оснащением болгарской 1-й армии, коммунисты готовились нанести удар по старому офицерскому корпусу. Их цель состояла в том, чтобы свергнуть власть офицеров, принадлежащих к политической партии Народный союз «Звено»[74], и сосредоточить руководство вооруженных сил в руках своих людей. Действия компартии были подготовлены весьма искусно и маскировались другими событиями. Так, еще в начале декабря компартия вдруг озаботилась тем, чтобы положение в Софии и других крупных городах страны не успокаивалось. Были организованы уличные демонстрации, участники которых требовали «безжалостного преследования военных преступников», «продолжения военных действий против фашистской Германии» или «демократизации государственного аппарата».

Велчев и некоторые лидеры демократических болгарских партий попытались дать отпор этим махинациям коммунистов. Против лозунга коммунистов «Все для фронта, все для победы!» они выдвинули лозунг «Мира, хлеба и свободы!», который означал нечто другое, а именно то, что для страны лучше платить репарации русским, чем бесцельно проливать кровь на фронтах сражений против немцев. Бирюзов: «Опасность подобного лозунга состояла в его внешней непогрешимости. В сущности, он мог послужить тому, что народ отвернулся бы от интересов своей собственной страны. Участие болгарской армии в войне против гитлеровской Германии было абсолютно необходимо, уже хотя бы для укрепления международных позиций новой Болгарии». При этом необходимо еще раз подчеркнуть то обстоятельство, что этого участия в войне, которое согласно официальным русским военным историкам, представляло собой «основополагающие интересы болгарского народа», желала только Москва. Великобритания и США высказывались против подобной необходимости.

Генерал Велчев также попытался спасти своих товарищей-офицеров от происков коммунистов. Еще зимой 1944 года ему удалось добиться решения Совета министров, согласно которому все офицеры, арестованные как «военные преступники» или «коллаборационисты», должны были быть амнистированы или освобождены из заключения, если они добровольно заявили о своей готовности активно сражаться на фронте в заключительных боях против Германии. Этот декрет № 4 напугал коммунистов, поскольку он мог поставить под сомнение работу народных судов, вызвать изоляцию или отстранение широких народных масс и тем самым затормозить захват власти коммунистической партией. Лидер болгарских коммунистов Димитров спешно стал разыскивать Бирюзова, которого не было в тот момент в Софии. Русский генерал-полковник сразу же вернулся в столицу, где – как он пишет в своих воспоминаниях – «уже состоялись рабочие демонстрации, которые, будучи организованы компартией, требовали аннулирования декрета № 4. Я посетил премьер-министра Кимона Георгиева и нашел его в глубоком раздумье… «Что с вами случилось?» – удивленно спросил я его. Георгиев только устало махнул рукой: «Ничего страшного. Я попал в автокатастрофу». Затем он добавил: «У меня сейчас много хлопот. Приходится многое проглатывать. Некоторые члены правительства продолжают оскорблять меня и пытаются читать мне политические лекции…»