Тамбовский волк - Виктор Юнак

— Товарищи крестьяне! Я даю вам час на то, чтобы вы добровольно, сами принесли сюда мешки с излишками зерна. Продотрядовцы тоже весь этот час не сдвинутся отсюда с места. Но потом пеняйте на себя. Я вас предупредил и буду действовать со всей строгостью советского закона.

Сразу же после этих слов толпа начала расходиться, ругаясь и поливая большевиков последними словами.

— Устинушка, может Фомка не тронет нас, а? — держала мужа под руку Нюрка Подберёзкина. — Он же знает наверняка, что наш Захарушка не последний человек в Танбове.

— И не вздумай поминать Захара при этом вшивом голодранце, — прикрикнул на жену Устин. — Я с ним как-нибудь сам разберусь.

— Ой, как бы беды не было, — прошептала Нюрка и перекрестилась свободной рукой.

Не многие крестьяне решились добровольно отдать комбедовцам своими кровью и потом добытое зерно. Да и сделали это те, кто всё же был победнее — не хотели они ссориться с новой властью. Поди знай, авось она пришла надолго. Более зажиточные, не говоря уж о кулаках, и не собирались делиться своим урожаем с голодранцами и неудачниками. А зажиточных в Тамбовском крае на плодородном чернозёме было немало.

Рябой к означенному времени добавил ещё час, однако хлеба не прибавилось. Тогда он подозвал к себе Конькова. Рябой расположился в одном из уцелевших помещичьих флигельков, в котором при Вернадских жила прислуга. Сидя за столом у окна он мог наблюдать всю картину и лицо его выражало явное неудовольствие происходящим.

— Вот что, Коньков, — заговорил Рябой, не отводя глаз от окна. — Здесь происходит явный саботаж. Кулаки и подкулачьи отродья прячут зерно и не хотят отдавать советской власти. Но здесь зерно есть! И много зерна! Я этих людей знаю уж не один десяток лет. Даже в самые неурожайные годы, они не пухли с голоду.

— И чего делать-то, Фома Авдеич?

— Слушай сюда! Бери с пяток бойцов и, первым делом, наведайтесь во дворы к Ивану Антипову и Устину Подберёзкину. Ищите везде, где только можно, весь двор с избой поставьте вверх тормашками, но хлеб найдите. Коли у этих найдём, да ещё и накажем привселюдной поркой за укрывательство и саботаж, другие сами свои излишки принесут, как миленькие. Ты меня понял, Коньков?

— Понял, товарищ начальник продотряда!

Коньков неумело козырнул, развернулся и выбежал на улицу. Через минуту Рябой услышал, как Коньков зычным голосом отдаёт команды, жестами указывая, куда кому следует идти, а вслед за тем сам направился в сопровождении шести бойцов ко двору Антипова.

Они обыскали всё: сарай, хлев, чулан, избу, погреб, огород, сад, конюшню. Даже собачью конуру. Злобный лай собаки, благоразумно посаженную на цепь Анфисой, недовольное мычание коров, растревоженное кудахтанье кур сопровождали все эти поиски. Но они оказались безрезультатными. Коньков стоял в задумчивости: что делать? Идти ли к Рябому за советом или начать поиски у Устина Подберёзкина? В конечном итоге, он решил отправить к Подберёзкину всех бойцов, назначив главным одного из них, а сам скорым шагом направился к начальнику. Нужно было спешить. Сентябрьский день уже клонился к вечеру. И не хотелось бы здесь оставаться на ночь.

А в это время во флигель, где сидел злой Фома Рябой, куривший папиросу за папиросой, робко вошёл один из местных крестьян. Остановившись на пороге, он снял картуз и робко переминался с ноги на ногу.

— Тебе чего надо? — увидев его, грубо спросил Рябой.

— Так это, хочу помочь тебе хлеб-то найти.

— Ты кто такой? — оживился Рябой. — Я чтой-то тебя не знаю?

— Так Евсей я, Лисов. Из местных.

— И чем же ты хотел, Евсей Лисов, мне помочь? Ты садись, Евсей, в ногах-то правды нет, — Рябой указал Евсею на стул напротив себя.

— Я знаю, где прячет хлеб Устин Подберёзкин, — Лисов не торопился садиться.

— Ну-ка, ну-ка? — Рябой даже закашлялся от неожиданности.

— Тока у меня условие одно.

— Говори своё условие, — насторожился Рябой.

В этот момент и появился в избе Коньков. Евсей Лисов тут же напрягся, но Рябой его успокоил.

— Говори, говори, это мой заместитель Коньков.

— Так это, вы люди пришлые. То есть, пришли, забрали хлеб и ушли, а эти-то здеся останутся, да и мне не резон отсюдова уезжать.

— Я понятливый, Евсей. Можешь дальше не говорить. Мы своих помощников не сдаём.

— А, наоборот, даже им помогаем, — вставил Коньков.

— Точно, — согласился Рябой. — Коли поможешь нам найти хлеб Подберёзкина, свой пуд зерна получишь, а имя твоё мы уже забыли.

— Тады слушайте, — Евсей на всякий случай глянул в окно, не видит ли его кто, затем оглянулся вокруг и, понизив голос, сказал:

— Зерно он закапывает на заднем дворе со стороны хлева, под самым домом.

— Почём знаешь? — недоверчиво покосился на него Рябой.

— Так я живу по-соседству и иногда ночью не спится, выхожу во двор. Да и пару раз наткнулся на то, как Устин с сынками своими землю-то копает.

— А он тебя видел? — поинтересовался Коньков.

— Не! — замотал головой Евсей. — Устин весьма крут на расправу. Коли увидал бы меня, думаю, я бы сейчас здеся, перед вами не сидел.

— Понятно! Всё слыхал, Коньков?

— Как не слыхать!

— Тогда действуй, чего стоишь!

Коньков развернулся и пулей выскочил на улицу.

Продотрядовцы к приходу Конькова осмотрели уже всё, что можно, но ни единого лишнего зёрнышка так и не нашли. Устин Подберёзкин с женой стояли рядом. Нюрка истово крестилась и вздыхала, а Устин лишь злобно усмехался, скаля зубы. Коньков глянул сначала на хозяев дома, затем на своих бойцов, потом подошёл к одному из них, взял у того из рук лопату, ткнул её штыком в землю, резко выдернул и, лихо подняв свою фуражку со лба на макушку, махнул свободной рукой в направлении избы.

— Коли перед домом ничего не нашли, товарищи, будем искать на заднем дворе.

И бросил косой взгляд на Подберёзкина. Но лицо последнего было всё ещё спокойным. Ухмыляться, правда, он уже перестал.

— Товарищ Коньков, чует моё сердце, что и там ничего не найдём, — вздохнул тот самый боец, у которого Коньков отнял лопату.

— Сердце, Денисенко, иногда тоже ошибаться может. Так-то! — произнёс Коньков и решительно направился на задний двор.

За ним последовали все бойцы и, естественно, хозяева.

Коньков, придя на место, остановился, сделал несколько шагов в одном направлении, затем в другом. Снова остановился, почесал затылок. Наконец, ткнул штык лопаты в землю и кивнул:

— Денисенко, копай здесь.

В этот момент лицо Подберёзкина перекосилось от злобы. Уловив это, Коньков понял, что попал в самое яблочко. Значит, не обманул их тот крестьянин, как его, бишь, зовут...

Денисенко стали помогать ещё двое бойцов и буквально через несколько минут один из них радостно, нервно заорал:

— Есть, товарищ начальник! Кажись, нашли!

Коньков победно посмотрел на вмиг побледневшего и сжавшего от злости кулаки Подберёзкина. Двое бойцов тут же сняли с плеча винтовки и передёрнули затвором, наведя стволы на Устина. В этот момент во двор вошёл и Фома Рябой, держа в руке наган.

— Ну, как успехи, товарищи продотрядовцы?

— Есть! Нашли мы зерно! Вона, где его прятал, кулачья морда, — наперебой закричали бойцы.

— Этим же хлебом скольких голодных рабочих и красноармейцев накормить можно, — подытожил Коньков. — Здесь же центнера три, не меньше.

Рябой глянул в раскопанную яму, где на раскрытой парусине переливалось отборное, одно к одному, пшеничное зерно.

— Я же предупреждал всех, Устин, что слов на ветер не бросаю, — повернулся Рябой к Подберёзкину. — Не сдал хлеб добровольно, значит, будешь наказан. Схватить его и отвести на площадь.

— Не дам! — закричала Нюрка и заслонила мужа своим тучным телом от подошедших к нему продотрядовцев.

— А вот это лишнее! — недовольно поморщился Рябой. — Бабьи истерики нам совершенно ни к чему, — Рябой навёл на Нюрку наган. — Лучше не перечь мне, Нюрка, не доводи до греха, я ведь и стрелить могу.

— Да знаешь ли ты, голодранец, что наш сын, Захарка, в Танбове не последний человек, — и не думала отступать Нюрка. — Ежели он узнает, что ты на его родителев руку поднял, он же тебя...

— Заткнись! — перебил её Рябой и, подойдя к ней, пытался оттащить её в сторону, но в следующий миг (он даже не понял, что произошло) он отлетел на несколько метров назад.

Это Устин со всего маху осадил Рябого кулаком. На мгновение воцарилась тишина, затем пришедший в себя Рябой вскочил на ноги и заорал, вытирая кровь с губы:

— Чего стоите, как истуканы! Вяжите его и тащите на площадь! Пороть его будем! Привселюдно пороть.

Как ни силён был Подберёзкин, но справиться с десятком вооружённых мужиков и ему было не под силу. Даже выскочивший из дому сын ничем не смог помочь отцу. Подберёзкина повели со двора. Нюрка завизжала и бросилась за ним, повисла на руке у Рябого, но тот стряхнул её, даже не остановившись. Сын подбежал к матери, помог ей подняться. Лицо у Нюрки вдруг посуровело, глаза остались сухими. Она перекрестила уводимого мужа и повернулась к сыну.