Тамбовский волк - Виктор Юнак

В ночь с 9 на 10 ноября из Моршанского уезда большой отряд повстанцев направился в Кирсановский. В Кирсанове все силы были приведены в состояние полной боевой готовности. Было принято решение выступить навстречу противнику, дабы не допустить его в город. По дороге к Кирсановскому присоединялись отряды коммунистов из многих волостей, общей численностью свыше трёхсот человек. Тем не менее, первая стычка с повстанцами 12 ноября закончилась разгромом коммунистических отрядов. К тому же, дорога на Кирсанов с правого фланга красных войск в селе Куравщина была отрезана. Лишь ценой неимоверных усилий красным удалось переломить ситуацию и отогнать повстанцев от Кирсанова.

Тем не менее, 12 ноября пошла цепная реакция, пока ещё, правда, стихийная. В Тамбовском уезде восстали Богословская, Покровско-Марфинская, Грачевская, Лавровская, Сосновская, Карианская волости, в Козловском уезде — Тютчевская волость. В Моршанском уезде заняты повстанцами (между прочим, вооружёнными и пулемётами) населённые пункты: Фитингоф, Дашково, Вернадовка, Бегичево, Таракса. В этом же районе в руках повстанцев оказалась железная дорога, часть пути которой в некоторых местах была разобрана. Железнодорожный отряд, охранявший пути вступил в бой с повстанцами, но был разбит, потеряв 6 человек убитыми и 16 ранеными, а также два пулемёта. Из Тамбова тут же был отправлен для подавления мятежа отряд в тысячу человек, в составе семи рот, пулемётной команды, команды связи, команды конных разведчиков при шести орудиях. Отряд двинулся от Большой Липовицы в трёх направлениях: первое — на Богословку и дальше на Грачёвку; второе — на Ольшанскую, и дальше на Покровско-Марфинское и Лаврово; третье — на Воронцово и Знаменское для охраны левого фланга отряда. Из Козлова на Тютчево тоже был отправлен отряд красноармейцев. В Моршанский уезд из соседнего, уже пришедшего в себя Шацка выслан отряд чекистов численностью около трёхсот человек, при двух орудиях и бронеавтомобиле. Туда же из Тамбова выехал отряд в двести пятьдесят человек с тремя пулемётами.

Тамбов был объявлен на осадном положении. Начал работу оперативный штаб во главе с губвоенкомом Шидаревым. Отряды местного гарнизона, вместе с отрядом губернской чрезвычайной комиссии были разосланы в места, охваченные восстаниями, с твёрдым приказом расстреливать смутьянов на месте без суда и следствия. На мятежные сёла и волости накладывались огромные контрибуции — от ста до пятисот тысяч рублей. Причём, на расчёт предоставлялось всего несколько дней. В некоторых волостях расстреливали по 40-50 человек, не особо выясняя, кто из них был настоящим зачинщиком, а кто случайным участником, которого заставили взять в руки оружие. В двадцатых числах ноября стихийно вспыхнувшие восстания во всех тамбовских уездах были полностью подавлены.

43

Дождь пронизывал до костей. Сумерки покрыли землю, хотя до вечера ещё было далековато. Ветер завывал так, как и тамбовскому волку не под силу. Казалось, сама стихия противостояла продотряду, прибывшему в Вернадовку изымать излишки хлеба. Но командир продотряда Моршанского уезда Фома Рябой был не из тех, кто покорялся стихии. Он гнал лошадь вперёд в предчувствии скорой остановки: Вернадовка, вон она, огни уже видать. За командиром тянулись подводы, на которых уселись бойцы его отряда. Вернадовка была уже третьей и последней деревней на их пути. План по изъятию излишков зерна они уже практически выполнили. А в том, что здесь они его и перевыполнят, Рябой нисколько не сомневался. Деревня эта зажиточная, да и знает он многих, знает и у кого что припрятано.

— Тпр-ру! — наконец осадил лошадь у бывшей помещичьей усадьбы Фома. — Приехали. Коньков, собирай народ!

— Може дождь переждём, Фома Авдеич? — запротестовал Коньков. — Кто ж сейчас соберётся, в такую погоду-то?

— Это приказ, Коньков, — манерно растягивал слова Рябой. — И изволь немедля выполнять его.

— Ай, — махнул рукой Коньков и повернулся к бойцам. — Товарищи красноармейцы, слышали приказ товарища Рябого? Выполняйте!

Бойцы нехотя, передёрнув затворами винтовок, разбрелись в разные стороны. Без оружия никто из продотрядовцев не ходил: уже несколько тысяч их товарищей сложили головы в борьбе за хлеб, и рисковать больше никому не хотелось. Почуяв чужаков, во многих дворах залаяли собаки, иные из которых даже из будки не вылезали.

— Эй, хозяин! Продотряд идёт! — подойдя ко двору Антиповых, крикнул Коньков, заглушая не только шум дождя и ветра, но и оголтелый собачий лай. — Приходи немедля к усадьбе, командир говорить будет.

Иван Антипов слегка отодвинул занавеску на окне в горнице и глянул на улицу. Естественно, что кричал незнакомец, он не расслышал, но по гимнастёрке и винтовке догадался, кто пожаловал к ним в гости.

— Чёрт бы вас побрал, душегубы треклятые! Мало вам наших загубленных жизней, так ещё и за хлебом явились.

— Никак снова беднота пожаловала? — Анфиса Антипова отвлеклась от шитья и подняла голову, посмотрев на мужа.

— Да не беднота, мама, а комбед, продотряд, — поправила мать дочка, хозяйничавшая у печки.

— Всё одно голодранцы, — вступился за жену Антипов. — Мы свой кусок хлеба собственными мозолями добываем, а они хочут всё готовое получить.

Коньков ещё раз прокричал, на всякий случай, и прошёл дальше. В соседнем доме он уже смог подойти к окну и постучал в него кулаком. Другие продотрядовцы шли по другим домам. Как тому ни сопротивлялись местные, но пришлось идти на сход: с заряженной винтовкой особо не поспоришь. К счастью, дождь стал успокаиваться и только неприятный ветер продолжать гнуть свою линию.

Когда Антиповы-старшие подошли к площади перед усадьбой, там уже собралась немалая толпа земляков. Увидев стоявшую несколько в стороне от остальных чету Подберёзкиных, Антиповы направились к ним.

— Здорово, Устин, — приветствовал соседа Антипов.

— И ты здоров будь, Иван, — ответил Подберёзкин.

А Нюрка с Анфисой просто облобызались.

— Видал, голодранец Фомка, при большевиках куда выбился-то? — кивнул в сторону Рябого Подберёзкин.

— Да уж, почитай, начнёт нас сейчас уму-разуму наставлять, — поддакнул Антипов.

— О прошлом месяце-то уже захаживал к нам, — Нюрка Подберёзкина куталась от неприятного ветра в платок.

— Так-то было о прошлом месяце, шо тады можно было с нас взять, — буркнул Подберёзкин. — А теперича маленько урожай подсобрали.

— Ну да, вот он сейчас нам его и посчитает, — хмыкнул Антипов.

— Прошу внимания, товарищи крестьяне! — наконец подал голос Рябой. — Все вы знаете, какое трудное положение сложилось у нас в стране. Контрреволюция поднимает голову. Интервенты из четырнадцати стран хочут поставить нас с вами на колени! Но мы не для того боролись с самодержавием и уничтожали в нашей стране капиталистов, чтобы снова возвращаться к прошлому. Советское правительство не допустит возврата угнетателей пролетариата и крестьянства, но стране сейчас трудно. Рабочие голодают! Красноармейцы сидят в окопах полуголодные. Много ли проку от таких защитников? Поэтому ВЦИК и Совнарком приняли решение о том, чтобы все излишки зерна и муки изымать в сёлах и деревнях. Только таким образом мы сможем прокормить рабочих и красноармейцев. У меня есть приказ — при малейшем неповиновении арестовывать укрывателей, пороть их при вселюдно, а при сопротивлении и открывать огонь. Многие из вас меня знают.

При этих словах Рябого толпа крестьян зашумела, но Рябой лишь повысил голос, продолжая свою речь.

— Я — человек решительный! Слов на ветер не бросаю. Потому прошу вас, земляки, не доводите меня до греха. Не заставляйте кровь проливать.

— Сколько ж можно из нас жилы тянуть? — крикнул какой-то мужик из толпы. — В прошлом месяце уже отдали всё, что было.

— А детей мы чем кормить будем? — вступила в перепалку и одна из баб.

— Вы отлично знаете, сколько вам нужно оставить зерна, чтобы прокормить и себя, и детей своих. А излишки отдайте нам. И буде кого заметим опосля за продажей зерна или муки, тут же расстреляем, как контру.

Снова поднялся шум. Каждый старался перекричать друг друга, но на этот раз Рябой молчал, давая всем выговориться и спустить пар. Он надеялся, что после этого все станут сговорчивее. Но не тут-то было! Никто и не собирался успокаиваться. Коньков уже с тревогой поглядывал на Рябого. Но тот пока ещё был спокоен.

Дождь тем временем почти совсем утих. Небо просветлело.

Недовольные крики продолжались. Тогда Рябой нащупал рукой висевшую на ремне через плечо деревянную кобуру, расстегнул её и вытащил наган. Подождав ещё секунду-другую, он поднял наган вверх и выстрелил. Толпа притихла.

— Товарищи крестьяне! Я даю вам час на то, чтобы вы добровольно, сами принесли сюда мешки с излишками зерна. Продотрядовцы тоже весь этот час не сдвинутся отсюда с места. Но потом пеняйте на себя. Я вас предупредил и буду действовать со всей строгостью советского закона.