Лунный лик Фортуны - Элис Клэр

В первый раз Жоссу пришло в голову, какое это хорошее место – аббатство Хокенли.

– Как вы узнали обо всем? – спросил Жосс аббатису.

Они снова были в ее комнате. Элевайз сидела, выпрямившись, на своем месте, но Жосс подозревал, что выглядеть как обычно стоило ей огромных усилий. Она повернулась и взглянула на него. Подняла перевязанную руку помахала ею, затем, скривившись, опустила на колено.

Жосс недоверчиво покачал головой.

– Вы поранили палец о край основания статуи? Желая убедиться, что он достаточно острый, чтобы рассечь чье-то горло?

– Да.

– Аббатиса Элевайз, как же это безрассудно!

– Хотя бы вы не начинайте! Я уже получила выговор за свою безответственность от сестры Евфимии, премного благодарна.

Она была тронута и возмущена одновременно. Сейчас, уже лучше понимая ее, Жосс видел, что эта трогательность не была намеренной; он решил, что сочувствие вызывало само сочетание бледного, но решительного лица с этим проклятым мотком ткани на руке.

– Болит? – мягко спросил он.

– Да.

Могу себе представить, подумал он. Ее рука сильно болела еще до того, как мы тащили сюда полубессознательного мужчину. Одному Богу известно, как наше маленькое приключение может повлиять на нее.

Он вспомнил первый заданный им вопрос.

– На самом деле, я имел в виду не это. – Лучше сменить тему, подумал он, и поговорить об Оливаре и Гунноре, чем рисковать подорвать ее мужество жалостью. Вместе с тем он не мог не замечать ее состояния: лицо Элевайз побледнело, на высоком лбу под накрахмаленным белым полотном головного покрывала выступили капельки пота. – Я действительно хочу знать, что заставило вас подозревать иное, когда я делал все возможное, чтобы убедить вас в виновности Милона. Когда я настаивал, что Милон бесстыдно лжет и что убил Гуннору именно он.

– Я спустилась вниз, чтобы поговорить с братом Фирмином о возобновлении нашей помощи пилигримам, – начала она. – О богослужениях, о раздаче целебной воды. Понимаете, жизнь должна идти своим ходом, но с тех пор как произошли эти убийства, у нас было очень мало посетителей. Пока мы не откроем наши двери нуждающимся, бессмысленные страдания будут продолжаться. Когда я спустилась в долину, то подумала, что сейчас – самое подходящее время посетить Святыню. Я провинилась, позволив мирским заботам препятствовать моим молитвам, – строго закончила она.

Жосс был готов уверить ее, что Бог, несомненно, простит это, но что-то в выражении лица Элевайз заставило его передумать.

– Да-да, конечно, – пробормотал он.

Аббатиса взглянула на Жосса так, будто его вежливая реплика прозвучала не слишком убедительно. К счастью, она не стала развивать разговор в этом направлении.

– Я вошла в Святыню и встала на колени, чтобы помолиться перед статуей Божьей Матери. Я заметила, что основание сияет так, словно кто-то недавно надраил его. – Элевайз наклонила голову. – Я знаю, что должна была сосредоточиться на моих молитвах Пресвятой Деве, но, как я упоминала, в последнее время я стала очень невнимательной.

– Такое можно понять, – заметил Жосс. – Разве может быть иначе после двух подозрительных смертей ваших монахинь?

– Это – самое время для аббатисы еще усерднее молиться о помощи!

– Боже мой! Она не была расположена к взаимопониманию. И, возможно, не хотела, чтобы кто-то освободил ее от собственных обвинений.

– Продолжайте, – сказал он. – Вы подумали о том, как сильно блестит основание статуи.

– Да. Я встала, вгляделась и заметила под ним какие-то пятна, прямо в том месте, где основание соединяется со стеной. Я дотронулась до одного из пятен. Оно было сухим и напоминало коросту. Я окунула кончик пальца в святую воду и потерла это место. Мой палец окрасился – я была почти уверена в этом – кровью. Я потерла еще раз, уже более основательно, и у меня не осталось никаких сомнений.

– То есть, вы начали догадываться о том, что, скорее всего, там произошло?

– Да. Я думала о ступеньках, об очень скользких ступеньках, и перед моим мысленным взором предстала ужасная рана на шее Гунноры. Я вспомнила тот совершенно симметричный порез. Он с самого начала приводил меня в недоумение. А вас?

– И меня тоже.

– Я хочу сказать, если кто-то наносит такой удар, пусть даже сообщник удерживает жертву он вряд ли сможет сделать столь совершенный разрез.

– Наверняка не сможет, – сказал Жосс. – Рана возникла в результате падения на круглый край основания. Ведь достаточно острый, правда?

– О да, – сказала аббатиса с чувством. – Я легонько провела по нему пальцем и почти отсекла подушечку. Мы обязаны проследить за этим. Я должна пойти и сказать брату Савлу, чтобы Святыню закрыли до тех пор, пока мы все не исправим, а ему следует немедленно отправиться к кузнецу.

Аббатиса привстала, словно собралась сию же минуту бежать в долину.

– Я сам прослежу за этим, – поспешно пообещал Жосс. – Даю слово, аббатиса.

Кажется, она продолжала сомневаться.

– Мое слово, – повторил он.

Элевайз наклонила голову в знак согласия и поглубже уселась в своем кресле.

– Понимаете, эта кромка основания острее любого лезвия, – сказала она. – По каким-то причинам мастер обрезал серебряное покрытие так, чтобы оно выступало за край деревянной платформы. Всего лишь чуть-чуть. Но этого оказалось достаточно, чтобы рассечь плоть и сухожилия.

– При падении Гунноры само движение набрало значительную силу, – добавил Жосс. – Ступеньки достаточно высокие, а она упала с самого верха. Прямо на этот опасно острый круг металла. – Он вздрогнул.

Наверное, Элевайз заметила это.

– Невыносимо думать о такой кончине, вы согласны? И только представьте этого несчастного Оливара, пытающегося отмыть кровь. Обвиняющего себя в смерти женщины, которую он так преданно любил.

– Единственное логическое объяснение его чувства вины – в том, что именно он просил Гуннору о свидании в Святыне, – сказал Жосс.

– Не думаю, что было именно так. Когда мы разговаривали с ним в Святыне, Оливар сказал, что их тайное свидание проходило не так, как он хотел. «Я не хотел, чтобы встреча была такой секретной», – вот что он сказал. У меня сложилось впечатление, что они условились о ней еще до того, как Гуннора пришла в Хокенли, – договорились, что в один прекрасный день они встретятся и Гуннора покинет обитель. Только, думается мне, Оливар представлял себе, как он приедет за ней к главным воротам и церемонно возьмет ее руку в свою. Я почти уверена, что встреча у Святыни – ее предложение.

– Почему же она изменила решение? – спросил Жосс, хотя на самом деле особенно и не ждал ответа. – Оливар – красивый мужчина, состоятельный, что, вероятно, еще более важно, и Гуннора нисколько не сомневалась в его любви.

Элевайз посмотрела на него, иронически изогнув бровь.

– Разве вы не помните, что я сказана вам во время нашей самой первой встречи?

Сказанное ею тогда, по большей части, было просто честными ответами на вопросы, и ответов этих было довольно много. И тут Жосс, кажется, понял, что аббатиса имеет в виду.

– Вы сказали, что Гуннору, по-видимому, не слишком беспокоит обет целомудрия.

– Именно. – Элевайз подалась вперед, словно горячо ожидая его понимания. – Я замечала это и раньше в юных женщинах – и не только в юных, – которые приходят в монастырь. В миру они не ставят под сомнение устои мира; они знают, в чем заключается долг женщины как жены. И не важно, нравится им это или нет. Но здесь, когда они надевают покрывало послушницы, все неожиданно меняется. Некоторые женщины, в тот самый день, когда они присоединяются к нам, осознают, что отныне всегда будут спать в одиночестве, и, уверяю вас, для них это становится огромным облегчением. Гуннора, я подозреваю, испытала именно такое чувство. Она не хотела быть чьей-либо женой. Ни женой Брайса, которого она никогда не любила, ни, как она обнаружила, женой Оливара.

– Кого же она любила? – спросил Жосс. От слов аббатисы у него голова пошла кругом. Интересно, говорила бы она так же свободно, если бы не страдала от последствий потрясения.

– Кого она любила? – Элевайз откинулась на спинку кресла. – А любила ли она вообще? Я не уверена в этом. Я задала тот же вопрос этому несчастному юноше, и он сказал, что в ответ на его многочисленные признания она один раз – всего один! – сказала, будто думает, что любит его.

Более чем глупо – так упорно добиваться любви, промелькнуло в голове у Жосса. Но вслух он этого не сказал.

– Ее смерть была несчастным случаем. Это просто и понятно, – решительно произнес он после недолгого молчания. – Не думаю, что Оливара нужно подвергать аресту и что он должен предстать перед судом, поскольку вижу, что вопроса о его ответственности за эту смерть просто не возникает. Кроме того, учитывая пятна крови под основанием, мы сможем доказать, что там произошло на самом деле. Вы согласны, аббатиса?