Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

Она сердито на него покосилась, а он рассмеялся:

— Виноват, виноват! Только не обижайтесь на меня опять, madame la baronne! Клянусь, я этого больше не переживу!

— Сами постоянно меня провоцируете, — проворчала Докки, невольно посмотрев на его губы, которые недавно так нежно, но с такой затаенной страстью касались ее. У нее сбилось дыхание, а он, успев перехватить ее взгляд, мгновенно разгадал ее мысли. Его глаза засветились.

— Все своим чередом, madame la baronne, — мягким голосом, с чуть заметным оттенком самодовольства, сказал он.

«Играет со мной, как кот с мышью, — похолодела Докки. — Это не может так продолжаться. Я этого просто не вынесу!»

Наконец перед всадниками показалась долина, в которой лежала Вильна. У развилки офицеры свернули направо и остановились, вновь терпеливо поджидая своего генерала, который, прежде чем направиться по своей дороге, взял руку Докки и, отогнув отворот перчатки, прижался губами к тыльной стороне ее запястья.

— До встречи! — на прощанье он окинул ее таким взглядом, что она — в который раз за сегодняшний день — залилась румянцем.

Палевский ухмыльнулся, коротко поклонился, резко развернул свою лошадь и поскакал прочь. За ним потянулись офицеры, а к Докки уже спешил Афанасьич, который, едва успев подъехать, сразу буркнул:

— Этот, что ль, генерал?

Глава XI

— Как вы поскакали по лугу-то, двинулся я было следом, а он меня не пустил, нет, не пустил. Стой, говорит, здеся, я сам твою барыню нагоню. Не дал, значит, мне, черт, за вами-то. Сказал, что отрезал. Жеребца своего закрутил и за вами понесся. Ну, думаю: куда мне с таким тягаться? — с нескрываемым уважением в голосе говорил Афанасьич. — И вам ничего плохого сделать не сделает, потому как сразу видать, что его благородие, да и при службе, при армейских. Я и остался, чтоб в ваши дела не лезть и не мешать при случае. Дело молодое, конечно. Не генерал — орел! Глаза-то как горят — такому поперек не становись: сам спуску не даст и свое возьмет. Гляжу, хорош барин, ох как хорош! Сила у него в нутре есть немалая, душком стойкий. То-то за него бабы все взбаламутились. Это вам не Вольдемаришка-бездельник какой и не прочие липкие да склизкие, вроде князя этого разбитного, или никакие, что немец этот — как его там — не выговоришь. Так что у вас с ним, барыня?

— Ничего особенного, — пробормотала Докки.

— Так-таки и ничего?! Да вы пунцовая из рощицы-то явились! Целовались аль что? — Афанасьич встревожился. Докки обычно рассказывала ему о поклонниках и о своем к ним отношении. Нынешняя ее уклончивость скорее указывала на то, что к генералу она относится серьезнее, чем к кому-либо другому.

— Вот что скажу, барыня: он-то хорош, но что у него с намереньями? Прежде венца надобно решить, что за человек, как с ним что будет. Дело серьезное.

— Не знаю, что за намеренья, — призналась Докки. — Я вообще ничего не понимаю. Он то ли ухаживает за мной, то ли что другое…

— Что другое нам не надо! — осерчал Афанасьич. — Что другое пускай к девкам в очередь. Вы барыня серьезная, жизнью побитая, вам любовь да ласка нужны, не баламуты всякие, вот что вам скажу. И не посмотрю, что генерал. Своей гривой тогда в другом месте пусть трясет.

Любовь да ласка… Докки вспомнила объятия Палевского, его поцелуй и вздохнула. «Он не женится на тебе! Никогда!» — так говорила Мари, и это понимала сама Докки.

«Не женится. Играет со мной, развлекается. Как сам сказал: вечная любовь — до начала военных действий. Сколько у него было таких, как я — вдовушек, светских дам? — думала она, вполуха слушая рассуждения Афанасьича о беспутных офицерах. — Даже если представить невозможное и он попросит моей руки — что я могу ему сказать, как ответить? Отказать и потом всю жизнь сожалеть, что страх перед замужеством лишил меня счастья? Но с чего я решила, что может быть счастье с Палевским? Я его совсем не знаю, а то, что мне известно, — его упрямство, самомнение, желание верховодить во всем, подчинять, — все это не сулит мирной жизни. Принять предложение, потому что он будоражит мою кровь и приятно целуется? Глупости это все. Да он и не женится на мне. На что ему? Возьмет в жены молодую и скромную барышню, которая будет смотреть ему в рот и терпеть его характер. Но как я смогу с ним расстаться?..»

Когда они приехали домой, родственницы с Вольдемаром в одеждах для выхода и в весьма взвинченном состоянии ожидали Докки в гостиной.

— Мы опаздываем на обед к министру, ma chèrie Евдокия Васильевна! — укоризненным тоном встретил ее Ламбург.

Докки совсем забыла об этом обеде. Она не хотела ехать, пыталась отговориться усталостью, но Вольдемар, всем видом показывая, что без нее не сдвинется с места, добился-таки ее согласия отправиться с ними к министру. Ей пришлось быстро привести себя в порядок после верховой прогулки, переодеться, и вскоре их компания входила в дом, занимаемый важным чином, приглашение к которому с таким трудом было выхлопотано Ламбургом.

Гостей было много, с большинством из них баронесса была знакома, а присутствие на вечере Катрин Кедриной сулило бы приятное времяпрепровождение, не будь Докки так измучена ночными кошмарами и встречей с Палевским. На этом обеде не должен был быть граф — он находится в полках, его и не было, что вновь вызвало в ней противоречивые чувства облегчения и досады.

«Главное, не думать о нем», — решила Докки, освободившись от общества Вольдемара, который со своими сослуживцами по министерству завел деловые разговоры, и направляясь к Катрин, также заметившей ее и теперь шедшей навстречу.

— Как хорошо, что вы здесь, Докки, — сказала Катрин с улыбкой. — Меня уже утомили все эти разговоры о войне, чинах и женихах. Лучше расскажите, каким образом вы оказались вместе с Палевским на ужине после бала. Все только об этом говорят, а мы с мужем ездили в имение к родственникам и пропустили не только сам бал, но и столь знаменательное событие.

— Ничего знаменательного, чистая случайность, — с усмешкой ответила Докки, надеясь, что ее голос звучит небрежно и легкомысленно, и быстро соображая, каким образом представить вчерашнюю ситуацию, чтобы та выглядела забавной шуткой. — Во время котильона моего кавалера подозвал начальник, и я рисковала остаться без партнера. Генерал Палевский из любезности предложил составить мне пару, хотя, как я поняла, вовсе не собирался танцевать. А потом, поскольку не успел никого пригласить на ужин, попросил меня стать его спутницей.

— Сколько случайностей, — многозначительно заметила Катрин. — Насколько я знаю Поля, у него не бывает случайностей, все рассчитано до мелочей. Он не полагается на судьбу, как многие, а предпочитает сам ею руководить.