Остров накануне - Умберто Эко

«Как, и тут есть но?»

«Что очень жалко. Не существует надежных таблиц магнитно – стрелковой девиации. Кто их думал составить, просчитался. Есть резоны полагать, что стрелка не отходит пропорционально изменению долгот. Кроме того, смещения очень медленны и на море обнаруживать их трудно, надо чтобы судно не клевало носом так, что стрелка лезет то влево, то вправо. Доверяться этой штуке – безрассудство».

На следующий вечер кавалер Мальты, у которого, видно, засела в памяти фраза Роберта, брошенная вроде без умысла, произнес: как бы понять, не принадлежит ли Эскондида к Островам Соломоновым и далеко ли до тех островов.

Доктор Берд передернул плечами. «Соломоновы! Зa n'existe pas!»

«Разве капитан Дрейк не обнаружил их?» – переспросил кавалер.

«Чушь! Дрейк открыл Новый Альбион, и он в другом месте».

«Испанцы в Казале говорили, что Соломоновы Острова существуют и вдобавок разведаны ими», – вмешался Роберт.

«Это утверждал их Менданья семьдесят с лишним лет назад, – усмехнулся Берд. – Но по Менданье, Острова располагаются от седьмого до одиннадцатого градуса южной широты. Все равно, что сказать: от Лондона до Парижа. И потом, на какой долготе? Кейрош утверждает: в тысяче пятистах лигах от Лимы. Смех, да и только. Плюньте с берега Перу, попадете в этот остров. Недавно тут высказался один испанец: по его мнению, семь тысяч пятьсот миль от того же Перу до Островов Соломона. Это как – то, мне кажется, слишком. Вот, вы можете сами оценить несуразицу по картам. Эти вот перерисованы недавно, в точности по образцу старинных; другие преподносятся как самая свежая новость. Смотрите, кто – то помещает Соломоновы Острова на двести десятый меридиан, другие на двести двадцатый, третьи на двести тридцатый, не говоря уж о тех, кто их заслал на сто восьмидесятый. Если хоть один из них и утверждает истину, другие, значит, промахнулись на пятьдесят градусов, что приблизительно соответствует дистанции между Лондоном и владениями царицы Савской!»

«Действительно достойно восхищения, сколь много вам ведомо, достопочтеннейший, – сказал на это кавалер, изрядно выручая Роберта, иначе пришлось бы говорить то же самое, – как будто бы в вашей деятельности вы иным не занимались, как только вычислением долгот географических».

Лицо доктора Берда, закиданное белобрысыми веснушками, порозовело. Он плеснул пива в стопу и влил в глотку, не поперхнувшись. «Просто ученое любопытство. На самом деле я не знал бы, с чего начать, чтобы определить, где нас болтает».

«Однако, – решил попробовать счастья Роберт, – я видел у нактоуза такую дощечку, на которой…»

«Ах да, – не растерялся собеседник. – Ну ясно, корабль не тычется вслепую. They pricke the Carde (Накалывают путь на карте (староангл., спец.)). Записывается день, измерение иглы и степень ее отклонения, откуда дует ветер, какой час на борту, сколько проделано миль, и высота Солнца, и высота по звездам, а, следовательно – широта, и затем счисляется долгота, по предположенью. Вы, верно, замечали, что на корме иногда матрос закидывает бечевку в воду, и у бечевки на конце табличка. Это и есть лаг, снаряд измерения скорости судна. Все это бросается стойком в воду, бечевка размерена на узлы по частям мили, рядом ставят часы, чтобы узнать, в какое время судно пробежит определенное пространство. Таким манером, если бы все шло по писанью, можно было бы знать, сколько миль пройдено с последнего известного меридиана, и снова – таки совершив нужные расчеты, устанавливали бы долготу».

«Значит, средство существует!» – торжествующе вскричал Роберт, прекрасно зная, что ответит на это доктор: что лаг используют, когда нет ничего лучше, поскольку лаг годится только если верить, что корабль идет по прямой линии. Корабли же носятся туда, куда несут их ветры, и если ветры не попутны, корабли проходят один отрезок пути с уклоном вправо, другой отрезок с уклоном влево.

"Сэр Хемфри Джилберт, – продолжал доктор, – примерно во времена Менданьи, около Ньюфаундленда, собираясь идти по седьмой параллели, encountered winde alwayes so scant… говоря по – вашему, из – за ветров скупых и нерадивых… пропутешествовал невесть сколько недель, и его бросало то на сорок первый, то на пятьдесят первый градус, вот вам погрешность в десять градусов, изволите видеть. Вот такой исполинский угорь извивается от Неаполя до Португалии, стукается головою в Гавр, а хвостом отпихивается от Рима, а потом хвост оказывается в Париже, и в Мадриде голова! Следует учитывать все прихотливости маршрута и вводить их в счисление; но моряки делать это не умеют, и не могут держать на палубе целый день астронома, чтоб он делал это за них. Разумеется, можно применять конъектуры, в частности, если маршрут уже проходился, и имеется доступ к расчетам, выполненным другими. Поэтому от европейских берегов до американских на картах снимается расстояние достаточно точно. Кроме того, когда расчеты по звездам совершаются с суши, они могут дать довольно надежный результат, и поэтому мы, в общем, неплохо знаем, на какой долготе обретается Лима. Но и в этом случае, сказать вам по чести, – весело продолжал оратор, – знаете, что происходит? – И лукаво смотрел на двух слушателей. – «Происходит, что этот господинчик, – тут он постучал пальцем по карте, – рисует Рим на тридцатом градусе от Канарских, в то время как этот вот, – и он грозил пальцем в сторону другой карты, как бы отечески возбраняя ее составителя, – вот этот думает, что Рим на сороковом! Вон в той рукописи мы находим сочинение одного фламандца, который на долготах съел собаку, он извещает короля испанцев, что невозможно прийти к согласию о расстоянии от Рима до Толедо por los errores tan enormes, como se conoce por estа linea, que muestra la diferencia de las distancias (По наличию ошибок весьма огромных, как видимо из данного чертежа, который показывает различие в дистанциях (исп.)) и так далее, и так далее. Что он имеет в виду под линией? Если решить, что первый меридиан лежит в Толедо (испанцы всегда претендуют на первое место), то по Меркатору, Рим расположен на двадцать градусов восточней, однако Тихо Браге считает, этих градусов двадцать два, и двадцать пять по Региомонтану, их двадцать семь для Клавиуса, двадцать восемь для Птолемея, а для Оригана все тридцать. Все это только к одному примеру: дистанция от Толедо до Рима. Вообразите теперь, в каком состоянии должны быть сведения о морских путях, подобных нашему, где, может статься, никто прежде нас к островам не причаливал, и описания других мореплавателей туманны и сбивчивы. Добавьте в частности, что если какой – нибудь голландец и раздобудет верный результат, он ни за что о нем не скажет англичанам, а те не поделятся с испанцами. Самовернейшее орудие в здешних морях – это нос капитана, который своим простецким лагом унюхивает, что корабль, к примеру, на двухсот двадцатом меридиане. После проверки часто оказывается, что вовсе не на двухсот двадцатом, а градусах в тридцати восточное или западнее».

«Но в таком случае, – выкрикнул кавалер, – кто сумеет разгадать загадку долгот, получит полную власть над морями!»

Доктор Берд опять покраснел, уставился на кавалера, будто чтобы узнать, нарочно ли он это сказал, а потом усмехнулся, как укусил, и отрезал: «Попробуйте».

«Меня прошу уволить», – вставил тут Роберт, поднимая руки, и на тот вечер все обернулось в шутку.

В течение многих дней Роберту казалось опасным снова затрагивать тему меридианов. Он нашел другую тему. Чтоб сделать это, пришлось принять отважное решение. Ножом он глубоко процарапал себе ладонь. Потом завязал рану обрывками рубахи, истрепанной ветрами и водой. За ужином он показал врачевателю руку: «Глупейшая рана. Сунул ножик в мешок, начал рыться и сам себя пропорол. Очень щиплет».

Доктор осмотрел порез опытными глазами, и Роберт молил Бога, чтоб теперь он вытащил тазик и растворил в нем купорос. Однако доктор ограничился суждением, что рана не опасна и что следует хорошо промывать ее каждое утро. Тут, на счастье, подвернулся кавалер, который и ляпнул:

«Эх, иметь бы сейчас лезвийную притирку!»

«Это какую притирку?» – воодушевился Роберт. Мальтийский рыцарь, будто прочитав все книги, затверженные Робертом перед отплытием, начал расхваливать свойства лезвийных мазей. Берд молчал. Роберт, после чужого почина осмелевши, кинул свой пробный камешек: «Бабьи суеверья! Напоминает анекдот о беременной, у которой отрубили любовнику голову, а она, увидев то, породила младенца с отделенной от туловища головой! Или ту вздорную привычку у крестьянок, когда пес нагадит на кухне, тыкать углем в испражнение, полагая, будто у твари запечет под хвостом! Шевалье, вы не похожи на людей, передающих такие historiettes!»

Выпад был очень удачный, потому что Берд не выдержал. «Ну уж нет, милостивый мой, насчет собаки с ее пометом все это правда, скажу вам больше, кое – кто применил то обхождение с одним соседом, который наложил кучу перед домом, и уверяю вас, он научился далеко обходить тот проулок! Разумеется, следует повторять операцию преизрядное число раз, для чего вам необходим такой приятель, вернее неприятель, который будет гадить вам под дверь достаточно часто!» Роберт заливался смехом, будто принимая все за потеху, отчего тот раздражался и приводил все более сильные аргументы. Доводы были приблизительно те же, что у Д'Игби. Доктор входил все в больший раж. «Да, да, любезнейший, вот вы так чудно философствуете, наукой костоправов брезгуете. Скажу вам даже, раз мы взялись рассуждать о кале, что у кого нечистое дыханье, ему бы подержать разинутый рот над навозною кучей, и он бы излечился. Сточная канава смердит изрядно сильнее, нежели его глотка, а известно, что меньшее количество притягивается большим!»