Белые лодьи - Владимир Афиногенов

— Собаки… Двугорбые верблюды… Мрази… Сороконожки…

«Кого он так?… Ах да, вон тех, кто в поте лица по ночам, вместо того чтобы отдыхать, как все люди, трудятся, чтобы накормить его, оглоеда…» — как-то тупо, сквозь сильные удары сердца, гонящего к голове гудящую кровь, возникали в сознании Христодула эти мысли, и туман вставал перед его глазами, а глаза наполнялись слезами от жалости к землякам и к своей несчастной судьбе.

И тяжёлым, страшным камнем, лёгшим на душу, явились думы о том, что скоро ему придётся убивать этих людей, своих братьев по крови и вере… «Что же это со мной произошло?… Господи! Оборони меня от этого!.. Защити, не дай случиться такому! Не дай!» — взывал к Богу грек.

И вдруг ярая злоба накатилась на Христодула, злоба к сидящему рядом человеку. Как он надоел со своими поучениями и нравоучениями, со своими стихами из ненавистного ему Корана, читающий их с выражением вечного превосходства на сытом усатом лице…

Грек даже не заметил, как в руках у него оказался железный крюк, используемый для натягивания канатов, и, когда Сулейман в очередной раз, обратив глаза на фонарные огни рыбаков, составивших лодки в круг и сообща тащивших сеть, разразился в их сторону ругательствами, Христодул почти в бессознательном состоянии, не отдавая себе отчёта, что делает, сильным взмахом руки размозжил сарацину голову.

Сильный «хек», который вырвался из горла араба, странно поразил Христодула, и тут только он понял, что совершил; побежал к борту, чтобы прыгнуть вниз, но его заметил дежурный в башне лучник, сразу сообразивший, что произошло возле таранного бруса.

Стрела точно вонзилась в шею бедного грека; последнее, что он увидел, — это рыбаки ближней к их карабе лодки всё-таки подтянули край сети, и она висела над водой, а значит рыба теперь не ускользнёт в море… И успел он тогда подумать: «Зачем они подняли её?… Ведь всё равно им достанется только по одной рыбине. На семь-восемь голодных ртов».

В эту ночь, кажется, не спал никто, кроме невольников на греческих хеландиях, которые стонали и вскрикивали во сне от пережитых мучений.

Аббас и Насир Салахдин Юсуф, вооружённые до зубов, переговариваясь, наблюдали с высокой крепостной стены за перемещениями своих кораблей в бухте и радовалась тому, что ветер, дующий от острова в сторону моря, всё больше и больше набирал силу.

Вдруг на стену, запыхавшись, взобрался человек в форме гази в сопровождении одного из охранников Аббаса и за несколько шагов до полководца и главнокомандующего флотом упал на колени, протянув вперёд руки. От быстрого подъёма на крепость он не мог выговорить пока ни слова.

— Кто такой? — строго спросил Аббас.

— Моряк с карабы, где амиром албахром служит Ахмад Маджид, он и прислал его к вам, — ответил за гази сопровождающий.

Аббас и Насир переглянулись — они знали, что на борту корабля Ахмада находится предатель-грек Христодул.

— Как твоё имя? — обратился главнокомандующий к гази, всё ещё стоящему на коленях. — Встань и говори, с чем пришёл.

— Имя моё, повелитель, ал-Мансур… Но это не столь важно. А мой капитан велел передать вам, что грек Христодул убил нашего лоцмана Сулеймана и хотел бежать, но стрела башенного лучника настигла его… Аллах всевидящ и не оставляет неотмщённым ни одно злодеяние.

— Христодул?! — теперь уже обернулся к моряку сам полководец. — Значит, взбунтовался, дурак! А я его пожалел тогда…

— Изменника?… — усмехнулся Насир. — Надо было из его шкуры сделать корабельный барабан, боем которого мы в открытом море отпугиваем гигантских хищных рыб, чтобы они при встречи не выбили корабельное днище. Или же надо было предателю залить глотку расплавленной медью, и нечего было его жалеть, сиятельный. Говорит же Аллах: «Дела неверующих подобны мраку над пучиною моря, когда покрывают её волны, поднимаясь волна над волною, а над ними туча…»

— Ладно, ступай! — приказал Аббас моряку и кинул ему серебряную монету, которую тот с ловкостью собаки поймал на лету.

— Передай своему капитану, что я скоро буду на вашей карабе, — бросил вдогонку гази главнокомандующий и тихо, как бы для себя, посетовал: — Ах, Сулейман, Сулейман… Какой замечательный был лоцман!

Ветер крепчал. Он широко развевал полы халатов полководца и главнокомандующего флотом, надувал парусами их шаровары и доносил глухие клокотания вулкана. Аббас и Насир разом повернули в его сторону головы и увидели там красные росчерки, словно молнии Юпитера, которые стали высекать в огненных безднах Этны проснувшиеся гиганты Бронте, Стеропе и Арге[103].

— Кажется, Аллах подаёт нам добрый знак: и этот ветер, и эти молнии… — весело сказал Аббас. — С Богом! К победе, мой храбрый амир албахр!

Они обнялись, и Насир Салахдин Юсуф, придерживая рукой кривую боевую саблю без всяких украшений, висевшую на правом боку (главнокомандующий арабским флотом в Сицилии был левша), быстро побежал по каменным ступеням вниз — к берегу, к морю, к своим кораблям…

У причала его уже ждал с шестью моряками капитан карабы Ахмад Маджид, предупреждённый ал-Мансуром. При приближении Насира они сложили ладони перед своими лицами и поклонились. Затем гази подхватили своего командующего под руки и перенесли его в лодку, тут же налегли на весла, и лодка, как птица, понеслась к чернеющему невдалеке кораблю, похожему на голову гигантского ящера.

Приблизившись к карабе, Насир Салахдин Юсуф повернулся к Маджиду:

— Ахмад, спусти с борта ещё одну, лодку и назначь в экипажи двух расторопных старшин. А я сам скажу им, что нужно.

— Будет сделано, повелитель.

Ещё одна лодка коснулась днищем тёмной воды, и следом за ней по верёвочному трапу спустились два старшины, высоких и широкоплечих. Узнав главнокомандующего, они также приветствовали его сложенными друг к другу ладонями, поднесёнными к лицам.

Старшинам было велено на двух быстроходных шайти, предназначенных для связи, идти — на одной в Сиракузы, на другой к мысу Изола-далле-Корренти и передать командующим тяжёлыми акатами и карабами приказ — немедленно ставить паруса и начать движение по направлению к Кастродживанни.

Этот приказ застал командующего в Сиракузах Ибн-Кухруба в терме, где он любил париться до изнеможения, а Али Ибн-Мухаммада — амир албахра из Изола-далле-Корренти — в греческом лупанаре. К счастью для обоих, их быстро разыскали, и скоро они уже были на кораблях.

Подняв паруса по три разом на каждом, они двинули свои эскадры навстречу друг другу.

Резали акаты и карабы острыми носами, с приделанными к ним «воронами», волны Ионического моря так же уверенно, как воды своего родного Аденского залива, соединяющегося с Красным морем «вратами плача» — проливом Баб-эль-Мандеб. Им предстояло пройти около пятнадцати римских миль — на рассвете они как раз и прибудут к месту назначения: хитрый левша всё рассчитал точно. К тому же сегодня сарацинам очень благоприятствовала погода: ветер дул от острова, поэтому греческим хеландиям, чтобы подойти к нему, на паруса нечего было и рассчитывать. В связи с этим у Насира Салахдина в голове зародился ещё один план, и теперь, сидя в просторной каюте карабы Ахмада Маджида, куда прибыли и его два заместителя — «передний» и «фонарь»[104], он излагал его.

— На случай, если вдруг Бог станет помогать грекам и на рассвете задует муссон, при котором переменится ветер и ринется с моря на сушу, мы тут же поднимаем косые паруса и заходим в тыл транспортным судам. Таранными ударами мы выводим их из строя, а хеландии, которые наверняка подойдут к бухте, запираем в ней тяжёлыми акатами и карабами и вместе с трёхмачтовыми шайти напираем на них и раздавливаем, как яичную скорлупу… Но, судя по всему, направление ветра не изменится, больше того, он крепчает, становится суше. И пока хеландии не перестроились — а Кондомит обязательно теперь даст невольникам отдохнуть как следует, ведь им придётся работать вёслами целый день, — таранные шайти сейчас же тронутся с места и пойдут в обхват греческим транспортникам… Я с ними пойду тоже, оставляю здесь «переднего» и «фонаря». Берите на себя командование сиракузскими и кораблями Изола-далле-Корренти. А теперь слушайте все подробности плана…

Через совсем короткое время шайти, подняв паруса на всех мачтах, как колесницы на ипподроме, выскочили из бухты, разметав лодки сицилийских рыбаков, и ринулись в открытое море… Ещё долго арабские солдаты, дежурившие на крепостных стенах, слышали громкие предсмертные крики несчастных, тонущих в море, к которым никто не подумал прийти на помощь.

Несмотря на звёздную ночь, в двух милях от берега поверхность воды была затянута лёгким туманом, словно дымом, клубившимся у бортов кораблей, тяжело покачивающихся на волнах. Ветер уже взволновал море и этот туман, который теперь через четверть часа исчезнет совсем. Гази в мачтовых корзинах, указывающим путь, морская вода сейчас казалась курившейся преисподней, к тому же эту картину дополняли огненные росчерки от вулкана, часто появляющиеся в небе. Некоторые из моряков побоязливее возносили Аллаху молитвы, так же как и на греческих хеландиях своему Богу ночные вахтенные.