Прогулка под луной - Алина Знаменская

— А мне он понравился. — Инна смотрела мимо Маши, в сад за окном и не обратила внимания на тот полный недоумения взгляд, который ей послала подруга. — Мужественное лицо, решительность во всем. Знаешь, обходительный такой, вежливый. Обещал Никите на сенокосе помочь.

Маша кивнула, пережевывая курицу. Правильно. Пусть вкалывает. Поменьше перед глазами будет маячить.

— Он так интересно рассказывает, — продолжала Инна. — Утром за завтраком рассказывал про Индию. Мы заслушались.

Маша отложила вилку и уставилась на подругу.

— Про Индию? Что он там делал, в Индии?

— Ну… Он моряк. Ты что, не знаешь? О чем же вы так долго разговаривали?

Инна не знала, куда деть свое удивление. Маша пожала плечами:

— О» чем, о чем. Да ни о чем. Я по крайней мере до сих пор ничего о нем не знаю. Зато он обо мне сведений насобирал! — Она провела ребром ладони по шее. — И про Бориса, и про Влада, и про Алькино исчезновение, только все шиворот-навыворот. Он считает, что я хотела деньги делать на Алькином творчестве. Можно себе такое представить?

Инна недоверчиво покачала головой:

— Ему наболтали, он и поверил. Его можно понять, он ведь ее пять лет искал…

Инна пыталась найти Звереву оправдание, потому что интуитивно чувствовала доверие к нему. В то же самое время ей хотелось поддержать подругу, ведь та искренне болеет за судьбу девочки.

— Я не доверяю ему, — призналась Маша. — Или он уголовник, или алкоголик. У нас в подъезде считали, что именно первый муж пристрастил Наташу к спиртному. Ты бы видела ее… Красавица! А сбежала от этого Зверева и даже фамилию ребенку сменила, чтобы он найти не мог. Представляешь?

— Бедная девочка. С матерью не повезло, а теперь если и отец такой…

— Вот именно! — Маша отодвинула тарелку. — Не могу отдать ему Альку, не проверив все досконально. Но как?

Некоторое время подруги молчали. Слышно было, как муха жужжит и бьется о стекло.

Наконец по лицу Инночки скользнула лукавая улыбка:

— Устроим ему проверку!

— Это как? — Маша с недоумением покосилась на подругу. Уж больно у той видок был веселенький.

Вот ей, Маше, как раз не до смеха, а той развлечение!

— А мы его напоим!

— Не поняла.

— Да ну тебя. Что же здесь непонятного? Нас с сестрой мама учила: прежде чем вступить с парнем в серьезные отношения, надо его напоить в компании. Тут-то его в полной красе и увидишь. Если он пьяный — дурак, то и в жизни такой будет. Пьяный не может притворяться.

Маша ничего не могла возразить против мудрости Инночкиной матери.

— Если он буйный, то буйство свое покажет обязательно. Если алкоголик, то мгновенно запьянеет. Поняла?

Маша подвинула стул ближе к Инне и взглянула в окно.

— Да, но как мы все это устроим? Нужен повод. День рождения или праздник какой-нибудь.

Инна расхохоталась:

— Придумала проблему! Отец встретился с дочерью! Вот тебе и праздник. В субботу соседи колют свинью. Мы у них мяса займем. Устроим шашлык.

— А ты не боишься? А если он буйным окажется? Дебоширить начнет? Дети все-таки…

— Ой! С моим Никитой не подебоширишь, пожалуй! А я сестру с мужем позову, у них сын взрослый. Справимся с одним-то дебоширом. И потом, пьяных на откровения тянет. Я Никиту настрою, чтобы он больше с гостем разговаривал. Вопросы задавал. А потом все повыспрошу. Идет?

— Пожалуй…

Ночью в мансарду долго не приходил сон. В отличие от Маши Алька и не пыталась уснуть — она сидела на кровати, обняв руками колени, и смотрела в усыпанную звездами синь.

Здесь, в мансарде, понятие «ночная тишина» было относительным. Первое время жильцов развлекали соловьи. Теперь ровным звоном полуночи звучали кузнечики, создавая прекрасный фон к яркой картине ночного неба.

Если долго не спать, смотреть и слушать, начинает казаться, что стрекочут мигающие звезды.

— Маша, а правда мой папа красивый?

— М-м-м… — От неожиданности Маша начала ворочаться на кровати, поправлять одеяло и подушку и наконец ответила неопределенно: — Ты немножко похожа на него.

— Да? — Алька мгновенно развернулась в сторону Маши и задала мучающий ее вопрос: — Он тебе тоже понравился?

Маша с силой взбила подушку и взглянула на тоненький взъерошенный силуэт.

Святая наивность…

— Ну… я бы не стала делать преждевременных выводов… Мы знакомы так мало…

Не брякнешь же вот так ребенку: «Девочка моя, я подозреваю, что папа твой — отъявленный проходимец». Ей, Маше, предстоит быть дипломатом. И остаток лета провести меж двух огней.

— А вот ты ему сразу понравилась!

— Не болтай зря! — одернула Маша. Чего-чего, а фантазии Альке не занимать. Напридумывать — это мы умеем.

— Я не болтаю, — обиделась девочка. — Он сам мне сказал.

— Когда? — Маша приподнялась на локте и недоверчиво посмотрела на нее.

— Сегодня мы ходили гулять и разговаривали. Я спросила его. А он сказал: ничего, симпатичная.

Лицемер! Маша мгновенно представила тон, которым было сказано это «ничего, симпатичная». И ехидная улыбка при этом.

— Я ему рассказала, как мы жили в Москве. Как ты меня английскому учила, как мы с тобой на роликах катались. Помнишь? И как мы барбариски у Софьи Наумовны из буфета таскали — я тоже рассказала…

— Это еще зачем?

— Так…

Алька замолчала и вновь отвернулась к звездам. Обиделась?

Маша почувствовала себя неловко. Ну что пристала к ребенку: зачем, зачем?.. Ведь ей всего восемь лет.

В чем-то она, конечно, вундеркинд, но в чем-то дитя неразумное. Какой с нее спрос? Нашелся ее близкий родственник, и она, конечно же, готова полюбить его со всей силой ребячьей души. Это естественно.

— Алька, — позвала Маша примирительно, — ты его хоть капельку помнишь? Ну что-нибудь помнишь из той жизни, с ним? Ведь тебе так мало лет было, когда вы с мамой уехали…

— Конечно, помню. — Алька как будто удивилась вопросу. — Я помню море, камешки на берегу ровные-ровные, круглые. И пароход помню. Белый. Мы папу встречали, и он был в белом пиджаке.

— В кителе.

— А?

— Ну а еще что-нибудь? Дом…

— У нас попугай был. Он говорить умел. Я у папы спросила, он сказал, что правда, попугай был. Но потом папа его отдал. И комната была большая, а с балкона видно море.

— Алька, почему ты мне никогда не рассказывала об отце? Ну хоть бы раз! Почему?

Алька помолчала в темноте, а потом проговорила изменившимся голосом:

— Мама сказала, что он утонул. В море.

— Ох! — вырвалось у Маши, и она машинально прикрыла рот ладонью. Пока она собиралась с мыслями, девочка успела отогнать от себя неприятные воспоминания и проговорила светло и мечтательно:

— Папа сказал, что мы поедем в город и он поведет меня куда я захочу: в парк, в кафе, в кино. Здорово, да?