Сожжение - Мегха Маджумдар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Физрук смотрит на торжество, жует конфету и улыбается от уха до уха. Он пожимает протянутые ему руки, похлопывает по спине, когда его обнимают. От энергии момента кружится голова. Впервые он оказался в месте, так похожем на центр мира.
Высматривая себе свободное местечко, чтобы сесть, он замечает, сколько в приемной букетов и гирлянд – влажные лепестки то и дело сбрызгивает помощник, таскающий с собой бутылку с водой, и вид у него озабоченный. Толпа за окнами становится все больше и шумит все громче, теперь там не только операторы, но и известные телерепортеры, фанаты со всей округи, даже один комик. Все поют и радуются. Закусками, которые приносят Бимале Пал, угощают ожидающих снаружи. Физрук смотрит на них, на этих простых людей, которые всегда, всегда будут снаружи.
* * *Позже, к вечеру, будущий премьер приглашает Физрука в свой небольшой кабинет и закрывает двери.
Внутри стоят в углах скатанные в трубки транспаранты, на полу старый стационарный компьютер. Кресло Бималы Пал – роскошное, кожаное – накрыто полотенцем, чтобы не испачкалось, но новая премьер-министр не спешит в него садиться. Она стоит перед письменным столом темного дерева.
– Что вы думаете, – спрашивает она, – о должности старшего секретаря? Естественно, в министерстве образования. Этот пост вам подходит.
Физрук сдерживается, чтобы не расплыться в улыбке; он должен выглядеть серьезно. В этой комнате, где неоновая лампа бросает печальный свет на большой стол, где в нишах стен расставлены идолы богов, где аромат благовоний клубится от тлеющих палочек, преобразилась его жизнь. Такая комната по ночам привлекает насекомых и ящериц.
– Учителя, – вдруг произносит Физрук, – проголосовали как надо? Мы хорошо с ними поработали.
Это он успел усвоить: успех служит магнитом для неприязни. От света успеха лучше скрыться в тени. Но Бимала Пал не дает ему такой возможности.
– Вы хорошо с ними поработали, – говорит она. – Не будьте скромником. Для политика это лишнее.
Физрук улыбается.
– Ну так как? – спрашивает она.
– Готов служить, – отвечает он. – С радостью приму тот пост, на который вы меня назначите.
Он идет к выходу, во всем теле легкость от разрешившегося напряжения.
Он пройдет мимо людей, пьяных от сладкого сиропа, у которых головы чуть не лопаются от осознания вдруг возникшей собственной важности. Пройдет мимо помощников и стажеров, молодежи из соцсетей, и больше не надо будет запоминать их имена. А дома, за ужином – без сомнения, праздничным, – он расскажет все жене. Физрук уже заранее наслаждается, как вдруг Бимала Пал говорит:
– Еще одно. Эта террористка, Дживан. Она, по опросам, высоко стоит в приоритетах избирателей.
– Ага, – говорит Физрук, захваченный врасплох таким поворотом разговора. Хотя должен был его предвидеть.
– Этот вопрос сам по себе не решится. – Бимала Пал озабоченно подносит руку ко лбу. – Что-то тут надо сделать. Общественность недовольна, что она там подает прошение о помиловании, ну и вообще.
– Я давал показания…
– Вот почему я к вам и обращаюсь, – перебивает Бимала Пал.
– А прошение о помиловании – ее законное право, так что я не знаю…
– Законное право? Вам еще многое предстоит узнать о политике, – улыбается Бимала Пал.
Ее улыбка гаснет. Бимала Пал смотрит, не моргая. Физрук чувствует, что вся его радость куда-то испарилась.
Совершенно ясно, что он должен сделать. Он набирает воздуху – заговорить, не в силах терпеть больше этого напряжения в комнате.
– Разве не всегда самые опасные мысли оказываются у тех, кто ведет себя тихо?
– Возможно, что так, – говорит Бимала Пал. – Послушайте, мы можем сделать это сразу, как получим власть. И для нас это будет огромной победой.
Физрук знает, что если террористка… ладно, если вопрос с террористкой решится в самом начале их правления, то одобрение правительства в народе будет безграничным. Они выиграют время на выполнение других обещаний, данных в кампании.
– Прошение о помиловании – вот и все, что стоит на нашем пути, – говорит Бимала Пал. – Понимаете, что вы можете сделать? Суд вынес приговор. Народ жаждет справедливости. В любом случае, – улыбается она, – вы разберетесь лучше всех. В конце концов, это ваша ученица.
· Лавли ·
День кинопробы! Туфли по дороге шлеп-шлеп, и я молюсь, туфельки, ради бога, только не порвитесь сегодня. Нижнюю юбку я завязала слишком низко, живот трясется, но нет времени исправлять. И снова на дороге продавец гуавы. Я его для смеха спрашиваю, сколько времени.
– А ты мои гуавы показала в своем телеинтервью? – огрызается он. – Если нет, чего я тебе время буду говорить?
Я смеюсь и машу рукой. Время я знаю, я все утро спланировала так, чтобы успеть на местный поезд в Толлиганг в восемь пятнадцать.
– Тут дамское отделение! – орет на меня какая-то тетушка. – Не видите, что ли?
– Пропустите, мадам, – отвечаю я с уважением. – Я иду в другое отделение.
– А! – говорит она, увидев мое лицо. – Вы ведь… я вас видела в…
Я протискиваюсь мимо.
В Толлиганге я иду по аллее. Под деревом какой-то мужчина гладит одежду утюгом на углях. Под другим деревом дворник выгребает пластик из канавы. Потом я вижу виллу, окруженную чистой белой стеной, сверху с нее свешиваются белые цветы.
Возле ворот на стуле сидит человек. Он тощий, как кузнечик, недавно остриженные волосы торчат ежиком. Он смотрит, как я подхожу все ближе и ближе, и говорит:
– Пожалуйста, матушка, не сегодня, тут сейчас кинопробы идут…
– Очень вы странный человек! – перебиваю я его. – Я иду именно на пробы!
На это он не знает, что ответить. Вид у него такой, будто начальник его уволит, но меня остановить он не смеет – настолько я хорошо выгляжу. Я полна уверенности. И что из того, если какой-то человек пытается поставить передо мной барьер?
За воротами – большое белое здание, рядом – аккуратный сад. Столько клумб, столько симпатичных скамеек – и все пустые, потому что народ предпочитает прохладу кондиционера.
Так что я распахиваю большую деревянную дверь и чувствую ветер на коже. Внутри – большая комната с цветными диванами, на них сидят люди с модными прическами. Ароматы их духов смешиваются, радуя мое обоняние. За стеклянными перегородками работают другие люди. На стене висят в рамках кинопостеры. Ресепшен – большой стол, на нем ваза с цветами, за столом дама в европейской одежде говорит по проводному телефону.
– Одну минуту, пожалуйста, – говорит она вежливо и даже улыбается мне.
Потом, в комнате с такими блестящими полами, что можно поскользнуться и сесть на задницу, появляется сама Сонали Хан и берет меня за руку.
– Лавли! – говорит она. – Мне так
