Тридцать первый выстрел - Сергей Самаров

Мы сопротивлялись падению, как могли; а могли мы немногое… Руки уже ныли от напряжения. Управляющий треугольник передавал на крыло только две манипуляции – когда мы подавали его от себя или же на себя, то есть пытались или набрать высоту, или сбросить ее. А все попытки хотя бы чуть-чуть лечь на крыло завершались непонятным и непредсказуемым движением, но обязательно не в ту сторону, в которую мы хотели повернуть. Это было равносильно тому, что ехать на автомобиле по извилистой улице с напряженным движением, имея возможность лишь прибавлять и убавлять скорость, но не поворачивать. Пуля повредила систему управления, и лететь дальше в таком состоянии было невозможно. Оставалось одно – снижаться и искать возможность для аварийной посадки. Причем впереди, сколько я ни смотрел, такой возможности нам не представлялось. Для посадки нужна была площадка хотя бы метров в пятьдесят-семьдесят. Это тот необходимый минимум, который позволил бы нам предельно сбросить скорость. А удариться во что-то даже носом, если скорость будет невелика, не так и страшно. Главное – вовремя сгруппироваться и перенести удар так, чтобы не получить травму.

Между тем по нам не переставали стрелять, и мы даже не знали, сколько бандитов выставлено против нас, – не было времени, чтобы поискать стрелков взглядом, потому что попытки удержать дельталет в полете занимали все наше внимание. Но пули летели часто, и хотелось поблагодарить задним числом уже покойного бригадира рабочих за качественно выполненное задание – бронежилеты нас спасали. Я, кажется, вывел из строя уже десятерых бандитов. А сколько их здесь вообще? В недавнем нападении на село, когда испытывался суперлубрикант, участвовала, как говорил генерал, неприлично большая банда; но даже он предполагал, что в ней было много статистов, призванных создать видимость чрезвычайной силы, чтобы вызвать в качестве противодействия значительные федеральные силы… В общем, численность боевиков еще предстояло выяснить. Но забивать этим голову при попытках удержать дельталет в полете и не врезаться в склон хребта было невозможно. Тем более что опасность возрастала с каждым метром. Я часто посматривал вперед и видел, как катастрофически быстро мы приближаемся к крутому повороту ущелья, где уже не сможем маневрировать. Вскоре должно было произойти столкновение или со скалами, или с деревьями – ведь внизу не было даже минимально пригодной площадки для посадки.

Двигатель я уже выключил, и летели мы только в планирующем режиме.

– Так куда прикажете падать, товарищ подполковник? – повторил свой вопрос Волоколамов.

Капитан сидел значительно выше меня, и потому ему было видно не хуже, чем мне. И он точно так же, как я, понимал, что избежать падения невозможно. А значит, следует минимизировать неприятные последствия.

– Камни в здешних горах слишком жесткие, мне кажется, – высказал я собственную мысль.

– Но и деревья крепкие…

– У любого дерева есть сильные и слабые части ствола. Попробуем притормозить по вершинам, – высказал я свое предложение.

– Это вариант, – согласился капитан. – Главное, что от бандитов мы оторвались. Время выбраться, может быть, и будет. Если будет кому выбираться…

Его пессимизм был даже слегка весел. Значит, готов драться за свою жизнь и не складывает руки на груди, как складывают их покойнику в гробу.

Теперь пули доставали нас реже, но все-таки доставали. Однако звук ударов был уже другим, потому что попадали они не в керамику бронежилетов, а в двигатель, который прикрывал нас со спины. Двигатель тоже может служить бронезащитой, и даже более мощной, чем бронежилет. Тем более что у нас уже не было необходимости им пользоваться. Наш полет подходил к концу, оставалось только выбрать место для наиболее мягкой посадки. Визуально я это место выбрал. Теперь задача состояла в том, чтобы туда точно попасть и совершить посадку. Пока же нас относило чуть левее. А там бы мы упали на острые камни склона. Скорость у дельталета была, правда, минимальная – за счет своего и нашего веса машина в планирующем режиме летела даже медленнее, чем простой дельтаплан. Тем не менее при столкновении с камнями и эта скорость была опасной. Верхушки гибких елей все же выглядели более предпочтительными.

– Большая скала на нижней четверти склона, – сказал я. – Поверху деревья. Видишь?

– Вижу. Главное – не промахнуться… Будем прицеливаться?

– Будем.

– Дельтаплан обычно реагирует при повороте на положение тела, – подсказал Волоколамов.

Дельталет тоже должен реагировать, но в нем мы ограничены креслами и не имеем возможности перемещаться. Тем не менее я решился.

– Не попадаем. В скалу летим, – вычислил траекторию капитан.

– Бери управление на себя, – приказал я. – В нужный момент просто бросай машину вниз, и все. Сможешь один справиться?

– Справлюсь. А вы?

Я не стал объяснять свою мысль, поскольку времени на это мне никто отпустить не озаботился. Капитан сам все увидит. Подготовившись, я убрал бинокль в футляр, повесил на шею ремень автомата и только после этого отстегнул ремни безопасности. Вываливаться или вообще выпрыгивать из «тележки» я не хотел. Удерживаясь за кресло, свесился в правую сторону, смещая центр тяжести машины, и дельталет тут же послушно стал клониться вправо, повинуясь моей тяжести не хуже, чем он повиновался управляющему треугольнику. У меня от такой удачной воздушной акробатики даже появилась мысль, что стоит попробовать таким образом полететь дальше, а потом и двигатель завести, чтобы выбраться на то заснеженное плато, откуда мы вели наблюдение. Но я вовремя сообразил, что управлять двигателем с заднего сиденья Волоколамов не сможет.

– Точно летим! – констатировал Волоколамов.

Я успел запрыгнуть в кресло и пристегнуть ремень безопасности, когда капитан начал пикировать. Ну, что-то в этом роде… Пикировкой в полном смысле этого слова завершение нашего полета назвать было нельзя – угол сближения с верхушками деревьев в последний момент был все же выровнен и сведен до острого. Потом последовал удар, слегка затормозивший полет, но не остановивший его. «Крыло» все еще было в небе, а «тележка» уже таранила вершины елок. Я побоялся, что мы пролетим скалу, и тогда падать будем на камни, – и сам взялся за треугольник. Резко дернул его на себя, преодолевая сопротивление рук капитана Волоколамова. Удары, визг, треск, скрежет – все это слилось в единый звук крушения. Жалко… Мне этот дельталет очень понравился, и мог бы, наверное, послужить нам и в других операциях.

От сильного удара по шлему в голове зашумело, и я невольно зажмурился. А потом перестал ощущать что-либо…

– Тридцать Первый! Тридцать Первый!

– Здесь я, капитан. Ты сам как?

Глаза я все-таки открыл. Хотя сразу увидеть перед собой что-то, кроме мохнатых еловых лап, не сумел. Видимо, я был какое-то время в приличном нокауте и еще не вышел из сопутствующего ему состояния «грогги», то есть не все правильно соображал. Будто стремительно выныривал с большой глубины. Но разговаривать я уже мог, хотя слова произносились медленно и голос был такой, словно я говорю в большую кастрюлю. Радовало хотя бы то, что я это явственно осознаю – значит, не совсем еще конченый человек.

– Сам не понимаю. Но радуюсь тому, что могу дышать. А вы как, товарищ подполковник?

– Скорее всего, никак. Сейчас головой потрясу – и приду в себя…

Головой-то я потряс, но вот вторую часть обещания выполнить не смог, то есть в себя не пришел, потому что глаза снова затуманились от острой боли. Казалось, что тысячи, если не миллионы еловых иголок воткнулись в мозг и шевелятся на ветру. Но я не желал быть игольчатой елкой. Переборол боль усилием воли и стал медленно осматриваться. Кажется, я наконец-то вынырнул… Начал и дышать, и соображать. Я по-прежнему находился в своем кресле. Тележка застряла среди еловых стволов прочно, как с силой вбитый клин, и не шевелилась. «Крыла» надо мной не было – видимо, осталось где-то позади, а «тележка», оторвавшись, пролетела дальше. На плече у меня, вызывая неудобство, лежал металлический профиль, раньше выполнявший роль стойки и крепления крыла. Может быть, он сломал мне ключицу, потому что в ней ощущалась острая боль – впрочем, не критическая.

Я осторожно обернулся. К моему удивлению, ни кресла второго пилота, ни самого пилота у меня за спиной не оказалось. Но голос Волоколамова мне точно не померещился. Правда, доносился он не из-за спины, а из наушника «подснежника», а это говорило, что я мог потерять второго пилота где-то в пределах пары километров. Связь и тогда работала бы.

– Никифорович, ты куда спрятался? Бросил командира в беде…

– Это не я, товарищ подполковник. Это меня спрятало. Вы пролетели под упавшим деревом, только шлемом стукнулись слегка. А мне это дерево поперек груди попало… Так что руки наверху остались. А ремни на кресле оказались сверхпрочными, крепче болтов крепления. Болты вырвало, и меня вместе с креслом повесило на стволе. Кресло тяжелое. Тяжелее, чем я думал. Меня стягивало со ствола, пришлось расстегнуть ремни и освободиться. Сейчас сижу верхом на стволе.