Капитальный ремонт - Леонид Соболев

- Значит, ты подтверждаешь, что они действительно на него замахнулись?

- Так точно, вашскородь, сперва они сами замахнулись...

Фон Веймарн запутался в этих "они" и "их", - об офицере полагается говорить во множественном числе, - но картина совершенно ясна. Показания подтверждают сказанное Греве и Шияновым, подтверждают заключение по дознанию лейтенанта Веткина, подтверждают обвинительный акт, написанный фон Веймарном.

Опрос Вайлиса отложили на после-завтрака.

Обвиняемые ели на том же столе, за которым их судили; с него было снято красное сукно и вместе с ним - вся пышность суда. Офицеров "Генералиссимуса" пригласили в кают-компанию. Греве подтащили к роялю, и он заиграл уверенно и весело. За столом вспомнили несколько случаев бунта, кончавшихся не так благополучно, и посмеялись над потрясающей глупостью ответа: "Так точно, ваш-сок-родь, бить вас надо, драконов!"

В командирском салоне за завтраком адмирал поинтересовался результатами судебного следствия.

- Надеюсь, вы не будете миндальничать в приговоре, барон, - сказал он, пощелкивая крышкой портсигара. - Я имею все основания советовать вам крутые и решительные действия. Когда вы закончите?

- Предполагаю к обеду, ваше превосходительство, - ответил барон Гедройц, накладывая на тарелку салат.

- Прекрасно... Мичман Шаховской, сигнал можно поднять после завтрака!

Флаг-офицер поклонился. После завтрака на фок-мачту взлетели позывные миноносцев и трехфлажный сигнал "хер-один-ноль", а ниже - цифровой флаг "шесть". Миноносцы задымили, готовясь к походу к шести часам вечера. Два игрушечных моторных катера отвалили от них к адмиральскому кораблю: командиры являлись к адмиралу за инструкциями...

Вайлиса сразу же стали слушать иронически. Нерусские обороты его речи придавали ей характер надуманности и неправдоподобности. Он был первый, кто рассказал суду, как фельдфебель Сережин выслал кочегаров на верхнюю палубу в синем рабочем платье и что именно это заставило кочегаров считать распоряжение Шиянова переписать их - неверным и обидным.

- Не отвлекайся в сторону, - перебил барон Гедройц, дыша шумно и редко: одышка после еды усиливалась. - Суду нужно знать, что было во время бунта, а не до него.

- Я думаю, суд для того и существует, чтобы слушать противничающие стороны, - сказал Вайлис уверенно. - За нас виноват фельдфебель Сережин. Он сказал, мы можем спокойно бежать в синих штанах...

Барон Гедройц покраснел и сдвинул брови.

- Отвечай на вопросы суда. Почему ты замахнулся на старшего офицера?

- Если вас будут ударять в лицо, вы тоже махнете руку защищаться.

- Я не спрашиваю тебя, что бы я делал! - вспыхнул барон, и часовые подтянулись. - Ты отрицаешь, что поднял руку на старшего офицера, стоя во фронте?

- Я поднял руку к моему лицу, - повторил Вайлис упрямо, - это очень неприятно, когда дают в морду, и, кроме того, это запрещено законом.

- Значит, по-твоему выходит, что старший офицер ни с того ни с сего ушел от вас, хотя ему никто не угрожал? Почему же он ушел, по-твоему?

Вайлис пожал плечами.

- Спросите господина старшего офицера. Я не знаю, почему он убежал от матросов. Может быть, у него были нужные дела.

Кочегары начали улыбаться. Опрос Вайлиса прервали и занялись другими.

К четырем часам дня среди кочегаров началось расслоение. Новую линию в показаниях открыл кочегар первой статьи Филипп Дранкин.

Суд явно угрожал тяжким приговором, а Дранкину остался год службы. В Черниговской губернии был хуторок, плодовый сад. Жена справлялась с хозяйством не хуже его самого, позавчера написала, что поп, переводясь в город, задешево продал землю и лошадь. Хуторок рос, и сменить его на тюрьму не представлялось разумным. Дранкин, посматривавший на судей хитрыми и испуганными глазками, уловил наконец, чего хочет от него начальство. Он первый из тридцати двух кочегаров подтвердил, что Вайлис и Езофатов действительно подговорили матросов не расходиться из фронта и подняли всю эту бучу.

За столом оживились. Барон Зальца 1-й нашел наконец прямой объект защиты.

Слова Дранкина проложили дорогу трем молодым ученикам-кочегарам. Они прибыли на "Генералиссимус" месяц назад и жили еще под страшным гнетом нарушения присяги, которым их насмерть запугали экипажеские унтера. Ловко поставленные вопросы председателя подтверждались ими полностью.

Второй группой оказались пять человек, стоявших на левом фланге. Долгие опросы, противоречивые показания, томительность суда сбили их с толку. Им начало казаться, что Езофатов действительно крикнул: "Бить вас мало, драконов". Замахнулся ли Вайлис - они не видели и согласились, что мог замахнуться. Правый фланг был очень обижен взысканием, и именно оттуда докатилась до них неизвестно кем пущенная фраза, шепотом переданная во время подъема флага: "Не расходись, братцы, заявим претензию, за что же зря под винтовкой стоять".

Упорство кочегаров было сломлено. Стена тридцати двух одинаковых показаний, данных на дознании лейтенанту Веткину, дала трещину. Барон Гедройц ввел в нее тонкий нож надежды и расширил осторожными, легкими ударами обещающих оправдание расспросов. Стена шатнулась и обвалилась, остался обломок в восемь или девять камней, перешагнуть через который уже не было трудно.

К обеду суд удалился на совещание.

Флагманские сигнальщики владеют семафором, как фокусники; быстрое махание их флажков пересекло рейд и замерло в корявых буквах бланка:

Распорядитесь вещами кроме номеров

1224 1234 1274 1304

Шиянов

В кают-компании "Генералиссимуса" оставшийся за Шиянова старший артиллерийский офицер, потряхивая в руке костями трик-трака*, прочел бланк и грузно поднялся с кресла, сказав партнеру:

______________

* Трик-трак - настольная игра, распространенная в кают-компаниях; каза - одинаковое число очков на обеих костях, дающее преимущество.

- Большая каза моя. Прошу не заматывать, я сейчас!

Вызванный к нему в каюту кочегарный кондуктор Овсеец понимающе кивал головой. Потом он с фельдфебелем восьмой роты, со старшим баталером и двумя понятыми из кочегаров прошел в двадцатый кубрик.

Он был пуст и чисто прибран. На решетчатых дверцах шкафиков с вещами стояли номера тридцати двух кочегаров. Овсеец, посапывая в усы, деловито пометил мелком четыре дверцы и распахнул остальные. Вещи кочегаров были выкинуты на палубу и рассортированы: казенное обмундирование пошло в баталерскую при описи, частные вещи легли в сундучки и припечатались печатью.

Суд шел своей тяжкой поступью. Он говорил тусклым языком книги XVI Свода морских постановлений. Он шелестел листами дознания, листами показаний. Он блистал погонами и титулами судей, штыками конвоя и холодным сиянием военного закона. Форменки матросов промокли от пота, горла пересохли, и все яснее вставал смысл приговора, размеренно читаемого бароном Гедройцем.