Соната лунной принцессы - Лоуренс Алистер

«Очень остроумно. Хоть цитируй на каждом углу». — Хотелось ответить, но не мог. Дыхание сперло.

— Что? Расскажешь? — Снова заговорил первый. — А, ты же не можешь говорить, забыл.

Офицер нанес еще удары в область груди и живота. Боль оказалась сильнее, хотя, куда уж. В глазах потемнело, тело сделалось тяжелым, будто ватным, появилось чувство тошноты. Дыхание перехватило настолько, что на мгновение даже подумал, будто никогда не смогу дышать и так и умру от асфиксии. Но нет, понемногу состояние улучшалось, пусть я вряд ли бы мог произнести хоть единое слово. Да и какая разница. Ничего не скажу все равно. И так и так умирать. Пользы-то все равно нет. Эх, если бы только Элизабет почуяла неладное и скрылась в красной зоне. Незавидное существование, но по крайней мере она будет жить, может быть даже сумеет создать семью. Но нет, ее поймали.

— Как тебе? Будешь говорить? Или ты мазохист?

Я упорно молчал. Пусть от файлов больше не было проку, но назло системе и всем вам буду рыбой и не пророню ни слова.

— Скажешь уже, придурок, или хочешь добавки?

— Неужели тебе так нравятся пытки? Два слова и пустим пулю в висок. Щелк! И свободен, парень!

— Или позволим самому выбрать смерть. Твой друг не солгал — мы сдержим слово.

Я знал — выдам ли свой секрет или нет — легкой смерти мне не сыскать, как и солнца посреди тумана. Все это ложь, как и сам пропитанный обманом, предательством и бесчестием город.

— Да… — Попытался выговорить предложение целиком, но не смог.

— Да? Я не ослышался? Вот и отличненько. Будь законопослушным и город подарит тебе прощение и смерть. — Палач с грубым голосом заговорил елейным голоском заботливой тетушки.

Не более чем игра в хорошего и злого полицейского, только весьма своеобразная.

— Да… — И снова осечка. Связки не слушались.

— Мартин, принеси заключенному стакан воды.

Полицейский повиновался и даже на время высвободил одну руку.

— Только смотри, без глупостей.

Взяв стакан дрожащей рукой, жадно осушил его до дна. Возможно — это последний глоток воды в жизни.

— Ну-у, Джонс, полегчало? Теперь — говори.

— Да… — Собрав все силы в кулак, наконец, смог завершить начатое. — Да пошел ты, урод!

Жаль, тогда я не видел их лиц. Наверняка они исказились от злобы и обиды. Впрочем, ощутил это на своей шкуре. Дубинка, помнится, знатно прогулялась по мне. Наверное, я даже отключился. Не помню точно сколько раз меня вырубали.

Потом еще и еще, раз за разом отправляли в нокаут, но я все еще молчал, подобно пленнику, оказавшемуся в лапах Северной Кореи в ужасной по размаху жестокости войне, которая разразилась между Штатами, Южной Кореей и Японией с одной стороны и Китаем, Северной Кореей и Окинавой с другой незадолго до появления пожирателей, как нам говорили в школе (теперь я уже не верил ни чему: ни школьным учебникам, ни новостям, ни старомодным газетам).

— Я сделаю с тобой такое, что Джек Потрошитель и Билли Насильник покажутся тебе сущими ангелами, урод!

Естественно, после этого меня поносили и другими словами, куда более неприятными, но чувство этики не позволит описать всех красноречивых оборотов. Мистер МакКаллен наверняка бы назвал этот нескончаемый словесный поток речью русского сапожника (хотя, наверняка нынешние сапожники ведут себя куда скромнее офицеров «Цитадели»).

От слов — к действию. Электрошок — самое безобидное. Меня подвешивали, топили, надевали на голову пакет, сажали на кончик стула и выключали свет (в полной темноте наступает потеря ориентации в пространстве, что в свою очередь приводит к панике, головокружению и рвоте).

Работали профессионалы, стараясь не наносить увечий, которые могли бы привести к смерти. Было чертовски больно. Никогда не забуду ту гнетущую, будто разрывающую грудь на части, тяжкую ломоту при асфиксии, ровно, как и ощущение, будто глаза вот-вот вылезут из орбит.

Тогда я тщетно надеялся лишь на неосторожность палачей и что они в погоне за максимальными страданиями случайно принесут смерть. Едва-едва я подходил к точке невозврата — пытка прекращалась, я приходил в себя. И все повторялось по новой.

Время от времени офицеры спрашивали, готов ли я сознаться, но всякий раз получали тишину в ответ.

Терпение понемногу покидало и меня, и полицию. Становилось все труднее переносить мучения, которые сыпались одно за другим, будто из рога изобилия, становясь при этом все более изощренными. «Держаться, держаться до последнего». — Мысленно успокаивал сам себя. — «Кричи, делай что хочешь, но ни слова про файлы! Не дай этим напыщенным моральным уродам сломать тебя. Не смей их радовать». Помогало, но как долго я смогу контролировать собственный разум? Не знаю, справлюсь ли…

Вот как все обернулось. Совсем не так, как хочется молодому и целеустремленному парню. Я сделал ставки и проиграл. Теперь я пленник города. Или всегда им был — разве это жизнь? Больше похоже на театр с декорациями из железа и камня, стекла и пластмассы. Для пущего эффекта создатели добавили тумана, подобно дым-машине в ночном клубе. Но обнаженных танцовщиц забыли, вместо них — надсмотрщики, без которых не обходится ни один день в жизни. Наверняка, агенты «Цитадели» повсюду: и в метро, и в офисе, и в парке. Они смотрят на нас незаметным всевидящим оком и днем, и ночью, без устали, что бы кто-то случайно не усомнился в реальности мира и не посеял зерно сомнения в других.

Иммунные клетки не позволяют бактериям распространиться по телу, так и «Цитадель» вырезает инакомыслие. Ужасное сравнение, не так ли? Сколь ужасное, столь и правдивое, к несчастью.

Не помню, когда мучители покинули меня, оставив меня одного в тускло освещенной камере, и когда подали ужин (пару кусков черствого хлеба и стакан воды. Едва ли это можно назвать ужином, но все же лучше, чем ничего). Жевать мог — челюсть цела. Внутренние органы тоже, судя по ощущениям. Черт, эти вонючие засранцы играют со мной в кошки-мышки. И я мышка… Какой толк от этого? Неужели вы так жаждете вернуть эти файлы? Наверное, боятся, что про махинацию с ану разнюхает еще кто-то. Что, если весь город взбунтуется? Анархия, мародерство, развал инфраструктуры — путь хаоса и возможной революции. Всех не посадить за решетку — не хватит тюрем, не расстрелять — кончатся патроны, не запугать — всегда найдутся смельчаки, которые станут новыми вождями. Если даже бунт и будет подавлен, многие чины падут и, может даже, окажутся на моем месте.

Вот почему им