Иствикские ведьмы - Джон Апдайк

— Нельзя ни за кого жить его жизнью, — медленно проговорила Александра.

— Хватит женщинам прислуживать всем, а потом еще чувствовать себя обязанной, даже психологически. Такая у нас политика была до сих пор.

— Здорово сказано, — задумчиво произнесла Дженни.

— Это терапия.

— Закройте крышу. Так неуютно.

— И заткните этого хренова Шуберта.

— Представьте, если войдет Даррил.

— С этим ужасным парнишкой.

— Кристофером.

— Пусть.

— М-да. Сильна.

— Мое искусство, это оно дает мне силу, я чувствую ее даже под ногтями.

— Лекса, сколько ты подлила в чай текилы?

— А до которого часа работает супермаркет у «Олд Вик»?

— Не имею представления, я совсем не хожу туда. Если чего-то нет в супермаркете в центре, мы без этого обходимся.

— Но там сейчас нет свежих овощей и парного мяса.

— Ну и что? Им достаточно замороженных готовых обедов, чтобы не нужно было идти к столу и отрываться от телевизора и сандвичей. В них кладут лук! Наверное, поэтому я перестала целовать детей на ночь.

— Мой старший, просто невероятно, с двенадцати лет ничего не ест, кроме хрустящих чипсов и орешков пекан, и, тем не менее, он ростом 183 сантиметра и у него нет ни одного испорченного зуба. Его зубной врач говорит, что никогда не видел такого прекрасного рта.

— Это все фтор.

— Мне нравится Шуберт. Он не всегда под настроение, как Бетховен.

— Или Малер.

— О, боже, Малер.

— Его действительно чудовищно много.

— Моя очередь говорить.

— Нет, моя.

— Ух, хорошо. Ты нашла то самое место.

— Что значит, когда болит шея и наверху под мышками?

— Это лимфатические железы. При раке.

— Не шути так, пожалуйста.

— Попытайся вызвать менопаузу.

— Мне уже все равно.

— Я мечтаю о ней.

— Иногда и вправду спрашиваешь себя, не преувеличивают ли значение способности к деторождению?

— То и дело слышишь ужасные вещи об ЛСД.

— Лучшие противозачаточные средства, как ни забавно, продаются в вечно битком набитой пиццерии-развалюхе на Восточном пляже. Но она закрыта с октября до августа. Я слышала, что хозяин с женой ездят во Флориду и живут вместе с миллионерами в Форт-Лодердейле, настолько хорошо у них идут дела.

— Это тот одноглазый, что стряпает там в нижней рубашке с цветными тесемками?

— Никогда не знала наверняка, одноглазый он или всегда моргает.

— Пиццу готовит его жена. Хотела бы знать, как у нее получается такая корочка.

— У меня столько томатного соуса, а дети бастуют против спагетти.

— Отдай его Джо, пусть снесет домой.

— Он уносит домой достаточно.

— Ну, он и вам оставляет что-нибудь тоже.

— Не задирайся.

— Что он берет домой?

— Запахи.

— Воспоминания.

— О боже.

— Мы все здесь.

— Мы с тобой.

— Я это чувствую, — сказала Дженни голосом, тише и нежнее обычного.

— Какая ты хорошенькая.

— Разве не здорово было бы снова стать молодой?

— Не могу поверить, что я такой была. Я, должно быть, была другой.

— Закрой глаза. У тебя в уголке глаза осталась последняя песчинка. Все.

— Мокрые волосы — вот действительно проблема в это время года.

— На днях у меня от дыхания шарф примерз к лицу.

— Я думаю постричься. Говорят, новый парикмахер на другой стороне Портовой площади в том небольшом длинном здании, где раньше точили пилы, здорово стрижет.

— Женщин?

— Они вынуждены обслуживать женщин, мужчины перестали туда ходить. Правда, они подняли цены. Семь пятьдесят, и это без укладки, без мытья головы, без всего.

— Последнее, что я сделала для отца, — свезла его в инвалидном кресле в парикмахерскую постричь. Он тоже чувствовал, что стрижется в последний раз. Он объявил об этом всем, кто сидел в парикмахерской. Это, мол, моя дочь, она привезла меня постричься в последний раз в жизни.

— Площадь Казмиржака. Видели новую табличку?

— Ужасно. Не верю, что это привьется.

— Люди все забывают. Вот для школьников сейчас вторая мировая война просто миф.

— Тебе хотелось бы иметь такую кожу? Ни шрамчика, ни родинки.

— Кстати, на днях я заметила маленькое розовое пятнышко, вот здесь. Повыше.

— О-о, да-а. Болит?

— Нет.

— Хорошо.

— Ты когда-нибудь замечала, что, когда начинаешь себя обследовать и искать затвердения, какие, говорят, при этом бывают, кажется, что они везде? Тело — ужасно сложная вещь.

— Пожалуйста, не заставляй меня даже думать об этом.

— В новом словаре, у нас в редакции, есть эти слайды на прозрачной бумаге, в разделе «Человек», там есть и женское тело тоже. Сосуды, мышцы, кости, все на отдельных листах, невероятно. И как все это совмещается?

— Не думаю, что на самом деле все так сложно, это мы мысленно все усложняем. Как и многое другое.

— Как они удивительно округлы. Совершенные полукруги.

— Полусферы.

— Звучит, как политический термин.

— Полусферы влияния.

— Совсем весело. Провисание эрогенной зоны. На днях я попыталась посмотреть в зеркало на свой зад и увидела эти явные, несомненные складки. Может, поэтому у меня негибкая шея.

— В «Немо» делают очень хорошие сосиски.

— Слишком много острого красного перца. Фидель подбирается к Ребекке. Это делает ее пикантнее.

— А как вы думаете, какого цвета будут у них дети?

— Бежевого.

— Кофейного.

— Не слишком ли мы бесцеремонны?

— Совсем нет.

— Как хорошо она рассуждает!

— О господи, когда ты молода и красива, беда в том, что нет никого, кто бы помог тебе в должной мере это оценить. Когда мне было двадцать два года и, думаю, я была в самом расцвете, единственно, что меня тревожило, это оказаться в постели не хуже тех шлюшек, с которыми Монти жил в колледже, и угодить свекрови.

— Это как у богачей. Знают, что у них есть кое-что, и становятся все скупее, боясь, чтобы их не перехитрили.

— Не похоже, чтобы Даррила занимали такие мысли.

— А он на самом деле очень богат?

— Я знаю, что он еще не расплатился с Джо.

— Богачи всегда так. Держат свои деньги и наживают проценты.

— Обрати внимание, дорогая.

— Как можно не обратить внимания?

— У меня кончики пальцев сморщились от воды.

— Ну что, вылезаем, а то нашим амфибиям, может, уже пора откладывать яйца?

— Оки-доки.

— Идем.

Они тяжело, с плеском вылезали из воды: словно после химической реакции свинец превращался в серебро. Ощупью нашли полотенца.

— Где он?

— Может, спит? Я хорошо погоняла его на корте.

— Говорят, если потом не намазаться кремом, после определенного возраста вода не полезна для кожи.

— У нас есть притирания.

— Целые ведра притираний.

— Просто вытянись. Расслабилась?

— О да. Расслабилась.

— А вот и еще одна, как раз под грудью. Как крошечный розовый ротик.

Хоть в комнате и было темно, ничего не было странного в том, что женщины разглядели и такую малость, ведь зрачки у всех четырех расширялись, словно переливаясь в серую, ореховую, карюю и голубую радужки. Одна из ведьм ущипнула Дженнифер за ложный сосок и спросила:

— Что-нибудь чувствуешь?

— Нет.

— Хорошо.

— Стесняешься?

— Нет.

— Хорошо, — произнесла третья.

— Ну, разве она не мила?

— Да, мила.

— Просто подумай: «Плыву».

— Я чувствую, что лечу.

— Мы тоже.

— Всегда.

— Мы здесь с тобой.

— Потрясающе.

— Мне нравится быть женщиной, — сказала Сьюки.

— Ну и будь, — сухо ответствовала Джейн Смарт.

— Но я и в самом деле так чувствую, — настаивала Сьюки.

— Девочка моя, — говорила Александра.

— Ох, — слетело с губ Дженнифер.

— Нежней. Мягче.

— Райское блаженство.

— Я считаю, — со значением говорила по телефону Джейн Смарт, словно ей возражали, — слишком уж она обаятельная. Слишком скромная и слишком похожа на Алису в Стране Чудес. По-моему, у нее что-то на уме.

— Но что она может замышлять? Мы бедны как церковные мыши, к тому же у нас в городе дурная репутация.

Мыслями Александра все еще была в своей мастерской, рядом с наполовину заполненной арматурой двух летящих, держащихся за руки женщин. Ее не оставляло беспокойство: когда она набила фигуры пропитанными клеем комками бумаги, ей так и не удалось сообщить им ту же убедительность, что и маленьким глиняным фигуркам. Ее тяжеленькие малышки так надежно покоились на приставных столиках и каминных полках в шумных комнатах.

— А ты представь себе, — дирижировала Джейн. — Неожиданно она остается сиротой. В Чикаго она, очевидно, запуталась в делах. Их дом слишком велик, его трудно отапливать и трудно платить налоги. А поехать больше некуда.