Список семи - Марк Фрост

В восхищении зацокав языком, Ларри улыбнулся Дойлу.

– Видали? Ох и люблю, когда мистер Спаркс проделывает это!

– Бросьте, Ларри! Скажите лучше, как вам понравилось мое описание?

– Прямо в точку, сэр, только про пирог с мясом, сэр, не совсем точно, потому что мы вдобавок еще и почки ели.

– Конечно. Бифштекс и почки. Сегодня же праздник, вот вы с Барри и раскошелились, – засмеялся Спаркс и обратился к Дойлу: – Видите крошки на пиджаке Ларри?

– Да. И пятно от соуса на галстуке, – сказал Дойл, будто бросая Джеку вызов. – Не говоря уже о стойком противном запахе дешевого трубочного табака, который предлагают в таких тавернах.

– Пресвятая дева Мария! И вы тоже, сэр?! – в ужасе воскликнул Ларри.

– Продолжайте, Дойл, расскажите Ларри, как я узнал все это, – сказал Спаркс.

Дойл с минуту взирал на остолбеневшего Ларри.

– Будем исходить из того, что по возвращении в Лондон вы должны были в первую очередь выяснить местонахождение генерала Драммонда. Если бы он оказался в городе, вряд ли у вас было время на то, чтобы пировать с братом и покупать для нас одежду. Следовательно, быстро покончив с первым делом, вы перешли ко второму. Рассуждая примерно так же, как и мистер Спаркс, можно определить, как вы искали дом Николсонов в Лондоне. Ваши локти и колени испачканы желтой пылью, но одежда цела, и на руках нет никаких ссадин; это доказывает, что ничего непредвиденного не случилось, и на второй этаж дома из желтого кирпича вы взбирались совершенно спокойно, заведомо зная, что он пустой. А красная глина, которой запачканы ваши сапоги, весьма типична для Хэмстед-Хит. Кстати сказать, таверна "Слон и замок" мне тоже очень нравится. В былые времена я частенько захаживал туда, чтобы подкрепиться свежим бифштексом и почками.

– Отлично, Дойл! – с азартом воскликнул Спаркс.

– Ой-ой-ой… – рванув шляпу с головы, заохал Ларри.

– Если у Ларри отнялся язык, надо срочно известить газеты, потому что такое случается гораздо реже, чем солнечное затмение, – с наигранной серьезностью произнес Спаркс.

– Да, сэр, только я-то все думал, что мы с Барри единственные близнецы тут такие, – сказал Ларри, обретя вновь дар речи. – Вроде как два отростка на орешнике. Ромул и Рем. Две стороны одной монеты. Мы так старались, доктор, чтобы вы приняли нашу сторону, сэр, очень старались, – без всякого перехода добавил Ларри.

– Спасибо, Ларри. Я воспринимаю это как большую честь, – с улыбкой ответил Дойл.

– До чего же вы оба сентиментальны, – хмыкнул Спаркс, завязывая галстук. – Ларри, что там с обедом?

– В девять тридцать в "Крайтерионе", сэр. Устрицы в раковинах, омары фри, хрустящие, свеженькие, и бутылочка бренди, разумеется. Все заказано, сэр.

Ровно в половине десятого вечера они стояли у дверей благословенного "Крайтериона" – популярного бара на Стрэнде, недалеко от их гостиницы. В своих элегантных вечерних костюмах они смешались с толпой светских щеголей, завсегдатаев этого заведения. Много раз, будучи студентом медицинского колледжа без гроша в кармане, Дойл заглядывал в окна этого бара, наблюдая царившее там веселье с любопытством и завистью. Никогда он не переступал порог недоступного для него заведения.

Спаркс, по всей видимости, был хорошо знаком с метрдотелем, проводившим их к столику. Друзей поджидало охлажденное шампанское и целый взвод услужливых официантов, приставленных следить за тем, чтобы их бокалы ни минуты не оставались пустыми. Расплывшийся в широчайшей улыбке метрдотель поздравил всех с Новым годом, и вслед за этим, как из рога изобилия, появилось такое количество разнообразнейших кушаний, что бедняга Дойл, поглощавший все подряд, едва мог вставить словечко перед тем, как проглотить очередной кусок. Это была настоящая гастрономическая вакханалия, устроенная с размахом и вкусом; очень скоро искрящееся шампанское заставило позабыть о том кошмаре, который преследовал их последние дни. От безудержного веселья приятно кружилась голова, женщины все до одной казались богинями, а мужчины демонстрировали средневековые галантность и пыл. Какой прекрасный вечер! Прекрасный город! Прекрасная страна!

И только за десертом, состоявшим из взбитых сливок с шоколадом и мороженого с вишнями, Дойл стал возвращаться к реальности. Обед еще не закончился, но уже казался сном. Дойл предполагал, что за десертом возобновится их разговор со Спарксом и в тот же миг они покинут пределы этого божественного места. А через некоторое время принесут счет, и это будет финалом их новогодней фиесты.

Со стола убрали посуду. Спаркс зажег свечу и подогрел на ней бокал с неизменным бренди.

– Итак, – заговорил он, словно восстанавливая связь времен, – вернемся к моему брату.

Дойл не ожидал, что его друг начнет сразу с главного, козырной карты, хотя жаждал услышать рассказ Спаркса как никогда. Он согласно кивнул и, не выказывая признаков нетерпения, спокойно потягивал свой бенедиктин.

– Не правда ли, Дойл, вас, как и меня, тревожит, что все надежды человечества связаны с понятием общественного прогресса? – неожиданно спросил Спаркс.

Взволнованный тон, которым был задан вопрос, вызывал на откровенный разговор. Но какое отношение это имеет к пресловутому брату Спаркса? Это было непонятно, но Дойл успокаивал себя тем, что и прежде в их беседе случались отклонения от темы, даже гораздо более странные, чем сейчас.

– Да, Джек, безусловно тревожит, – ответил Дойл, переключаясь на предложенную тему. – Сейчас я с удовольствием разглядываю эту сверкающую залу, наслаждаюсь атмосферой праздника вместе с этими симпатичными людьми, восхитительной едой, и мне хочется сказать: вот это и есть лучшее, что может предложить нам цивилизованное общество. Все это плоды образованности, достижений науки и социальной эволюции. Но царящее здесь воодушевление иллюзорно. Да и процент тех, кто может позволить себе все это, крайне ничтожен. Пока мы сидим тут и упиваемся собственной изысканностью и утонченностью, в двух шагах от нас существуют люди, жизнь которых представляет собой череду невыносимых страданий и боли. Я хочу спросить себя: если в мире так много несчастных людей, значит ли это, что наше общество чего-то достигло? Какие ценности мы оставим после себя? Что мы завещаем нашим потомкам?

– На эти вопросы трудно ответить, – в раздумье проговорил Спаркс. – Будущее поколение само решит, что мы внесли в развитие общества. Почему одна эпоха оставляет след в истории человечества, а другая предается забвению? Каковы критерии отбора? Что важнее: достижения человеческого разума или деяния человеческих рук? Елизаветинская эпоха подарила нам поэзию, которой мы наслаждаемся по сей день, ибо язык ее понятен нам. Египтяне возвели гигантские пирамиды, но их смысл для нас – тайна. Вполне возможно, что их достижения неповторимы. И в этом-то, быть может, весь секрет…