Меч на закате - Розмэри Сатклифф

— Ну что ж, теперь у нас есть зимние квартиры — хотя они несколько нуждаются в уборке, — подытожил я. Эмлодд подошел, чтобы забрать у меня Ариана, и я отдал ему старого жеребца, а потом обратился к тому множеству дел и решений, к той общей расчистке, которые всегда ожидают любого военачальника после того, как сражение закончено.

Гуалькмай, как обычно, невозмутимо работал среди раненых, снесенных в лишенный крыши барак; проходя мимо развалившегося дверного прохода, я услышал, как кто-то вскрикнул от боли и в ответ раздался его спокойный голос, одновременно властный и ободряющий.

Некоторые из наших людей сбрасывали саксов, все равно, убитых или раненых, за крепостной вал, туда, где эскарп почти отвесно обрывался к реке; но не прежде, чем подносили факел к каждому мертвому лицу, чтобы удостовериться, что это не Гуиль, сын Кау. Наших собственных мертвых собирали и складывали в стороне, чтобы похоронить затем в длинной общей могиле, которую их товарищи копали для них среди кустов, где земля была помягче. Я уже много лет назад взял за правило, что, каким бы тяжким и жарким ни был день, как бы измучены ни были наши тела и затуманены наши головы, как бы близко ни был враг и как бы мало времени ни оставалось до рассвета, ни одного непогребенного тела не должно быть в лагере на следующее утро. Не знаю, в чем тут дело, может быть, к оставленным без погребения мертвецам собираются злые духи; но таким путем приходит чума. Я уже видел, как это происходит, особенно в летнюю пору. Нападения на Тримонтиум не предвиделось еще в течение долгого времени, и все мы, не считая нескольких дозорных, могли вволю выспаться на следующий день.

Наши могильщики нашли нескольких саксонских вождей, огромного пикта, покрытого от лба до щиколоток вытатуированными голубыми спиралями своего племени, и золотую гривну какого-то князька, валявшуюся среди мертвых под забрызганным кровью бунчуком в том месте, где разыгралась завершающая схватка. Но когда они разделались с последним убитым врагом, нигде по-прежнему не было и следа человека, который мог бы быть Гуилем, сыном Кау.

— Это и к лучшему — оставить хоть что-нибудь на потом, — объявил Кей, который обнаружил в одном из старых амбаров запас саксонских кувшинов с пивом и был склонен смотреть на мир с радужной стороны. — Сир, ты отдашь приказ, чтобы всем выдали пива? Я думаю, ребятам оно не помешает.

Потому что Кей всегда был готов поделиться своей удачей.

— Ну хорошо, — согласился я. — Приведи пару капитанов и полдюжины Товарищей, и пусть они этим займутся.

Но в том амбаре было не только пиво. Немного погодя один из Товарищей торопливо подбежал к тому месту, где я, стоя рядом с Бедуиром, наблюдал за въезжающим в крепость обозом.

— Сир, милорд Артос, мы нашли там, среди кувшинов с пивом, тело девушки. Ты не придешь взглянуть?

Он был ветераном многих сражений, закаленным в огне, я бы сказал, как любой другой из Товарищей, но по цвету его лица мне показалось на мгновение, что его вот-вот вырвет.

Глава тринадцатая. Народец Холмов

Поворачиваясь, чтобы идти вместе с ним, я мысленно выругался. Эбуракум повторялся заново. Казалось, мне на роду было написано избавляться после сражений от женских трупов. Но это была не золотая ведьма в пунцовом платье.

Люди работали при свете горящих смолистых веток, поэтому когда они, странно замолкнув, расступились и дали мне дорогу, мне хватило света, чтобы разглядеть то, что лежало у их ног.

Хватило с избытком.

Молодая женщина, почти совсем девочка, лежала там среди кувшинов в уродливой, скорченной позе, в которой ее бросили наземь и пинками отшвырнули в сторону. Она была не выше четырнадцати- или пятнадцатилетней девочки нашего племени, но она принадлежала к Маленькому Темному Народцу, а среди них такого роста едва достигает взрослая женщина. Глядя на ее запрокинутое вверх лицо, окруженное спутанной массой черных волос, я подумал, что когда-то она была очень красива тонкой и хрупкой красотой, присущей ее народу; но она не была красивой теперь, хотя ее кожа — там, где на ней не было синяков и царапин, показывающих, как по-скотски обошлись с этой девушкой, — еще сохраняла мягкий медовый оттенок, а сведенные судорогой руки и ноги были тонкими и изящными. Она была совершенно голой, и, судя по пятнам на ее теле, ее насиловали не один раз, а снова и снова. Человек, который держал факел, шевельнул рукой, и в упавшем по-другому свете я снова взглянул в разбитое лицо девушки. Мне казалось, что на нем написаны страдания и невыразимый ужас, но теперь я увидел, что под всем этим было кое-что еще: избавление. Она, эта девушка Древней Расы, обладала властью, дарованной некоторым птицам и животным: когда жить становится совсем уж невыносимо, они уходят в прибежище, предоставляемое смертью, куда ни один мучитель не может за ними проникнуть.

Кей непрерывно и монотонно сыпал ругательствами; его голубые глаза пылали такой яростью, какой я никогда не видел в них раньше.

— Чтоб их души горели в аду! Клянусь Христом! Если бы этот человек был здесь, я оскопил бы его голыми руками, а потом живьем вырвал бы у него сердце!

— Думаю, оскопить пришлось бы немалое количество — и, возможно, тебе понадобилась бы помощь, — произнес за самой моей спиной голос Бедуира, спокойный и холодный, как глубокая вода, по сравнению с жаркой яростью другого голоса.

Один из Товарищей посмотрел на меня.

— Что нам с ней делать, сир?

Я был в нерешительности. Если бы она была одной из нас, ее можно было бы опустить в ту же общую могилу, что и наших погибших. Но она принадлежала к Древней Расе, к Темному Народцу. В жилах многих наших разведчиков и лагерной прислуги текла какая-то часть этой крови (иногда мне казалось, что небольшие ее следы присутствовали даже в Королевском доме Арфона, потому что Амброзий, хоть и более высокий ростом, был таким же узкокостым и смуглым, как Колдовской Народец), и наши люди достаточно спокойно работали рядом с ними, особенно после гибели Айрака; хотя я много раз видел, как кто-либо из Товарищей делал знак Рогов, прежде чем взять пищу из одного с ними блюда. Но я знал, что если я прикажу положить тело девушки вместе с нашими павшими, среди людей начнется недовольство, потому что они будут опасаться, что близость покойницы из Колдовского Племени сможет каким-то образом причинить вред нашим мертвецам.

— Выройте ей отдельную могилу где-нибудь среди кустов, — приказал я.

За моей спиной послышалось внезапное движение, многоголосый неодобрительный ропот, и я, рывком повернувшись, увидел позади себя целую толпу; люди заглядывали друг другу через плечо, чтобы увидеть маленькое поруганное тело, лежащее в свете факела. Один из погонщиков мулов протолкался ко мне, или же его вытолкнули вперед те, кто стоял за ним; это был невысокий, смуглый, волосатый человечек с острыми, как у олененка, ушами.

— Милорд Артос, тут есть другое мнение.

— Что ж, говори.

Он стоял, широко расставив ноги и пристально глядя мне в лицо, упрямый, как один из его мулов.

— Милорд Артос, я кое-что знаю об этих вещах, потому что моя бабка была родом из Полых Холмов. Они не привыкли лежать одни, мои сородичи — сородичи моей бабки. Если ты положишь ее так, как приказал, она почувствует себя одинокой, и в своем одиночестве она может вернуться. Женщины, которые умерли так, как она, и без того не склонны лежать спокойно; и она будет гневаться не только на тех, кто ее убил, но и на нас, кто отшвырнул ее прочь. Но если ты похоронишь ее здесь, в центре лагеря, она будет спокойна, чувствуя идущую вокруг жизнь и тепло кухонных костров над своей могилой. Ее гнев будет направлен только на тех, кто ее убил, и она принесет нам удачу и поможет удержать Крепость Трех Холмов.

Юный Брис, сын Брэдмана, яростно запротестовал:

— Милорд, не слушай его, он хочет дать ей возможность разгуливать прямо посреди лагеря!

А кто-то добавил свое слово:

— Я не желаю спать по ночам с этим под подушкой!

И этот припев был подхвачен остальными, но маленький погонщик стоял на своем, продолжая глядеть мне в лицо, а вытолкнувшие его вперед люди о чем-то шептались друг с другом.

Низкий, ворчливый голос Кея требовательно спросил:

— Неужели ты собираешься послушать кучку погонщиков мулов, а не своих Товарищей?

— Погонщики мулов нам еще понадобятся, — возразил я. А потом внезапно мне в голову пришел ответ — не идеальный, но лучший из тех, что я мог придумать.

Всего в нескольких шагах от того места, где мы стояли, была широкая и глубокая яма, возможно, некогда служившая дополнительным зернохранилищем, потому что на ее боковых стенках и на когда-то закрывавших ее бревнах все еще висели обрывки шкур, которыми она была выстлана. Ее невозможно было использовать снова, и я приказал сбросить в нее мертвых лошадей и засыпать ее на эту ночь всем, что попадется под руку, — комьями глины, мусором, кусками старой кровли. Это было легче, чем оттаскивать туши за крепостные стены и на достаточное расстояние от лагеря. Пока что ни у кого не было времени выполнить этот приказ, хотя первую из туш уже подтащили, и она лежала наготове; и лошади были созданиями Солнца, некогда священными среди Солнечных людей, а девять всегда было числом Силы.