Заре навстречу - Вадим Кожевников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черная, как вороний пух, липкая копоть кружилась в воздухе. Едко и кисло пахло еще сернистым газом.
Оттого, что окна заткнули тюфяками, угрюмая темень стояла и днем. Тихо было в огромном здании. Никто больше не ломился в двери, никто не приходил уговаривать, и у всех возникло тоскливое ощущение заброшенности тревожное чувство, что, может быть, в их бунте уже нет никакой необходимости и отсиживаются они здесь зря.
Даже Рогожин не мог скрывать больше своего беспокойства. Он часами стоял у окна, закутавшись в одеяло, и глядел, отодвинув немного тюфяк, на пустынную Сенную площадь, пытаясь отгадать, что происходит в городе.
Но стрельба больше не доносилась. Густо падал шерстистый снег, и в мягком шелесте его томительно и скучно мерцали вспученные от снегопада крыши окраинных лачуг.
Иоська, сидя на корточках у печки, протягивая к огню тощие длинные руки, говорил печально, нараспев:
— Вы думаете, нас, сирот, жалеют? Нет, стыдятся.
Если бы, скажем, у нас родители законно поумирали от болезни, так это ничего, но их же поубивали пли затолкали в тюрьму. А мы живы. Спросят: мальчик, где твой папа? Где? Убили по голове палкой. За что? А за что коспачевских стреляли? Мы же чистый срам для людей.
Поэтому нас всех и позашграли сюда. И не постыдятся снова куда-нибудь запихать. Почему нас сейчас не трогают? Стесняются. Публично драться с сиротами — это же скандал! Потом тихохонько спровадят в экономии и будут из нас делать дармовых батраков.
— Ну что ты ноешь? — раздраженно прикрикнул Гололобов. — И без тебя кисло.
— Я не ною, я рассуждаю, — спокойно сказал Иоська.
Гололобов заявил:
— Сложить тюфяки в кучу, зажечь — и на все четыре стороны.
— Нет, — сказал Рогожин, — так нельзя.
— Боишься?
— Сбрендил?
— Ты своего отца чтишь? — спросил сурово Рогожин. — А когда по всему городу объявят: мол, видали, отцы их против власти шли, а эти дом зажгли, казенное имущество ограбили! Хорошо это будет?
— Мы с пустыми руками уйдем.
— А чем докажешь, когда все погорит?
— Больше я здесь тухнуть не согласный.
— Верно! Тикать надо.
— Поедим как следует и айда! — радостно предложил Стрепухов.
— Может, кому чего-нибудь прихватить дозволите, на первое время разжиться, — жалобно попросил Чумичка.
— Разбирай завал у дверей, хватит.
Рогожин подошел к печке, пошарил в ней кочергой.
— Пока артельно не решим, — спокойно сказал он, — никто вниз не сунется. — И он встал у дверей; потом, оглянувшись через плечо на Тиму, сидящего на дровах и закутавшегося с головой в одеяло, спросил тихо: — А ты, Сапожков, хочешь домой?
— Хочу, — печально сказал Тима.
— А дом у тебя есть?
— Не знаю.
— Не знаешь, а хочешь, как же так?
— У меня в городе знакомые есть.
— Приютят?
— Не знаю.
— Вот и все не знают, куда деваться.
— Так что же, на поклон к воспитателям идти? Ты в какую сторону гнешь, Володька? — гневно воскликнул Тумба.
— Если б лето было, я бы разговора не поднимал, — осадил его Рогожин. Намерзнутся, скитавшись, а потом поодиночке обратно, вот чего будет.
— А если своей артелью где-нибудь до весны продержаться? — спросил Гололобов.
— Вот я об этом и думаю, — сказал Рогожин. — Может, на Косначевку податься, там ребята на сортировке угля работают.
— Далеко не дойдем по зимней дороге, замерзнем.
— Заберем из вещевой кладовки одежу. Если побольше натянуть на себя и харчей прихватить, дотопаем.
— Правильно, Володька.
— А кто не хочет, тот сам по себе.
— Копапку для жилья сделаем, там все в копанках живут.
— А если спросят, откуда мы?
— Скажем, по назначению присланы. Мол, часть в экономию, а часть сюда.
— А они город запросят.
— А чего пм запрашивать? От дармовых рабочих кто отказывается?
— А если там бастуют?
— А тут мы припремся.
— Тогда вот: пусть завтра с утра Тумба по городу походит, может, выведает чего. Вернется — решим.
— Лучше ты, Володька, ступай, ты головастее.
— Мне нельзя, я с вамп.
Но когда утром откидали от дверей дрова, оказалось, что дверь снаружи заперта на засов. Кинулись в слесарную за инструментом — весь инструмент воспитатели увезли. Пробовали выбить в окне решетку поленьями, но решетки были крепко вмурованы в толстые каменные стены.
Вылезли через чердак на крышу. Рогожин попробовал спуститься вниз по водосточному желобу, но проржавленная труба сломалась, и его с трудом втащили обратно.
Подавленные, растерянные, ребята бродили по пустым помещениям приюта.
— Ладно, — сказал Рогожин. — Видно, без пожара нам не обойтись. Придется подпалить дверь, а подгоревшие доски отобьем поленьями. Но жечь буду я с Тумбой, чтобы аккуратно получилось, без большого пожара.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Рогожин и Тумба сложили у порога кучкой щепки и зажгли их. Все ребята стояли на лестнице и смотрели, как разгорается этот костерчик. Вдруг, когда пламя стало лизать дверные доски, кто-то со двора забарабанил по двери и крикнул:
— Эй, открывай!
Это было так неожиданно, так весело и по-свойскп приказано, что Рогожин и Тумба стали затаптывать горящие щепки. Но потом, засомневавшись, начали быстро заваливать выход дровами, и все в страхе помогали им. Поленья гулко бухали о двери. И что там во дворе кричали, не было слышно.
Забив снова весь коридор дровами, ребята кинулись вверх и прильнули к окнам. Но из окон не было видно, кто стоит внизу.
Но вот от стены дома отошел невидимый до этого человек. Остановился посреди двора и, приложив сложенные ладони ко рту, крикнул:
— Вы что, гольтепа, ошалели взаперти, что ли? Открой, говорят.
На голове человека была папаха из всклокоченного волчьего меха. На плече висела винтовка, а из рваного под мышками полушубка вылезала клочьями овчина.
Потом к нему подошел другой человек — квадратный, плечистый, в черном бушлате, перепоясанном солдатским ремнем, а на ремне, как малепькпй окорок, коричневая кобура пистолета. Этот человек также поднял голову к зарешеченным окнам и гулким басом спросил сердито:
— Вам еще кланяться нужно, что ли?
— Вы кто будете? — крикнул Рогожин.
— Ревком! — мощным голосом произнес человек.
— Попался, не подловишь! — ехидно завопил Гололобов, — Кто оттуда, тот на всю улицу орать об этом не будет.
— А почему? — раскатисто спросил человек. — Почему нам не орать, когда мы теперь власть? И можем вам ухи еще оттрепать за сопротивление революционной власти.
— Поори, поори шибче! — крикнул Тумба. — Услышит кто, похлебаешь в тюрьме баланды.
— Вы, может, прятаться к нам прибежали? — озабоченно спросил Рогожин.
— Ну, пусть прятаться, — согласился человек.
— Тогда так и говори! — крикнул обрадоваыно Тумба. — Только снаружи запор отбейте, мы вас к себе пустим, пожалуйста.
— Отбили, — сказал человек.
Ребята, толкаясь, сбежали вниз и быстро разбросали дрова. Но Тумба все-таки предупредил:
— По кругляку возьмите на всякий случай, если обман, их двое, справимся.
Дверь открылась, и Тима сразу узнал: квадратный — ото Капелюхин, а в рваном под мышками полушубке — пимокат Якушкин. Тима радостно закричал:
— Ребята, я их знаю! Они настоящие!
Капелюхин, нахмурившись, оглядел Тиму, потом сказал, сощурив глаза:
— Ведь Сапожков, а?
— Где мама, вы знаете?
— Вот видали его? — насмешливо спросил Капелюхин. — Сразу — где мама, а еще герой… Варвара Николаевна терзалась, терзалась да в нарушение приказа комитета стала бегать по городу как оглашенная, сынка искать. Ну, контрразведка ее и прихватила.
— Она в тюрьме?
— Сейчас в тюрьме одни мыши остались, — гордо заявил Капелюхин. — Всех освободили в один момент.
Представим тебя мамаше, не беспокойся.
Расхаживая по приюту, Капелюхин крутил головой и говорил укоризненно:
— Ну и запакостили вы, ребята, помещение, ай-яй-яй.
Старший-то у вас был?
— Я, — сказал Рогожин и смущенно потупил глаза.
— Что ж ты революционной дисциплины внушить им не мог! Куда ни ступи кожура картошки. Сахар на полу рассыпан. Казенные матрацы пожгли. Стекла на сколько рублей поколотили. Разве так неаккуратно бунтовать следует?
— Мы это не от озорства, — тихо сказал Рогожин.
— Ну там с чего, после расскажете, а сейчас давай сядем и подумаем, куда вас девать теперь. На сем месте оставлять нельзя — скотный двор.
— Дяденька, а вы нас отпустить насовсем можете? — кротко спросил Сухов.
— Это куда же?
— А так, кто куда.
Капелюхпн задумался, потом заявил решительно:
— Нет, не пойдет. Надо вас к новой жизни пристроить основательно.