Мозг ценою в миллиард - Лен Дейтон

Она повернулась ко мне.

— Я спасла тебя.

— Благодарю.

— Не за что. Я просто спасла тебя, вот и все.

— И что я должен сделать для тебя: купить еще одну пару туфель?

— Он бросил жену. Он требовал, чтобы я уехала с ним, но я отказалась.

— Куда он тебя звал?

— Не знаю. Думаю, он и сам не знает. Он огорчил меня. Я же не могу вот так вдруг — взять и уехать. У меня здесь книги и мебель, и еще вещи в Хельсинки.

Сигне помогла мне снять пальто и пробежалась холодными пальцами по моему лицу, как бы убеждаясь, что я настоящий.

— Чем же все это закончилось?

— Харви сказал, что пришло время бросить жену. Сейчас или никогда. Он просил меня бежать с ним. Но я уже не люблю его. Я не люблю его настолько, чтобы бежать и жить с ним. То есть, я хочу сказать, что любить кого-то — это одно, а бежать… — она замолчала и, видимо, собралась заплакать, но передумала. — Я запуталась. Почему мужчины так серьезно ко всему относятся? Они все портят, принимая всерьез каждую сказанную мной ерунду.

— Когда ты возвращаешься в Хельсинки?

— Через три дня.

— Харви знает об этом?

— Да.

— Он тебе напишет или даст телеграмму. Делай то, что он скажет.

— Я могу управлять Харви, как хочу, — сказала Сигне. — И не нуждаюсь в наставлениях.

— Я и не собираюсь их давать.

— Я могу управлять им. Он любит сказки. — Она негромко всхлипнула. — А за это я люблю его. За то, что он любит мои сказки.

— Ты не любишь его, — напомнил я ей, но ей еще хотелось насладиться очередной ролью.

— Только отчасти, — сказала она. — Я люблю, когда он у меня под рукой.

— Да, — кивнул я, — ты вообще любишь, когда у тебя под рукой полно всякого народа.

Она схватила мое запястье и крепко сжала.

— Харви не честолюбив. — сказала она, — а здесь это — преступление. Здесь нужно быть агрессивным, пробивным и делать деньги. Харви не такой, он хороший и добрый…

Я поцеловал ее мокрые глаза. Сигне чуть слышно всхлипывала и получала огромное наслаждение от этой сцены.

За окном висел желтый плакат. Человек на плакате устраивал дебош в ресторане.

«ЭТО КТО-ТО ИЗ ВАШИХ ЗНАКОМЫХ? — гласила подпись. — ОН — НАРУШИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ. ЛЮДИ, ПРИЧИНЯЮЩИЕ БЕСПОКОЙСТВО, — ЧАСТО ТЕ, КТО ПОПАЛ В БЕДУ. ДОЛЖНЫ ЛИ ВЫ ИМ ПОМОЧЬ? МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ ИМ ПОМОЧЬ? СПОСОБСТВУЕМ ДУШЕВНОМУ ЗДОРОВЬЮ — ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК 3000 НЬЮ-ЙОРК I»

Когда Сигне снова заговорила, ее голос был спокойным и очень взрослым.

— Харви знает все об этой компьютерной технике, да? — Она помолчала. — Если он попытается добраться до России, они могут убить его?

— Не знаю.

— Это очень важная техника? Она действительно настолько необходима, как они говорят?

— Компьютеры похожи на игру «Скраббл», — ответил я. — Если не знаешь, как ими пользоваться, то они превращаются в железные коробки, набитые ненужным хламом.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Лондон

Кружит, кружит мишка,Ходит по дорожке.Берегись, малышка,Он щекочет ножки.

21

Мартовский Лондон похож на дно осушенного аквариума. Долгие дожди и снегопады сравняли цвета наспех окрашенных прошлым летом домов. Кое-где высовывались белые от еще нерастаявшего снега шпили старых замков, а длинные ряды грязных припаркованных автомобилей выглядели заброшенными. В конторе на Шарлет-стрит сотрудники потирали руки, чтобы согреть их. На лицах было такое мученическое выражение, какое другие нации приберегают на случай осады.

— Входите, — позвал Долиш.

Он сидел перед крошечным угольным камином и тыкал в него старым французским штыком с загнутым концом. Дневной свет из двух окон озарял коллекцию слегка подпорченных древностей, которые Долиш сначала опрометчиво покупал, а потом разочаровывался в них. Пахло нафталином и вековой пылью. Подставка для зонтов была сделана из слоновой кости, книжный шкаф со стеклянными дверцами забит собраниями сочинений Диккенса, Бальзака и яркими маленькими книжонками, в которых рассказывалось, как распознать вазу династии Мин, если вы найдете ее на старой тачке уличного торговца. К несчастью для Долиша, большинство уличных торговцев с тачками тоже читали эти книжонки.

На стенах висели застекленные стенды с засушенными бабочками и мотыльками (стекло одного стенда было разбито) и десяток маленьких фотографий с изображениями крикетных команд. Посетители конторы играли в «угадайку», споря, где же сам Долиш на каждой из фотографий, но Джин по секрету рассказала, что он купил их оптом по дешевке у какого-то старьевщика.

Я положил ему на стол свою докладную, уместившуюся на шести страницах. В диспетчерской пили чай дежурные водители и, как обычно, крутили пластинки. Духовой оркестр. Всегда духовой оркестр.

— Хотите купить мой «рилей»? — спросил Долиш. Он никак не мог перевернуть в камине большой плоский кусок угля.

— Вы его продаете? — удивился я, зная, что Долиш очень привязан к своему старому автомобилю.

— Не хочется, — сказал Долиш. Его ровная речь прерывалась от отчаянных попыток справиться с камином. — Но я больше не могу с ним мучиться. Каждый раз, уезжая из ремонтной мастерской, я слышу, что где-то уже опять стучит. То ли мотор, то ли передача… Я становлюсь техническим ипохондриком.

— Да, — сказал я, — вы подталкиваете меня к чрезвычайным затратам.

Долиш наконец отказался от попыток расколоть кусок угля.

— Все требует чрезмерных затрат, — сказал он. — Все. Когда хлопот больше, чем это стоит, — наплевать на сентиментальную привязанность.

Он помахал перед моим носом раскаленной кочергой.

— Все правильно, — откликнулся я.

Я посмотрел на стенд с бабочками.

— Замечательные расцветки, — заметил я, а Долиш фыркнул, снова потыкал кочергой в уголь и кинул в камин еще несколько небольших кусочков.

— Что социалисты предпринимают в отношении частных школ? — спросил он.

Я был одним из немногих выпускников классической школы, с которыми Долиш был знаком. Он считал меня авторитетом во всем, что касалось политики партий левого направления. Он штыком проколол кусок угля и приподнял его. Поток воздуха подхватил было пламя, камин зашипел, как котенок, но уголь не загорался.

— Посылают туда своих сыновей, — ответил я.

— В самом деле? — спросил Долиш без особого интереса. Он стряхнул с ладоней угольную пыль и вытер их о тряпку. — Они составят солидную группу давления — самобичеватели из рабочего класса.

— Ну, не знаю, — сказал я и вспомнил смешную фразу: «Долой пиво, которое горчит, да здравствует вино, которое сластит!» Что можно назвать более пролетарским лозунгом, чем этот?

— Итон — не просто частная привилегированная школа. Это — групповая терапия для прирожденных уклонистов, — загадочно сказал Долиш. Сам он кончал Харроу.

— Терапия? — переспросил я, но Долиш озабоченно наблюдал за огнем в камине и не ответил.

Комната наполнилась дымом.

— Черт побери, — сказал Долиш, но не пошевелился.

Скоро сквозняк вынес дым из комнаты, и камин разгорелся вполне нормально.

Долиш снял очки и принялся тщательно протирать их большим носовым платком. Затем с удовлетворением надел очки и засунул платок в рукав. Это означало, что пора заняться делом. Он прочитал мою докладную, хмыкая в конце каждой страницы. Закончив чтение, подровнял листки и уставился на них, пытаясь объединить всю известную ему разрозненную информацию в единое целое.

— В преступной деятельности вашего друга Харви Ньюбегина, — начал Долиш, — есть один весьма положительный момент. Придумав мифических агентов, чтобы прикарманивать денежки Мидуинтера, он облегчил нам жизнь. Нам придется заниматься очень небольшой группой людей.

Долиш взял лист из моей докладной и положил его в самом центре стола. Я решил, что он собирается что-то процитировать оттуда, но он вытряхнул на бумагу свою трубку, и обугленные хлопья табака образовали кучку точно посередке листа.

Он стряхнул пепел в корзину и подул на лист, прежде чем зачитать несколько строк.

— Не слишком ли легко вы проникли в организацию Мидуинтера? — спросил он.

— Я намеренно подчеркиваю это, — ответил я. — Пусть ЦРУ и госдепартамент, которые ее поддерживают, узнают, что это — организация дилетантов. Несмотря на внешний блеск, она никогда не станет лучше.

— Вы слишком честолюбивы, мой мальчик, — с сомнением покачал головой Долиш, — и слишком торопитесь поделиться со всеми нашими секретами. Мы засекли этих парней Мидуинтера, — так зачем же их предостерегать от опасности? Чтобы они насторожились и приняли меры? Нет уж, лучше черт, которого ты знаешь, чем черт, который тебе не известен.