Восьмая тайна моря - Михаил Белов

Чак еще некоторое время медленно вращал головой, стараясь поймать таинственные сигналы. Но они исчезли. И все же в кристаллах остались слабые следы, которые теперь уже не казались ему совершенно незнакомыми. Следы сигналов первого дня своей жизни — вот что уловил сегодня Чак. Манипулируя психокорректором, он старался восстановить счастливую пору «детства». Тщетно. Какие-то неясные и слабые удары в кристаллах — и больше ничего. Капитан убрал из памяти все лишнее, что мешало охоте.

Чак опустился на четвереньки и продолжал путь. В конце долины Чак еще раз поднялся во весь рост. В логическую схему поступали знакомые импульсы долины. Странные сигналы, напомнившие «детство», больше не появлялись.

Со стороны моря залив был закрыт высокой каменной стеной. Она походила на глубокий накладной карман, при шитый горизонтально к массиву острова. Между крутыми скальными стенами извивалась заполненная водой расщелина. Солнце никогда не заглядывало сюда. В сыром полусумраке ее стояла мертвая тишина.

Они плыли в кильватере: впереди Парыгин, за ним Таня, замыкал Суровягин.

Под водой было еще сумрачнее. В таких местах любят поселяться спруты. Обычно они располагаются колониями, и редко кто из жителей одной колонии переходит в другую. Парыгин, выплывая в расщелину, опасался, что спруты задержат их. Как ни безопасны эти твари, но они могли доставить немало хлопот. Попробуй выбраться из леса щупалец. Но здесь не было ни одного спрута так же, как не было и рыбы.

«Работа Чака, — подумал Парыгин. — Отсюда он отправляется на охоту». Он невольно оглянулся. Следом спокойно плыли товарищи.

Он вновь двинулся вперед и очень обрадовался, когда услышал неистовый, ликующий шум прибоя. Тишина давила его. Под водой хорошо чувствуешь себя лишь в том случае, когда тебя окружает живая жизнь. А в расщелине жизни не было. Справа и слева — камень. Наверху тень утесов… Желтый свет стремительно приближался. Наконец пловцы выплыли в открытое море. Выбрались на берег.

— Где мы? — спросил Суровягин, оглядываясь.

— На восточном берегу острова, — ответил Парыгин. Впереди на несколько километров громоздились рифы. Только опытный капитан решился бы пробиться к острову сквозь эти каменные надолбы. За ними простирался океан. Где-то за дымчатым туманом на северо-востоке находился остров Бирюзовый. Там морские границы Родины…

— Завтра Чак возобновляет охоту на каланов, — сказал Парыгин.

— И на тебя, — добавил Суровягин и внимательно посмотрел на товарища. — Ты не пробовал подстрелить Чака?

— Промахнулся.

Они помолчали и закурили.

— Сегодня ты в последний раз плаваешь, Максим. Понял?

Парыгин посмотрел на Таню.

— Я-то думала, беда миновала, — вздохнула она. — Значит, опять Чак начнет опустошать заповедник…

— Будем действовать, Максим, — упрямо сдвинул брови Суровягин. — Нам сегодня же надо вернуться в долину Чака. Сегодня же. Запасемся продуктами — и назад. Одобряете?

— Не возражаю, — сказал Максим.

— Что ж, если требуется мое мнение, — я согласна. Сегодня же вернемся.

— Вы не вернетесь сюда.

— Но…

— Никаких «но», Татьяна Григорьевна. Командуйте в заповеднике. Я не имею права взять вас на эту операцию и подвергать опасности вашу жизнь.

— Но это несправедливо, товарищи. Я хочу с вами.

— Нет, — твердо сказал Суровягин. — Я не знаю еще, что мы будем делать. Может быть, ограничимся осмотром логова Чака. Максим знаком с кибернетическими устройствами…

— Не с такими совершенными, как Чак, — Парыгин бросил сигарету в набежавшую волну. — Откровенно говоря, я охотно подзанялся бы с Чаком.

— Я хочу с вами, — Таня умоляюще посмотрела на молодых людей. — Он такой красивый…

— Чак такой же красавчик, как и ваши каланы, — пошутил Суровягин.

Таня обиделась за сравнение.

— Беру свои слова назад.

— Так-то лучше, — смягчилась Таня. — Ребята, а почему бы не арестовать Холостова? Заявить в милицию…

— Все будет в свое время, — сказал Суровягин. — А теперь, Татьяна Григорьевна, один нескромный вопрос: молчать вы умеете?

— Уже молчу, — насупилась Таня.

— Я серьезно.

— Молчу, молчу, хотя мне хочется кричать во всеуслышанье о новой опасности!

Суровягин поднялся:

— В заповеднике есть радио? Тогда все в порядке. Доложу начальству — и назад на остров.

— Тогда поспешим, — сказал Парыгин, входя в воду.

Глава шестнадцатая ПРОШЛОГО НЕ ВЕРНУТЬ, НО ОНО ЖИВЕТ В ПАМЯТИ

Панна на целый месяц поселилась на одном из островов курильского ожерелья. Она была единственной женщиной в экспедиции, и ей поставили отдельную палатку. Раскладушка стояла у небольшого квадратного окошечка. В часы отдыха, лежа в постели, Панна часами глядела в синие дали Охотского моря, над которыми проплывали фантастические тени облаков…

Первые дни она была молчалива. Старые товарищи не сразу узнали бы в этой задумчивой девушке свою всегда веселую и озорную подругу. Первое столкновение с человеческой подлостью и лицемерием потрясло ее.

И рядом с этим чувством было другое: любовь. Она никогда не умела да и не любила глубоко задумываться над жизнью, спокойно отдаваясь ее течению. Казалось, все было просто и понятно. Отец, занятый своими делами, кажется, ни разу не пытался проникнуть в сердце дочери, узнать, чем она живет. Правда, он порой замечал в ней некоторые перемены, которые не могли ему понравиться, но проходило время, и он постепенно смирялся с ними, и они становились для него столь же привычными, как для самой Панны. Ах, если бы он хоть раз вызвал ее на откровенный, если нужно — резкий разговор, такой, какой произошел между Ереминым и Олегом. Может быть, она сумела бы раньше отойти от Рутковской и увести с собой Олега. Увести? Но ведь из-за него, Олега, она и стала своей в компании Рутковской. Она незаметно для самой себя начала воспринимать эгоистически-барское отношение к жизни, считать себя чуть ли не пресловутым пупом земли, о котором столь охотно пишут сатирики. Боже мой, сколько ошибок!

А Олег!..

Она, краснея, вспомнила, как назвала его однажды своим женихом. Зачем это? Придет ли он к ней? Как он слеп! Ведь ему стоило сказать одно-единственное слово — и вся жизнь повернулась бы по-другому. Он не сказал этого слова…

И сегодня Панна в сотый раз думала о нем, заново переживая все. По палатке неторопливо, даже деловито барабанил дождь. Грозно шумело море. В такую погоду хорошо бродить по берегу в высоких резиновых сапогах и плаще с капюшоном. Идешь и слушаешь природу и с удивительной отчетливостью видишь все вокруг: и желтоватые камешки, и зеленые волны, и капли дождя на воде, словно заклепки на корпусе корабля.