Мой любимый враг (СИ) - Шолохова Елена

– Уходи! Прошу тебя, уходи скорее.

– Не уйду, пока мы не поговорим.

– Ладно. Спускайся вниз, я скоро выйду.

Я по-прежнему ничего не понимал, но стало легче. А то ведь за эти несколько часов чуть с ума не сошел.

Таня спустилась минут через пять. Только вот выглядела как-то странно. Не улыбалась, не смотрела в глаза и вообще не поднимала головы. И ее волосы – они закрывали половину лица, как штора. Я кинулся к ней, но она лишь бросила нервно:

– Не здесь. Пойдем в соседний подъезд.

Кутаясь в пуховик и всё так же глядя себе под ноги, она устремилась в сторону, я – за ней, ломая голову: что с ней такое? Она на меня злится?

Мы юркнули в подъезд, поднялись на площадку второго этажа.

– Дима… – повернулась ко мне она, по-прежнему пряча лицо за волосами. – Я не могу так больше. Ты обещал что-нибудь придумать…

Чувствовалось, как она взвинчена. Настолько, что вся вибрирует.

– Обязательно придумаю… я просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке, – сказал я как можно мягче. Мне хотелось, чтобы она успокоилась, перестала так нервничать и бояться. – Расскажи, что случилось.

Я поднял руку и нежно отвёл пряди от её лица. Она стояла, низко наклонив голову, и не сразу заметила мое движение. Но как только я коснулся её, она, вздрогнув, отпрянула. И наконец посмотрела на меня. Одним только глазом. Второй по-прежнему заслоняли кудри.

– Постой… – я снова потянулся к ней, холодея от ужаса. На долю секунды, прежде чем Таня отскочила от меня, я увидел нечто жуткое… или мне показалось? – Не надо. Это же я.

Она больше не уворачивалась и позволила убрать волосы.

Я лишь взглянул и тут же, глухо охнув, отвёл глаза. Потому что видеть любимое лицо таким было просто невмоготу. Под ребрами нестерпимо зажгло, будто это меня ударили, только под дых.

– Это он? Твой отец это сделал?

Таня кивнула. Я притянул её к себе, обнял, нашептывая ей без разбору все ласковые слова, которые приходили в голову, а у самого сердце кровью обливалось. Какой же он урод, какой садист… как можно так было с ней…

– Тебе нельзя с ним оставаться.

– Да, но тётка тоже теперь не вариант.

– Пойдем жить ко мне?

– Как? У тебя же мама там.

– Я договорюсь с ней. Она поймет.

– Не уверена. Она ведь все равно нас ненавидит. Меня ненавидит.

– Это не так.

– Да и знаешь, если мой отец узнает об этом, он вообще слетит с катушек. И тогда… я даже не знаю… от него что угодно можно ждать.

– Да что он сделает?

– Да хоть что! Дом ваш сожжет, с него станется. Или тебя подловит и изобьет. Как твоего брата. Это меня он ударил пару раз, спустил гнев и успокоился. А тебя-то он точно не пощадит. Нет, я не могу так. Если уходить от него, то с концами. И туда, где он меня не найдет и не достанет.

– А в полицию если? Ну он же опасен…

Таня посмотрела на меня так, словно я сказал дикость.

– Ты бы сдал своего отца в полицию? Если бы он тебя ударил.

– Нет, – признал я.

С минуту мы молча смотрели друг на друга. Мне хотелось мчаться скрутить ее отца, вытрясти из него всю душу за то, что он с ней сделал. Но стоило сначала куда-то её спрятать.

– Дим, давай сбежим? Прошу тебя. Вдвоем мы сможем. Справимся. Главное, вместе. Я не хочу… не могу с ним оставаться… и не хочу тебя терять…

Губы её задрожали, уголки поползли вниз. Таня заплакала. Смотреть на нее, худенькую, хрупкую, бедную мою девочку, было невыносимо. Как бритвой по сердцу. И всё же я не мог сбежать. Не потому что не хотел или пасовал перед трудностями. Нет. Я боялся за мать. Я просто не мог её бросить.

– Надо найти другой вариант. Пойми, Тань, я хочу быть с тобой. И буду. Всегда. Но и маму я не могу оставить. Она больна, она не сможет…

Таня заплакала горше, попыталась отстраниться, но я не дал, обнял её ещё крепче.

– Да подожди, не вырывайся. Я все равно тебя не отпущу. Я же не говорю, что брошу тебя на произвол судьбы. Но я обязательно что-нибудь придумаю.

– Да что тут можно придумать? – с надрывом воскликнула она.

– Если ты не хочешь жить у нас, я могу снять тебе квартиру. Деньги у меня есть. Отец достаточно переводит, я почти не трачу. Ты можешь там жить, и он тебя не тронет больше. Даже не найдет. Я в этом не особо, конечно, разбираюсь, но вроде по закону ты имеешь право уйти. Тебе же восемнадцать. Только по-человечески надо уходить. Сказать ему, так, мол, и так, прощай… а не просто сбежать тайком. Иначе тебя будут искать, ну и всё такое.

– А ты? Ты будешь со мной?

Я кивнул. Таня всё реже всхлипывала и вздрагивала в моих руках. А затем и вовсе успокоилась. Подняв ко мне мокрое от слез лицо, смогла даже выдавить улыбку. Губы ее тоже были разбиты. Я, как мог, держался, улыбался в ответ, что-то приговаривал, а внутри меня рвало в клочья, внутри ревел и выл как зверь. Как он посмел? Как у него рука на неё поднялась?

Мы договорились, что сегодня она соберет потихоньку вещи. Я же поеду домой, возьму паспорт, старый телефон. Свой я отдал Тане, чтобы быть на связи. Потом поищу для неё квартиру.

Завтра к десяти утра Танин отец, по её словам, отправится на работу. Я заеду за ней, когда он уйдёт, и помогу с переездом. Ну а затем придумаем, как лучше ему сообщить…

41

От Тани я отправился прямиком домой. Ехал в такси, смотрел в окно и ничего не видел, потому что перед глазами у меня стояло её лицо. То, как она плакала, как смотрела на меня с надеждой и как, вопреки всему этому безумию, улыбалась мне разбитыми губами. Внутри всё скручивалось в тугой узел так, что каждый вздох давался с болью.

У меня в голове не укладывалось, как мог кто-то сотворить такое с родной дочерью. Тем более с ней, с моей Таней. И что хуже всего – в своем гневе я был совершенно бессилен, не мог дать ему выход, не мог ничего сделать ее отцу. И от этого злился не только на него, но и на себя.

Напоследок Таня, угадав мои мысли, попросила:

– Дим, пожалуйста, очень тебя прошу, только не трогай отца. И никого не подсылай… ну, там полицию, например. Или ещё кого, не знаю. Не надо ему мстить.

– Но человек должен отвечать за свои поступки. И это не месть. Это справедливость.

– Нет! Не надо мне никакой справедливости. Я просто хочу быть с тобой, и чтобы никто нам не угрожал. Отец тоже тогда, десять лет назад, хотел справедливости. Что из этого вышло? К тому же, если с ним что-то случится, я всё равно буду чувствовать себя виноватой. Он мне все-таки отец. А если с тобой… я этого вообще не переживу. Поэтому хочется просто исчезнуть и всё… Ты делай то, что сказал, ну, с квартирой… А завтра… ох, скорее бы завтра настало…Обещай, что ничего не станешь делать против отца!

– Не стану, – скрепя сердце, уступил я. – Но почему ты не хочешь, чтобы я с ним хотя бы поговорил?

– Потому что он попросту не станет тебя слушать. Он узнает, что ты – это ты, и сразу озвереет. И набросится на тебя.

– А если твой «все-таки отец» сейчас проспится, потом опять напьется и… – Я невольно стиснул челюсти так, что различил глухой скрежет.

– Я тебе сразу же позвоню, и ты приедешь за мной. Ты же приедешь?

– Да, но ты мне в любом случае звони. Чтобы я знал, что ты в порядке. Все время держи меня в курсе.

Она поцеловала меня. Сама. Привстала на цыпочках и прильнула губами. В тот момент я ни о чем таком не мог даже думать, но инстинктивно отозвался на ее поцелуй. А потом ощутил во рту металлический привкус – привкус крови. Её крови. И это ощущение до сих пор не проходило, отравляя каждую секунду.

Такси остановилось возле дома, и я словно очнулся от приятного сна. Что ж, надо постараться, чтобы всё так и получилось, как мы задумали.

Я поднялся по крыльцу, зашёл в холл и сразу понял – у нас гости. И не просто гости… В воздухе витал до боли знакомый запах, вызывая целый шквал мыслей и ощущений. Это же Том Форд Нуар – уже в следующую минуту узнал я излюбленный отцовский парфюм. А затем уже увидел его обувь, его пальто…