Записки бывшего милиционера - Эдуард Скляров

В лес у станции Брусеница мы ездили на поезде по моей инициативе, потому что я в других лесных местах, кроме этого участка, в то время не бывал. А впервые здесь оказался в сентябре 1968 года, через месяц-полтора после своего приезда для работы в Архангельск. Елена с новорождённой Иришкой были ещё в Астрадамовке, а я, наслушавшись сослуживцев о грибах и ягодах, решил и сам побывать в лесу. Тогда в Архангельске был так называемый грибной поезд, который около семи часов утра отправлялся до станции Обозерская. Отправился в лес на этом поезде и я. Вышел на станции Брусеница, потому что она была чуть ли не первой после Архангельска и вид из окна вагона мне понравился. Как оказалось, вышел я один, остальные поехали дальше, но это меня не смутило, и я, не задерживаясь, прямо от станции через пути пошёл в лес.

В грибах я совершенно не разбирался, да их в этом месте почти и не было. Изредка попадались худосочные моховики да ещё какие-то поганки (названия грибов я выяснил дома у соседки), которые я тоже бросал в пакет, если они выглядели красиво.

Минут через двадцать-тридцать обнаружилось, что станции не видно, но изредка слышался какой-то шум с её стороны. Решил больше не отдаляться, но через некоторое время не стало слышно и шума. Вдруг я понял, что не знаю, куда идти. Вокруг на огромное расстояние простиралось болото и росли редкие сосенки. Небо серое, ни одного просвета. Я бросился в одну сторону, потом в противоположную, но вокруг было всё то же болото. И так часа два-три попыток выбраться из этого леса. Я запаниковал. Но всё же хватило ума остановиться и слушать — вдруг где-то кто-то крикнет или загудит паровоз. И буквально минут через десять послышался длинный гудок тепловоза, далеко-далеко. Слава богу, в то время у меня ещё практически не был нарушен слух. С тех пор в лес без компаса и схемы местности — ни ногой, никогда.

На третьем или четвёртом году моей работы следователем к нам в отделение пришёл молодой специалист Володя Паневник, и его закрепили за мной в качестве подшефного. Мы работали в одном кабинете, он занял место А. В. Решетовой, которая стала начальником паспортного отделения.

Паневник был воспитанником детского дома, по жизни был наивен и доверял людям, поэтому нередко становился жертвой наглого обмана со стороны преступников. Помню, как он повёз на обыск женщину, главбуха большого предприятия, подозреваемую в хищении крупных сумм денег. По оперативным данным, дома она хранила чёрную бухгалтерию. По дороге домой на обыск в милицейской машине она симулировала сердечный приступ и потерю сознания. Вместо того чтобы плеснуть ей в лицо водой — её реакция сразу бы выявила симуляцию, — Паневник вызвал машину скорой помощи, врачи которой забрали её в больницу, откуда в тот же день она сбежала и, естественно, перепрятала все бумаги.

С Паневником мы стали друзьями на годы, пока он не женился и не уехал продолжать службу в Нарьян-Мар.

Сам город Архангельск, несмотря на романтическую славу, при ближайшем рассмотрении оказался заурядной большой деревней, где почти все всех знали, где нельзя было пройти по улице, не наткнувшись на знакомого, тем более при моей работе следователем.

Лично у меня с самим городом сложились довольно-таки непростые отношения. С одной стороны, до сих пор не изжитое детское восприятие Севера после прочтения книги В. Каверина «Два капитана» как чего-то далёкого, неведомого, романтичного, связанного с освоением Арктики, а с другой стороны, — реалии, увиденные в первые же дни пребывания в Архангельске, среди которых живу вот уже пятый десяток лет. Дискомфортность города, его малая приспособленность к людским потребностям трудиться, отдохнуть, прогуляться; ощущение того, что улицы и прочие места предназначены только для того, чтобы перебежать из одного здания в другое, — всё это создает атмосферу неприятия. Даже в центре города некоторые улицы, хоть и имеют названия, улицами не являются: там нет дорог, нет тротуаров, даже деревянных (например, ул. Выучейского), там сваленные деревья, огромные лужи, кучи мусора, заросли ивняка. Зайти во многие дворы совершенно невозможно, не рискуя поломать себе ноги или, самое малое, испортить настроение. Город, кроме самой центральной части, практически не убирается и не чистится.

Такое ощущение, что многочисленные градоначальники, независимо от того, как их именовали в разные отрезки времени, никогда не бывали в цивилизованных, да просто в других городах России, и не имеют представления о том, как должен выглядеть город хотя бы по минимуму. Были это временщики, почему-то уверенные, что они не будут в дальнейшем жить в этом городе. Большая их часть ничего не делала, но были и такие, которые сознательно губили город, грабили городскую казну, уничтожили трамвай и троллейбус (самые экономичные и экологически чистые транспортные средства), не берегли памятники культуры и истории. Все они не были способны понять и оценить фишки, которые плыли им в руки. Почему бы, например, тот злосчастный деревянный «небоскрёб» Сутягина, вошедший в книгу чудес России, не выкупить было у несостоятельного владельца-строи-теля, а миллионы, потраченные на уничтожение этого дома, использовать для его достройки и противопожарной защиты? Вот была бы туристическая фишка! А то ведь приезжему гостю и показать-то на улицах города нечего. Слава богу, хоть в последние годы появились замечательные скульптурные работы Сюхина на Чумбаровке.

А как можно было бы обыграть — в целях популяризации города — сенсационный вывод некоего Гастона Жоржеля, приведённого в написанной им книге «Ритмы в истории», о том, что центр современной белой цивилизации (арийской) находится в Архангельской области и именно на месте расположения нынешнего Архангельска!

Да, бессильным перед сановным архангельским жульём оказался и сам небесный покровитель Архангельска — архангел Михаил.

Кроме пустой болтовни о «любимом» городе ничего практически не делается для сохранения его самобытности. Где камнерезное производство? Порушили! А это могло быть брендом Архангельской области! Ведь большая часть недр области — это гипс и ангидрит — прекрасные материалы для резки камня. На ладан дышит косторезное дело в Холмогорах. Всё меньше остаётся того, чем бы можно было похвастаться перед гостями города.

Да простят меня архангелогородцы, для которых Архангельск — это родина, которую положено любить, как родную мать, независимо от того, красива она или нет, добра или не очень. Но не смог я полюбить город, потерявший своё лицо, в котором некоторые улицы похожи на пустыри, где есть люди, которые выбрасывают домашний мусор в окна под ноги прохожим, где многие «тротуары» расположены ниже дорог и так называемых «газонов» (которых нет) и поэтому заливаются дождями и заполняются грязью так, что человеку не пройти без бродней; где во дворах и на улицах во все времена года присутствуют продукты жизнедеятельности собак и людей, что вызывает рвотный рефлекс, особенно весной, когда всё это выплывает из-под снега; где годами не подметаются улицы, а редкие дворники считают своим долгом сметать мусор в канализационные люки; где на улицах, даже в центре, не стригутся зелёные участки и на них вольно произрастает чертополох выше человеческого роста; где впервые приезжающие в город люди, всматриваясь через окна вагонов в городские улицы, прежде всего натыкаются на мерзкие, годами не убираемые кучи мусора. Вдобавок горожан шокировала весть о том, что бродячие собаки насмерть загрызли восьмилетнего ребёнка, как в каких-то джунглях! И это в городе XXI века!