Криминальные сенсации (Часть 2) - Гюнтер Продьоль

Другой свидетель сообщил, что 1 апреля 1960 года, то есть в тот день, когда Праун-старший якобы рассказывал Бёмельту о продаже замка, врача вообще не было в Германии.

Тогда Харальд Бёмельт решил подправить свои показания: "Возможно, это было в какой-то из дней до или после 1 апреля". Эти слова он подтвердил под присягой. Естественно, доктор Праун-младший, боровшийся на процессе за миллионы своего отца, с возмущением отверг обвинение в том, что он дал взятку Бёмельту.

Какими методами вела расследование специальная комиссия, очень хорошо показывает пример с превращением пресловутого "голубого письма" в доказательство преступных намерений Веры Брюне.

Само по себе существование напечатанного на машинке письма еще ни о чем не говорило. Необходимо было доказать, что написал его не доктор Праун за полгода до своей смерти, чтобы рекомендовать экономке реально существующего доктора Шмитца, а подделала Вера Брюне, стремясь обеспечить своему сообщнику доступ на виллу.

Итак, в распоряжении комиссии находились две пишущие машинки: одна принадлежавшая покойному доктору Прауну, при помощи которой он сам вел личную и деловую переписку, вторая — машинка молодой студентки, которая несколько лет снимала комнату у Брюне и не раз давала пользоваться машинкой своей хозяйке. Обе машинки — по воле случая и та и другая производства фирмы «Ремингтон» сразу же конфисковала комиссия, чтобы установить, на какой из них было отпечатано "голубое письмо".

Два эксперта из федерального бюро криминалистики быстро определили, что речь идет о машинке квартирантки Брюне. На первый взгляд, появилась серьезная улика. Но… письмо в действительности было отпечатано 28 сентября 1959 года, то есть почти за семь месяцев до убийства. В этом эксперты были непоколебимы, поскольку анализ печатной краски показал, что ей не меньше полугода.

Но зачем же Вере Брюне понадобилось полгода назад делать «пропуск» для убийцы, если она еще не знала, что Праун лишит ее наследства? Да и к тому же всегда был риск, что недоверчивая экономка могла не впустить на пёкингскую виллу псевдо-Шмитца.

Указанное противоречие так никогда и не было разрешено, хотя пресса старательно искала и, похоже, находила объяснение этому: вероятнее всего, озабоченная сбором улик против Веры Брюне комиссия сама сфабриковала из письма важнейшее доказательство каким-нибудь простым и в то же время надежным способом — например, поменяв местами машинки — они ведь были одинаковые — или образцы текстов… Полиция и прокуратура утверждали к тому же, что подпись «Отто», написанная от руки в конце письма, тоже была поставлена не врачом, а подделана Верой Брюне. Однако доказать это не удалось. Эксперты-графологи заключили, что имя из четырех букв, во-первых, не дает достаточных оснований для аргументированных выводов о подделке подписи, во-вторых, не исключает возможности, что письмо подписано действительно самим Прауном… Но если он его подписал, тогда и отпечатать должен был на своей машинке. Другими словами, почерковедческая экспертиза поставила под большое сомнение доказательную ценность письма.

Тем не менее мюнхенская специальная комиссия использовала это более чем спорное "голубое письмо" для того, чтобы получить у судебного следователя ордер на арест Веры Брюне. 3 октября 1961 года она была арестована по подозрению в убийстве. Но если для ареста хватило письма, то для судебного процесса полиции нужно было раздобыть сообщника-убийцу, который под видом доктора Шмитца в святой четверг I960 года проник на виллу и убил доктора Прауна и его экономку. Ясно было, что без этого сообщника все обвинение просто развалится.

Не прошло и двух недель, как комиссия разыскала старого знакомого Брюне, который казался крайне подозрительным, поскольку купил у нее старый «фольксваген», подаренный доктором Прауном. Это был Йохан Фербах, обыкновенный слесарь-монтажник сорока восьми лет, проживающий в Бонне. 14 октября, через одиннадцать дней после ареста Брюне, его задержали, сначала даже без ордера, так как для его получения не было ни малейших оснований. Сотрудники, которые вытащили его утром из постели, не рискнули объявить ему о причине ареста. Они наврали, будто он купил краденую машину у женщины, которая якобы является шефом международной воровской банды, и, чтобы выйти на ее след, им нужно получить от него кое-какие сведения.

Искренне желая помочь полиции, Фербах рассказал все, что знал о Вере Брюне:

— Я познакомился с ней в сорок четвертом, в Бонне, после налета американской авиации. Она с матерью жила на той же улице, что и я. В их дом попала бомба, и все жильцы оказались в подвале, под обломками. Я участвовал в спасательных работах и откопал Веру Брюне… спас ее и ее мать. Через несколько месяцев она отплатила мне тем же… Я ведь сбежал из вермахта, когда стало ясно, что война проиграна. Ее тогда эвакуировали в один замок в Рейнской области, там она меня и прятала до конца войны.

Простодушно и совершенно не подозревая, что своими показаниями роет себе яму, он рассказал о том, какая замечательная женщина эта Вера Брюне — о такой можно только мечтать.

В той же простодушной манере сотрудник полиции спросил:

— Да-а, господин Фербах, вы, наверно, за такую женщину пошли бы на все, если бы она предложила вам… ну, скажем, жениться на ней и вместе уехать в какой-нибудь прекрасный замок, например, в Испании? Без забот, без этой каждодневной скучной работы…

Такой наивный вопрос даже развеселил Фербаха:

— Ну, знаете… А вы бы что, отказались с такой женщиной, как Брюне, да в испанском замке… В конце концов, я же не монах. Боюсь только, что она найдет себе кого-нибудь получше, чем мы.

Он рассмеялся, так как не мог и предположить, что через несколько месяцев в присяжном суде ему напомнят, как в полиции он сознался, что находится в полном подчинении у Веры Брюне и готов на все, если она выйдет за него замуж и уедет с ним в Испанию.

Йохан Фербах даже не удивился, когда полицейский его спросил:

— Господин Фербах, что вы делали 14 апреля прошлого года?

Как и тысячи других людей, которых вдруг спрашивают, что они делали такого-то числа полтора года назад, он пожал плечами и ответил:

— Понятия не имею, господин комиссар. Не могу я этого сегодня вспомнить. Надо бы поспрашивать друзей, может, с кем в скат играл…

Однако Йохану Фербаху уже не довелось спросить своих друзей, не играл ли он случайно с ними в скат в тот день, когда на Штарнбергском озере застрелили доктора Прауна и Эльфриду Клоо. По завершении многочасового допроса ему объявили, что он арестован за соучастие в убийстве. В обосновании ордера на арест было написано: "Обвиняемый признался, что он согласился бы на любое требование Брюне, если она выйдет за него замуж и возьмет с собой в Испанию. Вместе с тем он не смог предъявить алиби на ночь преступления. К тому же обвиняемый испытывает чувство глубокой признательности к Брюне, так как в конце войны она спасла его от расстрела по приговору военно-полевого суда за дезертирство. Весьма вероятно, что он совершил преступление по наущению Брюне, так как хотел доказать ей свою благодарность и надеялся уехать с ней в Испанию…"

Для специальной комиссии убедительнейшим доказательством участия Фербаха в убийстве являлся тот факт, что арестованный был уроженцем Рейнской области. Ведь в роковом "голубом письме" очень кстати стояло: "Предъявителем этого письма является господин доктор Шмитц из Рейнской области…" Предъявленное обвинение заставило Фербаха только в недоумении покрутить головой. Ему не хватало фантазии представить, какой хитроумный план задуман, чтобы изобличить его как «двойного» убийцу. Он полагал, что это какая-то ошибка, его с кем-то перепутали и все выяснится, как только проведут очную ставку с Верой Брюне и свидетелями.

Однако до начала судебного процесса Фербаха ни разу не допросили и не провели ни одной очной ставки ни с Верой Брюне, ни с кем-нибудь из свидетелей обвинения. Чтобы добиться вынесения Фербаху обвинительного приговора, специальная комиссия прибегла позднее к методу, который раньше с успехом применялся в концлагерях и застенках гестапо.

Но пока с этим можно было подождать. Йохан Фербах играл лишь второстепенную роль в драме, которую здесь инсценировали. А вот Вера Брюне и за решеткой оставалась главным действующим лицом, привлекавшим всеобщее внимание. Поэтому первым делом надо было доказать ее участие в преступлении. Собранных улик хватило только для ордера на арест, но для осуждения за убийство на открытом судебном процессе их было явно недостаточно. Сотрудники комиссии это прекрасно понимали. Им нужно было признание. От Брюне его ждать не приходилось, значит, следовало найти какой-нибудь другой способ убедить общественность, что Вера Брюне убийца.

С этой целью был разработан поистине дьявольский план. Брюне имела 21-летнюю дочь Сильвию Косси, которая носила фамилию первого мужа Веры, мюнхенского актера Ханса Косси. Девушка была копией матери: красивая, испорченная, жадная до удовольствий, богатства и авантюр, воспитанная в той же среде "высшего общества". Однако с момента ареста матери ей стало не хватать средств, чтобы вести привычный образ жизни. С тех пор как газеты стали упоминать фамилию Брюне в связи с двойным убийством, от нее отвернулись состоятельные поклонники и друзья. Правда, отец выделял ей ежемесячно двести марок, но этих денег едва хватало на самое необходимое. Чтобы получить от Сильвии показания против матери, надо было посулить ей что-нибудь очень привлекательное и доходное, например карьеру кинозвезды, убедить ее, что предстоящий процесс можно удачно использовать, чтобы обратить на себя внимание: ее фотографии появятся в газетах, имя будет у всех на устах… Если дочь, поддавшись на такие уговоры, подтвердит, что мать призналась ей в своем преступлении, это уже будет достаточным основанием для начала процесса.