Корабль Иштар. Семь шагов к Сатане (сборник) - Абрахам Меррит

Он почувствовал прилив огромной любви и жалости; в нем не было страсти; в этот момент она была для него ребенком, испуганным, удивленным, жалким.

– Шарейн, – прошептал он и взял ее за руки. – Шарейн, любимая! Любимая, проснись!

Он целовал ее холодные губы, испуганные глаза.

– Кентон! – прошептала она. – Кентон! – и потом так тихо, что он едва расслышал: – Да, я помню, ты был моим повелителем… века, века тому назад!

– Проснись, Шарейн! – воскликнул Кентон, и снова губы его прижались к ее губам. Но теперь губы ее потеплели и ответили ему.

– Кентон! – прошептала она. – Мой дорогой повелитель!

Она откинулась, схватила его руки маленькими холодными пальцами, которые сжимали, как стальные; в глазах ее он видел уходящий сон, как грозовые облака расходятся перед солнцем; сон делал ее глаза то светлее, то темнее, но постепенно они все светлели.

– Любимый! – воскликнула Шарейн, полностью проснувшись и, свободная от сна, обхватила его руками за шею прижалась губами: – Любимый! Кентон!

– Шарейн! Шарейн! – шептал он, ее волосы закрыли его, как покрывалом, а она прижимала его лицо к своим щекам, к горлу, к груди.

– Где бы тыл, Кентон? – всхлипнула она. – Что со мной сделали? И где корабль – куда меня забрали? Но… какая разница, раз ты снова со мной?

– Шарейн! Шарейн! Любимая! – больше он ничего не мог сказать, повторял снова и снова, прижимаясь к ней губами.

Сильные руки схватили егоза горло, прервали дыхание. Задыхаясь, он увидел безумные глаза жреца Бела. Он считал его убитым, но тот был жив.

Кентон просунул за жреца правую ногу, изо всех сил навалился на жреца, тот упал, увлекая за собой Кентона. Руки его ослабли чуть–чуть, но достаточно, чтобы Кентон сам схватил его за горло. Как змея, жрец выскользнул, откатился, встал. Кентон, не менее быстрый, поднялся. Прежде чем он смог извлечь меч, жрец опять был рядом, одной рукой он прижимал правую руку Кентона, другой отводил левую руку Кентона, одновременно вцепившись ему в горло.

Сквозь барабанный бой крови в ушах Кентон услышал далеко внизу бой другого барабана, будящего, призывающего, угрожающего, как будто в гневе и тревоге билось само сердце зиккурата!

Этот звук слышал и Джиджи; далеко внизу он только что своими обезьяньими руками забросил веревку с крюком на ограждение внешней лестницы; с лихорадочной скоростью взобрался он по веревке, и так же быстро последовали за ним Зубран и сразу же Сигурд.

– Тревога! – прошептал Сигурд, увлекая их под укрытие стены, чтобы они могли его услышать. – Молитесь Тору, чтобы эти часовые не услышали. Теперь быстро!

Цепляясь за стену, трое ползли вверх и вокруг серебряной террасы Сина, бога Луны. Молнии почти прекратились, но дождь струился сплошным потоком, ревел ветер. Лестницу покрывал поток воды почти по колено. Тьма большой бури окружала их.

Дыша ветром и дождем, запруживая встречный поток, они поднимались – трое!

По высокому жилищу Бела катались Кентон и жрец, стискивая друг друга и пытаясь вырваться. Вокруг них кружила Шарейн, держа в руках меч украденный жреца, тяжело дыша, пытаясь найти возможность для удара; но так тесно были сплетены дерущиеся, что она такой возможности не находила; перед ней то спина жреца, то тут же спина Кентона.

– Шаламу! Шаламу! – у золотого занавеса стояла танцовщица Бела, которую сквозь ужасы таинственных храмов привели любовь, раскаяние, отчаяние. С бледным лицом, дрожа, цеплялась она за занавес.

– Шаламу! – кричала танцовщица. – Они идут за тобой! Их ведет жрец Нергала!

Спина жреца была обращена к ней, а Кентон глядел на нее. Голова жреца склонялась вперед, он пытался зубами вцепиться в шею противника, разорвать артерии; он был глух, слеп ко всему, кроме стремления убивать.

И Нарада, увидев лицо Кентона в неверном свете жаровни, приняла его за лицо человека, которого она любила.

Прежде чем Шарейн смогла пошевелиться, Нарада пролетела по комнате.

И вонзила кинжал по самую рукоять в спину жреца Бела!

Укрываясь в алькове в стене зиккурата, часовые серебряной зоны вдруг увидели руки, протянутые к ним из бури. Двое упали с шеями, переломанными когтями Джиджи, двое – под быстрыми ударами меча Сигурда, еще двое – под ятаганом перса. В нише лежало шесть трупов.

– Быстрее! Быстрее! – Сигурд побежал вверх. Они обогнули оранжевую зону Шамаша, бога солнца.

Три смерти протянулись из пустоты, часовые оранжевой зоны мертвыми лежали под ногами троих.

Они ощутили глубокую черноту слева – черная стена зоны Нергала, бога смерти…

– Быстрее! Быстрее!

Жрец Бела выкатился из рук Кентона, упал на колени, откинулся, умирающими глазами глядя на танцовщицу.

– Нарада! – выдохнул он сквозь кровавую пену. – Нарада… ты… – пена стала кровавым потоком.

Жрец Бела умер.

Один взгляд бросила танцовщица на Кентона и поняла…

– Шаламу! – завопила она и с воплем бросилась на Кентона, готовая ударить кинжалом. Прежде чем он смог поднять меч, прежде чем поднял руки, даже прежде чем он смог отступить, она была рядом. Вниз опустилось лезвие, целясь прямо ему в сердце. Он почувствовал укол…

Кинжал скользнул, разрезав кожу в районе ребер. В то же мгновение прыгнула Шарейн, схватила танцовщицу за руку, вырвала у нее кинжал и глубоко вонзила его в грудь Нарады.

Как молодое дерево под ударом топора, танцовщица на мгновение остановилась дрожа и упала на тело жреца. Застонала и последними усилиями жизни обняла, прижалась к его губам.

Мертвыми губами к губам мертвеца!

Они смотрели друг на друга – Шарейн с окровавленным кинжалом в руке, Кентон с красными рунами на груди, написанными этим кинжалом, потом посмотрели на жреца и танцовщицу; в глазах Кентона была жалость; не было жалости в глазах Шарейн.

– Она могла тебя убить! – прошептала она. И снова: – Она могла тебя убить!

Ослепительная вспышка заполнила комнату, сразу вслед за ней раскатился гром. Снова засверкали молнии. Кентон подбежал к двери, распахнул занавес, прислушался. Под ним в сверкающем тумане лежал тихий дом Бела. Он ничего не слышал, но какие звуки можно услышать в этом громе? Он ничего не видел, не слышал, и все же…

Он чувствовал, что опасность близка, крадется к ним, может быть, даже сейчас ползет по тем зигзагам лестницы, которые скрыты от взгляда. Пытки и смерть для Шарейн и для него… ползет, крадется, все ближе и ближе.

Он подбежал к окну. Джиджи, Сигурд, Зубран! Где они? Смогли ли подняться по наружной лестнице? Или сейчас поднимаются, прорубая себе дорогу через ряды часовых? Насколько они близко?