Царская немилость - Андрей Готлибович Шопперт

Настоящая такая русская печь огромная, которая четверть зала занимала. Брехт взгляд сверлящий ему затылок чувствовать не перестал. Он поймал полового, наверное, и, кивнув головой на стол, пробурчал:

– Любезный, квашеной капусты и вина хлебного получше, ну, и хлебушка чёрного. – Нельзя так вызывающе сидеть за пустым столом.

Парень лет восемнадцати, должно быть, усики только с бородкой начали пробиваться, кивнул и убежал. Брехт встал, якобы, поправить полы тулупа и, скосив глаза, увидел, наконец, кто в нём дыру злыми глазёнками пытается прожечь. За столом почти в самом углу залы сидело трое, двое пили горькую, коричневая кружка у этого глазастого тоже была, но он её в руке, как собутыльники, не держал и трезвым и недобрым взглядом смотрел на графа.

Чёрт. Где граф Витгенштейн – целый генерал-майор в прошлом, и где этот купчина или кто он? Как они могли пересечься и где?! В разных мирах живут. И память, как назло, ничего по поводу этого персонажа не говорила.

Пришёл через пару минут парнишка с заказом. В кувшине пахло противно самогоном, капуста была в большой глиняной миске и на доске была половина каравая чёрного порезанного на скибки.

Пётр Христианович плеснул в появившиеся ещё через полминуты глиняные кружки без ручек себе и Фролу на донышко самогонки и принюхался к капусте, ну, вроде капустой ещё не травились.

– Ты Фрол выпей, если не умрёшь, то и я попробую. – Подвинул Брехт кружку к кузнецу.

Тот до этого почти с вожделением смотревший на кувшин, как-то отпрянул и с опаской посмотрел на Петра Христиановича.

– А чё?

– А не чё! Пей!

– Не буду я – пост.

– Ну и хорошо. И я не буду тогда, хоть и латинянин проклятый. На капустку нажимай. Хлеб аккуратно ешь, он с рогами диавола.

– Вон чё! – парень совсем потерялся.

– Верное замечание. Куда Тихон-то пропал? – Брехт выловил из чашки жменю квашеной капусты и отправил в рот. Ну, как игрушку у ребёнка украли. Он-то в Студенцах привык к вкуснейшей хрустящей квашеной капусте с брусничкой посолёной, а тут кислятина переквашенная и чуть говницом каким попахивает. Мочились видимо в неё, вместо того чтобы солить. Ну, знамо, соль сейчас дорога, а моча бесплатная. Выплюнул «лакомство» граф и отодвинул чашку к Фролу.

Могутный кузнец совсем-совсем растерялся, перекрестился и залез огромной в мозолях вечных ручищей в маленькую для него чашку и сунул жменю капусты в рот. Жевнул раз. Жевнул второй и выплюнул тоже всё «лакомство» в чашку назад.

– СССволочи. Я ему …

– Тихо. Вон Тихон.

К ним бочком пробирался конюх, лавируя между столов. В заведении было не сильно и шумно, люди переговаривались в полголоса и ожесточённо поедали предложенную отраву.

– Тихон! – тот самый мужик с чёрной бородой за столиком в углу стал подниматься.

– Вашество, беда! – разворачиваясь к знакомцу передом, а к Брехту задом быстро проговорил конюх и стал шарить рукой по столу в поисках чего тяжёлого или колюще – режущего.

– Тихон! – на это раз ласково так, как выловленной из пруда рыбке проговорил бородач и встал.

– Ну, и чё? – дёрнул за рукав Петра Христиановича гномский кузнец.

– Не встревай пока.

Брехт даже зажмурился, пытаясь вспомнить, чего они с этим узнавальщиком не поделили. Нет. Ничего даже не ворохнулось. И почему «беда», Брехт особо не понимал. Их трое и все здоровущие дядьки. Да они вдвоём с Фролом десяток таких бородачей по стенке размажут. А один он точно с этой троицей справится, тем более что двое уже минимум по триста грамм в себя хрени этой влили. Почему «беда»? Что это – мастер кунг-фу из соседнего монастыря и у него в арсенале стиль «пьяной обезьяны», а рядом два его лучших ученика?

– Тихон! – в третий раз обрадовался бородач, и сделал пару шагов, огибая стол.

– Да, Тихон, это кто? – решил пока не поздно получить информацию Пётр Христианович.

– Так это же Семён Тугоухий, вашество, – просипел чуть подавшийся назад конюх, Брехта обтекая.

– Тугоухий, говоришь! – Пётр Христианович стал подниматься во весь свой почти двухметровый рост.

Глава 18

Событие пятьдесят первое

Он просто привык давать сдачи. Конечно, по своей подозрительности – заранее.

Юрий Никитин, из книги «Трое и боги»

Вечер и не был томным. Да, и не вечер. Обед ещё. Полдень. Не звучит же: «Полдень перестал был томным»? Хрень.

Пётр Христианович, пока вставал могутно из-за покарябанного во многих местах ножом стола, залу оглядел новым взглядом, как место для драки. Это бой на ограниченном пространстве получается. Столы плотно стоят, люди ни в чем, наверное, кроме желания отравиться, неповинные сидят. Так они ещё и вмешаться могут. Кто же это такой Семён Тугоухий? Может, он тут душа компании, и при попытке начистить ему лицо бородатое, все гуртом поднимутся на обидчика. В свалке легко ножом под рёбра получить. Нет, на улицу выбираться надо. Только полиции при его теперешнем положении и не хватает. Ну, может, и не отправят сразу в Сибирь, а пока письмо до Павла дойдёт, он уже задушен будет, но проверять свою теорию графу не хотелось. Нужно пробиваться на улицу и там этот конфликт без смертоубийства решить.

– Тихон, твою налево, брось рака изображать, двигай к двери, – Брехт лёгкий подзатыльник конюху отвесил. Тот, как кролик на удава, глядел на бородача и продолжал пятиться даже уперевшись в Петра Христиановича.

Подействовало. Конюх цыганистый включил с нейтралки сразу третью и полетел к двери. Там по дороге мужичок в богатом белом тулупе попался, а не попадайся. Пётр Христианович совсем было двинулся следом, но потом затормозил, хотелось посмотреть на реакции Тугоухого.

Парень или мужик молодой осклабился в чёрную бороду, показав нехватку пары передних зубов и тормошнул обеими двумя руками собутыльников. Наклонился потом к ним и чего-то шепнул. Понятно чего. Те совсем пьяными не были и стали пробираться, утирая рты по пути рукавами, к выходу вслед за Тихоном. По сим действиям можно было догадаться, что краями не разойтись. Стукнутся. Тем более нужно, значит, выходить на улицу. Пётр Христианович залез в карман специально по его указанию пришитый к чакчирам бело-серо-жёлтым и, выудив из кармана пригоршню медных монеток, бросил пару пяточков на стол. Только скандала с администрацией заведения не хватало. Должно хватить за эту отраву и палёный самогон. Сам, всё это время, за испугавшим Тихона Семёном, поглядывая искоса. Тот поступил аналогично, только целый рупь серебряный бросил на стол. Не. Не. Меряться в щедрости и другими пиписьками с Тугоухим граф не собирался, у него колхоз за